Пошел к черту! Я пересекаю гостиную и углубляюсь в дом.

– Гарретт! – кричу я.

Ответа нет.

– Кто-нибудь есть дома?

Келтон колеблется.

– Ты знаешь, – говорит он, – за проникновение в жилище хозяин запросто может нас подстрелить. И это будет в рамках закона.

– Отлично! – отзываюсь я. – Когда я буду лежать мертвая, ты мне скажешь: «Я же говорил!».

Поначалу Келтон идет за мной, но потом выходит вперед, вспомнив, что настоящий скаут никогда не станет прятаться за спину девчонки.

Мы пробираемся дальше по коридору, и чем дальше мы идем, тем более странным кажется ковер под моими ногами. Он мокрый, а запах еще хуже, чем на входе.

И вдруг я замечаю нечто.

Тропические рыбы. Множество. Мертвые, ими устлан пол в комнате. Я поднимаю глаза и понимаю почему. Огромный аквариум разбит. Когда-то он поднимался к самому потолку, и в нем была создана замечательная экосистема, включавшая коллекцию камней и кораллов. Именно об этом аквариуме говорил Гарретт.

Приближаюсь, чтобы рассмотреть получше. Передняя стенка аквариума расколота, и вся вода вылилась, за исключением небольшого, в дюйм, слоя на самом дне. И там, на этом мелководье, наполовину выставив тельце наружу, беспомощно барахтается рыба-клоун. Я осторожно беру рыбку и переношу в другую часть аквариума, где слой воды чуть потолще и где шансов выжить побольше.

– Когда я пришел, все так и было, – слышу я голос сзади.

Быстро оборачиваюсь и вижу Гарретта, стоящего в проеме кухонной двери.

– К тому же вода тут соленая, – продолжает Гарретт.

Я рада, что он нашелся, но уже через мгновение тысяча мыслей каскадом проносятся через мое сознание, и сдержаться я уже не могу. Мы, значит, с ног сбились, а он тут разгуливает по чужому дому, как ни в чем не бывало.

– И что ты тут тогда делаешь? – сердито спрашиваю я.

– Отцу нужен соус для пасты, и я решил, что могу позаимствовать пару бутылок, – объясняет Гарретт, как всегда, уходя от действительно важных вопросов. Потом смотрит себе под ноги и пинает воображаемый камень. –   Не мог же я уйти с пустыми руками, верно?

– Мать с отцом там с ума сходят! Мы все с ума сходим, – говорю я, хотя Гарретт, понятно, обо всем этом знает. Гнев мой стихает, и я оглядываю комнату, наконец вникая в жутковатые детали ее убранства.

– Какого черта здесь произошло? – спрашиваю я, обращаясь к Гарретту.

Тот пожимает плечами.

– Я думаю, они свалили из города, а потом кто-то сюда вломился.

– Да, – задумчиво бормочет Келтон, глядя на мертвую рыбу. – Не думаю, что они приходили за суши.

В иных обстоятельствах то, что он сказал, звучало бы преуморительно. Но не сейчас.

Келтон нагибается и поднимает с пола кусок стекла. Рассматривает изучающе. В стекле играет луч солнца. И тут я замечаю то, что Келтон уже увидел – кровь.

– Бежим отсюда! – просит Гарретт.

Второго приглашения нам с Келтоном не нужно. Мы даже забываем про соус для пасты.

Когда мы возвращаемся, отец с матерью даже не наказывают Гарретта, что меня немного беспокоит. Вместо этого они рыщут по дому в поисках пустых канистр, чтобы взять с собой к опреснительным машинам.

– Ты думаешь, нам дадут больше двух галлонов? – говорит мать, сунув голову в кладовку.

– Мы всегда сможем вернуться и взять еще, – отвечает ей отец из глубин шкафа.

Из двери, ведущей в гараж, появляется Гарретт. В руках у него канистра, которую мы обычно используем в загородных поездках.

– Эта пойдет? – спрашивает он.

– То, что нужно! – отвечает мать.

Гарретт, счастливый тем, что его не наказали, старается вести себя как идеальный сын. Это будет продолжаться не больше пяти минут, или я не знаю своего братишки.

– Следи за братом, – говорит мне мать. – И поосторожнее с Макрекенами! Помни, для таких людей, как мы, у них есть десятифутовые багры.

Отец появляется в кухне и, забрав из стоящей на столешнице коробки ключи от машины, произносит:

– Слушай, что говорит мать.

А что говорила мать, он и представления не имеет.

– Келтон не такой уж и плохой, – говорю я и ловлю себя на том, насколько странно звучит это из моих уст.

Мать с отцом, с пустыми канистрами под мышкой, направляются к дверям. Отец на мгновение приостанавливается и произносит, глядя на меня:

– Ты же помнишь, его старший брат сбежал от них, как только представилась возможность. Рванул так, что чуть подошвы на пороге не оставил.

