Когда проснулся Бенджамин, апрельское солнце поднялось уже высоко. Она лежала, наслаждаясь причудливым монологом ребенка, пока не задумалась над тем, что его болтовня звучит еще более странно, чем обычно. Ну не мог же он в самом деле выговорить подобное: «Жертва – овен, цепь перил», а тем более «В пол венец пережарить». Почудится же такое… Бормотание звучало необычно, голос словно был удален – он раздавался издалека, и Дорин вдруг представилось, будто внука от нее уносят. Она выскочила из постели и со всех ног, чуть не упав по дороге, метнулась в соседнюю комнату.

Дверь приоткрылась на несколько дюймов и застряла, наткнувшись на препятствие. Бенджамин, по крайней мере, был у себя в кроватке и сонно заулыбался, когда Дорин протиснулась в комнату. У двери валялся пластиковый микрофон, в нескольких метрах от его места на полке, оторванный от провода. Дорин подняла его с пола, руки у нее ходили ходуном.

– Кто его сюда бросил, Бенджамин? – спросила она ласково.

– Дядя, – ответил ребенок с едва заметной ноткой вызова. – У дяди зубы.

– О чем ты?

– Мно-ого зубов. – И словно демонстрируя, как их много, мальчик широко открыл рот и пальцами растянул углы, сделав его еще шире. – Много, – повторил он. – Ходит, когда я сплю.

Дорин очень хотелось бы думать, что внук хвалится собственными зубами.

– Помнишь, что я тебе сказала про того дядю?

– Приходит, когда я сплю.

Дорин начала расправлять его одеяльце, когда в голову ей пришла новая мысль.

– Скажи-ка, а ты можешь отсюда вылезти ко мне?

Бенджамин поднялся на ножки, но смотрел на нее укоризненно.

– Лучше ты меня возьмешь.

Эти слова не доказывали, что малыш не смог бы выбраться из кроватки, но сейчас он тянулся к Дорин, и она подняла его на руки. Женщина с трудом удержалась, чтобы не стиснуть его в объятиях – этим его все равно не защитишь. Пока внук обследовал комнаты, она ходила за ним по пятам, не отставая ни на шаг, размышляя о том, как ей трудно с ним расстаться, даже на минуту. Усадив малыша в высокий стульчик, Дорин постаралась как можно быстрее покончить со всеми утренними процедурами.

– Куда отправимся сегодня? – спросила она, переведя дух.

– Менять книжки.

– На редкость удачная мысль, – отозвалась Дорин, сообразив, что еще она может предпринять.

Библиотека находилась в противоположной стороне от железной дороги, за ближним парком, в котором она обещала Бенджамину погулять. Дорин подписала петицию против закрытия шести библиотек и немного посидела, наблюдая, как внук хватает книжки с низкого столика в детском отделении. Устроив его в низеньком креслице, Дорин подсела к компьютеру. Она отдавала себе отчет в том, что накануне годовщины смерти дочери ее, скорее всего, мучают галлюцинации, но тем не менее разыскала адрес последней съемной квартиры Анны и имя домовладельца.

Дома пришлось прочитать Бенджамину целых три книжки из взятых в библиотеке, пока его, наконец, сморил сон. Ей удалось, не разбудив, отнести его наверх и уложить в кроватку. «Радионяню» она перенесла к себе в комнату. Слыша, как колотится сердце, она набрала на телефоне номер и долго ждала, пока женский голос не ответил:

– Домовладение Уэсли.

– Мне необходимо выяснить имя одного из ваших съемщиков.

– Простите, мы не предоставляем такую информацию.

– Я понимаю, но тут необычный случай: он был свидетелем на суде у моей дочери, Анны Маршалл. Она жила в том же доме. Год назад она умерла.

Сердце у Дорин билось теперь вдвое чаще обычного. Наконец, женщина заговорила:

– И вы запрашиваете имя того джентльмена, потому что…

– Я не могу его вспомнить, а сейчас оно мне необходимо, чтобы сохранить опеку над внуком.

– Я проконсультируюсь, не вешайте трубку, пожалуйста.