Гарретт – сама вежливость – открывает перед родителями дверь и придерживает ее. Мать целует его в темечко.

– Пока, – говорю я с улыбкой. Родители садятся в принадлежащий матери «Приус», поскольку отцовская машина все еще выздоравливает в гараже. В подобные моменты, когда они вместе, я радуюсь, что у меня такая семья. Подростки, как правило, считают своих предков слишком нелепыми и старомодными и постоянно жалуются на это. Но те время от времени умеют доказать, что их отпрыски совсем не правы. И я, провожая родителей, вдруг совсем по-детски начинаю жалеть, что на прощанье не обняла их.

6) Келтон

Я решил ничего не говорить отцу о военных машинах, которые видел во дворе нашей школы. Конечно, все это очень серьезно, но есть одна загвоздка: у нас никак не получается законтачить с моим старшим братом Брэди, и, пока есть надежда, что он вернется, лучше не раскачивать лодку. А то, если мы переберемся в наше укрытие в горах, как он нас найдет? Ведь отцу только повод дай! В его голове искры Армагеддона моментально разгорятся в пожар Апокалипсиса. Я и так вижу огоньки безумия в его глазах, когда он слышит о закрытии все новых и новых школ. Мне-то все равно, это для меня не трагедия. Не то чтобы я ненавидел школу, но я гораздо больше узнаю, сидя дома. И я предпочел бы вообще перейти на домашнее обучение, если бы, конечно, у моих родителей хватило терпения.

Ну их к черту, эти глупые мысли. Я беру свое ружье для пейнтбола и тренируюсь на заднем дворике. Мне удается поразить все выбранные цели, и в этом я вижу добрый знак. Опреснители, установленные на побережье, сделают свое дело. Воды хватит на всех. И все в итоге будет хорошо.

На заднее крыльцо выходит отец.

– Не забывай перед выстрелом сделать выдох, – советует он.

Отец знает, о чем говорит. Двенадцать лет тянул лямку в морской пехоте. Мать, правда, посмеивается над этим бравым «сорвиголовой», который, если и рвал что-то, то только зубы у своих сослуживцев, поскольку все годы проработал в бригаде морпехов простым дантистом и ни разу не покидал базы.

Очередная серия выстрелов опустошает картридж моего ружья. Иду внутрь, чтобы поменять его, и в тот момент, когда заканчиваю, слышу стук во входную дверь. Отец открывает – это Роджер Малески, один из наших соседей. У семейства Малески только что родился ребенок, а потому мы не часто их видим. Правда, и до рождения младенца они редко баловали нас своим обществом. Да и мы, по правде говоря, не летаем по разным местным сборищам – мы ведь не бабочки!

– Как дела, Роджер? – спрашивает отец с улыбкой на лице.

– Даже не спрашивайте, – отвечает Малески. – Машина перегревается. Плюс проблемы с канализацией. Весь дом пропах бог знает чем.

– Понимаю, – отвечает отец. – У семьи Морроу, по соседству с нами, те же сложности.

Отец, тем не менее, не предлагает Малески ту волшебную жидкость, которую мы используем для решения наших проблем.

И тогда Малески отводит глаза, избегая смотреть прямо в лицо моему отцу. У того же нет времени ходить вокруг да около.

– Что я могу для вас сделать, Роджер? – спрашивает он.

Малески вздыхает.

– Это все наша дочка, – отвечает он. – Ханна кормит, но у нее сильное обезвоживание, и я боюсь, что грудное молоко скоро кончится. У нас есть кое-какие средства для лактации, но без воды они бесполезны.

– Мне очень жаль, – искренне говорит отец. – Но как мы можем помочь?

Малески мнется, после чего говорит:

– У вас же есть всевозможные вещи на крайний случай. Ну, чтобы выжить. Все же знают, что вы запаслись всем, чем угодно, и никакой апокалипсис вам не страшен.

Он нервно усмехается, заметив, как отец хмурится при слове «запаслись». Словно в самой подготовке к самому худшему жизненному сценарию есть что-то само по себе нелепое. И тогда я замечаю, что руки у Малески трясутся, словно он тысячу раз прокручивал этот диалог в своей голове и так и не решил до конца, что и как ему говорить.

Я знаю своего отца слишком хорошо, чтобы догадаться, что просто так он ничего не отдаст. В таких обстоятельствах стоит только начать, и все покатится по наклонной плоскости. А наклонные плоскости, особенно скользкие – это то, что моему отцу не по вкусу.

Как бы случайно, но явно в стратегических целях отец берется за дверь. Не для того, чтобы закрыть ее, но чтобы быть готовым сделать это в любой момент.

– Ключевое слово здесь, Роджер, это – «выжить». Да, у нас есть все необходимое для выживания.

Малески берет паузу, чтобы перегруппировать свои мысли, и делает новую попытку.