Сердцебиение Дорин еще усилилось за ту минуту, пока она ждала ответа. Наконец, до нее донесся приглушенный шепот, и она приникла к «радионяне», чтобы проверить, не оттуда ли исходят голоса. Еще одну долгую минуту Дорин слышала только свой бешено скачущий пульс, потом в трубке раздался новый голос:

– Это миссис Маршалл? Я Тони Уэсли. Соболезную вашей утрате.

– У меня еще есть внук, мистер Уэсли.

– Джейн так и сказала. Я помню вашу дочь и печальные обстоятельства ее гибели. Я очень хотел бы быть вам полезным.

– Так помогите мне, пожалуйста.

– Как я уже сказал, я очень хотел бы, но… Могу лишь предположить, что наша система регистрации дала сбой. Мы не располагаем записями о квартиросъемщике, который вас интересует.

Сердце у Дорин колотилось так громко, что заглушило голос в трубке.

– Что это значит, как это вы не располагаете записями?

– Факт сдачи в аренду, судя по всему, не был зафиксирован. Это был короткий период, всего пара недель, до этого там долго жила дама, которая тогда выехала, а потом поселилась другая дама, которая занимает квартиру до сих пор.

– Но ведь он там жил, не правда ли? Вы же знаете, что кто-то там жил.

– Разумеется, жил. – Однако голос Уэсли звучал неуверенно. – Простите нас, но никто здесь не смог даже вспомнить его имени. Да и вообще он никому толком не запомнился.

У Дорин было чувство, что Уэсли отнял у нее не просто имя, а нечто большее – он лишил ее уверенности, словно выбил опору из-под ног. Пробормотав благодарность, которой не испытывала, она долго сидела с онемевшей трубкой в дрожащей руке. Позвонить в суд? А вдруг там не окажется официального протокола допроса свидетеля? Подсознательно эта перспектива пугала Дорин даже сильнее, чем она осознавала. Конечно, откладывать звонок не следовало, но что, если эта нервозность – просто симптом подкравшейся старости? Она так и не собралась с духом, чтобы позвонить, а потом проснулся Бенджамин.

После обеда гуляли в парке. На опустевшей детской площадке раскачивались качели, будто кто-то с них соскочил и сбежал при их приближении. Дорин была уверена, что надежно запирала ворота, но уже не раз она, вернувшись, обнаруживала их открытыми. Табличка гласила, что вход с собаками на площадку запрещен, и все же Дорин не оставляло чувство, будто рядом прячется собака, припав брюхом к земле и ощерив зубы. Она усадила Бенджамина на качели и немного раскачала, потом покатала его на карусели, готовая подхватить, если упадет. И все это время ей упорно казалось, что на площадку прокрался непрошеный посетитель с полной зубов пастью и выжидает, прячась у нее за спиной.

Вернувшись с Бенджамином с прогулки, она снова невольно думала о визитере, затаившемся где-то в доме. Вдруг он клубком свернулся в камине и подглядывает за ней сквозь стеклянную дверь, а может, прячется где-то за диваном и уже изготовился к прыжку. Дорин не удивилась бы даже, обнаружив незваного гостя, развалившегося в кресле или, еще того хуже, в высоком стульчике Бенджамина. Конечно, нигде никого не оказалось. Дорин лихорадило, голова раскалывалась, она еле дождалась звонка Губерта и так торопилась ответить, что чуть было не уронила телефон.

– Как прошел день? – спросила она, словно его ответ мог вернуть ее к нормальной жизни.

– О, вполне по-деловому.

– Что обсуждали на этот раз?

– Массу идей, которые, безусловно, можно эффективно использовать.

Дорин поняла, что муж не хочет высказывать своего истинного мнения, чтобы его не подслушали. Ей мучительно хотелось, чтобы он оказался рядом, особенно когда он спросил: «Ну а у вас как день прошел?»

– Наш день?

Дорин не решилась рассказать ни о своих страхах, ни о своих поступках, ими продиктованных.

– Легко представить, – сказала она. – Библиотека и парк.

– Ну, следовательно, все благополучно, – ответил Губерт, и Дорин поняла по голосу, что он несказанно этому рад. – Дашь мне поговорить с нашим героем?

Когда она переключила на громкую связь, он спросил:

– Ты заботишься о нашей бабушке?