– Да, – говорит он, – я понимаю. У вас есть принципы, и вы не собираетесь идти на компромисс. Но я прошу вас, Ричард. Вы же можете что-нибудь сделать… я имею в виду… это же ребенок.

Отец взвешивает варианты.

– Думаю, я могу дать вам несколько подсказок, – говорит он.

– Подсказок?

Отец кивает и делает жест в сторону огорода, который находится за домом Малески.

– У вас там целые грядки отличных сочных растений. Вы можете измельчить их, потом выжать, и это даст вам, по крайней мере, один галлон жидкости. Я могу даже показать вам, как сделать конденсатор, с помощью которого можно добывать воду.

– Воду из кактусов? – Малески смеется, не веря своим ушам.

Отец снисходительно улыбается.

– Именно, – говорит он. – Завтра к утру у вас уже будет вода.

Улыбка на лице Малески потухает – он понимает, что это никакая не шутка.

– У меня есть семья, и я обязан о ней заботиться, – говорит он наконец. – На всякие глупости у меня нет времени.

– Если вам действительно нужна вода, вам придется потратить на это кое-какое время.

Малески даже не пытается сформулировать ответ. Его глаза сужаются от злости, а губы изгибает ярость.

– Да кто вы такой? – бросает он в лицо отцу.

Но отец не теряет хладнокровия. Он стоит спокойно, даже не шелохнувшись.

– Роджер, – говорит он. – Я предлагаю вам гораздо более ценную вещь, чем бутылка воды. Уверенность в себе и своих силах. Умение справляться с обстоятельствами без посторонней помощи.

Лицо Малески темнеет; странным, совершенно диким взглядом он смотрит в глаза моего отца.

– И вы будете здесь просто стоять и ждать, пока в груди у моей жены не закончится молоко? – наконец хрипло произносит он.

– А что вы на меня злитесь? – отвечает отец. – Как будто я виноват в том, что вы ничего заранее не предусмотрели!

– Вы – сукин сын, вот вы кто!

А вот этого говорить не следовало. Отец с трудом переносит общение с дураками, а дурак для него – это тот, кто ждет, что его проблемы будут решать за него другие люди.

– Приходите, когда научитесь вести себя так, как ведут себя нормальные члены человеческого общества, – говорит он резко и пытается закрыть дверь. Но Малески бросается вперед, на порог и не дает ему этого сделать.

– Сейчас я сотру эту улыбочку с вашей физиономии, – рычит Малески, хотя отец и не думал улыбаться. Отец пытается вытолкать соседа, но у того от отчаяния зашкаливает адреналин, и он продолжает ломиться вперед, нанося удары. Под его напором отец, прикрывая лицо рукой, отшатывается. Дверь распахивается во всю ширину.

И тогда я поднимаю ружье, выдыхаю и нажимаю на курок.

Трижды я попадаю Малески в грудь. Прямо в цель. Удар за ударом заряды, выпущенные мной, отбрасывают его на дверной косяк. Вся его яростная храбрость улетучивается. Он стонет, словно умирающий. Затем бросает взгляд себе на грудь и рассматривает голубые флюоресцирующие пятна на рубашке. Сердце мое глухо стучит в груди – так же, как, возможно, и его сердце. Малески смотрит на меня загнанным, безумным взглядом – словно я действительно пробил дыру в его груди.

Затем я протягиваю руку к ранцу, болтающемуся на вешалке возле двери, запускаю в него руку и достаю бутылку воды, которую купил в школе, когда вода еще почти ничего не стоила. Протягиваю и сую бутылку в окрашенные голубым руки, с которых капает краска.

– Возьмите и уходите, – говорю я.

Малески смотрит на воду и краснеет, смущенный и ошарашенный тем, что, оказывается, гуманность еще существует в обезвоженном мире. Потом поворачивается и исчезает.

В это мгновение отец поворачивается ко мне. Губы его окровавлены, в глазах – ярость. И мне непонятны истоки этой ярости – то ли он еще не остыл от потасовки, то ли злится на меня, но не за то, что я остановил того парня своей краской, а за то, что отдал тому воду.

– Тебе не следовало вмешиваться, – говорит он. – Это не твоего ума дело.

– Да, сэр, – отвечаю я. – Понятно, сэр.

Когда отец спускает на меня собак, я всегда отвечаю по-военному, как старшему по званию.

Отец закрывает дверь и уходит.

Я рад, что поступил именно так, как поступил. Не потому, что удовлетворил свою давнюю фантазию пострелять из ружья для пейнтбола в кого-нибудь из соседей. Нет. Знает об этом отец или нет, но я понимал, как будут развиваться события. Что случится, если я не нажму на курок. В самый разгар противостояния рука отца инстинктивно скользнет к поясу, где в кобуре притаился его пистолет, и тогда…