– Да, дедуля, – так важно и радостно ответил Бенджамин, что Дорин пришлось подавить нервный смех.

– Ну, что ж, молодец, продолжай в том же духе. Еще две ночи, и я приму у тебя пост.

Окончив разговор, Дорин обратилась к Бенджамину:

– Хочешь еще лучше позаботиться о бабушке?

– Да, – торжественнее прежнего произнес малыш.

– Тогда будешь спать со мной в комнате, пока не приедет дедушка. И нам будет не скучно, если проснемся.

Не слишком ли она над ним трясется? Иногда она раскаивалась в том, что не дрожала так же и над Анной – наверное, есть ее вина в том, что Анна выросла такой уязвимой, что она не смогла уберечь ее, защитить от смерти. Решившись, Дорин перетащила кроватку в большую спальню, Бенджамин энергично ей помогал. После купания она уложила его в кровать и посидела рядом, почитала про Золушку, выбрасывая из сказки все неприятные подробности, потом спустилась вниз, прихватив приемник «радионяни».

Читать Дорин не могла. Слишком нервировала тишина в приемнике и по всему дому. Вскоре она решила ложиться, но вместо этого неожиданно для себя села за ноутбук. Румпельштильцхен было не единственным именем, в различных версиях старой сказки это существо называли по-разному, и Дорин повторяла имена, пока они намертво не застряли у нее в памяти. Было стыдно, что она ведет себя, как выжившая из ума старуха, но разве можно хоть чем-то пренебречь ради спасения Бенджамина? Убедившись, что помнит имена, она на цыпочках пробралась к кровати.

Когда она забиралась под одеяло, Бенджамин прошептал что-то и затих. Дорин была уверена, что не сможет сомкнуть глаз, но проснулась в полной темноте уже перед самой полуночью. Поглядев на часы, она услыхала голос:

– Ты, стало быть, пыталась угадать мое имя? Пробуй все, что твоей душеньке угодно.

Голос был ближе к ней, чем к детской кроватке – возможно, он просто звучал у нее в голове. Прищурившись, чтобы лучше видеть, Дорин не заметила в комнате никаких незнакомых предметов, кроме кроватки.

– Ты нас оставишь в покое, если я назову тебя по имени? – спросила она так тихо, что едва слышала сама себя.

– Попробуй.

– Может, тебя зовут ведьма Вупити Стури?

– Не в этой жизни, – раздался издевательский фальцет.

– Ну так Том-Тит-Тот.

– И не тот, и не Том, и не для твоих титек.

– Тихогром – Руидокведито.

– Мимо, даже если бы ты сумела правильно это произнести.

Отвергнув и все остальные попытки, голос вкрадчиво произнес:

– А в суде ты не хочешь навести справки?

Дорин инстинктивно насторожилась.

– Тебе-то это зачем?

– Пусть убедятся, что в их протоколах нет имени свидетеля, глядишь, и назначат повторные слушания.

Неспроста интуиция подсказывала ей, что звонить в суд не нужно, похолодев, поняла Дорин.

– А тебе-то какая разница?

– Может, решат, что им нужно поговорить с отцом и дать ему шанс.

– Ну нет, – в гневе Дорин забыла о страхе, – ты им такое не подскажешь.

– Исключено. Больше меня никто не может услышать.

В кроватке заворочался Бенджамин – возможно, разбуженный вскриком Дорин, – а голос зазвучал снова:

– Я все же оставляю тебе знак. Или, может, ты думаешь, что сама все это творишь?

– Нет, не думаю, – начала Дорин… и почувствовала, что разговаривает сама с собой.

Чутко вслушиваясь в тишину, пытаясь обнаружить признаки чужого присутствия, она бодрствовала, но наступил момент, когда усталость взяла свое, и проснулась Дорин уже засветло, под утреннее бормотание Бенджамина. Только окончательно стряхнув сон, она вспомнила, почему детский голосок нынче слышится ближе обычного, но это не помогло лучше понять, что он там лопочет. Ну в самом деле, не мог же он выговаривать «Воин, верь паре, цеп лжет», не говоря уж про «Отрежь в павлине перец». Малыш, встретившись с ней взглядом, тут же что-то стал радостно рассказывать ей, но Дорин невольно осматривалась в поисках знака. Возможно, он оставлен не в этой комнате, если все это вообще не плод воображения смертельно испуганной немолодой женщины.

Внизу она тоже не обнаружила ничего необычного. Бенджамин снова пожелал смотреть на поезда, но по дороге был непривычно молчалив, словно не встретил ничего, заслуживающего комментариев. Мальчик не удостоил вниманием даже фигурку гнома, выглядывавшего из-за сетки на теннисном корте (прежде Дорин ее никогда не замечала – наверное, гнома каким-то образом скрывала проволочная ограда). Положим, не так уж удивительно, что его не заинтересовал странный куст на площадке для гольфа, похожий на торчащий клок нечесаных волос, но чтобы Бенджамин не высказался по поводу детской фигурки, мелькнувшей и тут же пропавшей из виду, когда они миновали школу? Дорин была удивлена, вскользь заметив в магазине ребенка без взрослых, да еще и не один раз, но сочла, что эти видения – следствие почти бессонной ночи, как и кривая физиономия, глянувшая на нее из витрины антикварной лавки и нырнувшая в вазу. «Разбойник в кувшине», – возгласил Бенджамин, обретя, наконец, дар речи, хотя Дорин предпочла бы, чтобы он еще немного помолчал.

Красные огни на переезде вспыхнули, на миг ослепив ее, дребезжание звукового сигнала резануло по нервам. Хотя проходящие поезда были почти пустыми, Бенджамин повторял без конца: «Он смотрит». Конечно же, он имел в виду ребенка по ту сторону рельсов, реального ребенка (а не одну из галлюцинаций Дорин), малыша в коляске, рядом с которой стояла мать. Тем не менее фраза, которую внук твердил, как попугай, нервировала Дорин. Поезда напоминали ей обрывки фотопленки в проекторе, и было легко внушить себе, что она явственно различает лицо в нижнем углу каждого окна – только верхнюю часть лица, одного и того же. Мимо переезда прошло шесть поездов, пока Бенджамин, наконец, не решил, что ему хватит, – Дорин к этому времени была сыта по горло.

Уложив ребенка в кроватку, женщина и сама прилегла. Засыпать она не собиралась, но когда очнулась, Бенджамин уже стоял, держась за рейки, и был совсем не прочь пообедать. Накормив и умыв внука, она повезла его к Джонквиль.

– Ни о чем не беспокойтесь и не спешите, – сказала ей Джонквиль, когда Бенджамин потрусил в дом навстречу Дейзи. – Готовьте свой сюрприз столько, сколько нужно.

Дома Дорин принялась за торт. Готовка не помогла ей отвлечься от мыслей о том, что она в доме одна, и от воспоминаний о том, что случилось год назад. Она ехала в Лондон на поезде, когда зазвонил телефон и прозвучали последние слова Анны:

– Прости, мамочка. Ты не поймешь меня, но так будет лучше.

Для Дорин было непостижимо, как могла Анна оставить Бенджамина у подруги и наглотаться добытых где-то наркотиков вперемешку с лекарствами, выписанными врачом. Сейчас ей казалось, что она начинает понимать дочь – или воспоминания просто пагубно сказались на ее рассудке? Поставив торт в духовку, Дорин поднялась, чтобы запереть шкаф. Не хотелось бы, чтобы Бенджамин, переселившись в ее комнату, раньше времени обнаружил подарки.

Низкорослая тень, выглянувшая из-за кроватки, на поверку оказалась всего-навсего одним из плюшевых мишек. Дорин открыла шкаф, чтобы взглянуть на подарки, и, пошатнувшись, вцепилась в деревянную створку, чтобы не упасть. Коробки с подарками, которые она любовно заворачивала и укладывала вдоль задней стенки, были неаккуратной стопкой свалены в левом углу. Так вот он, знак – или она сама сделала это во сне, если не в бреду? Что, если все это – просто бред, вызванный сомнениями и страхом? Дорин нырнула в шкаф, аккуратно разложила подарки и проверила, надежно ли заперла дверцу. Женщине начинало казаться, что это не единственные знаки, нужно распознать кое-что еще.

Хотя она очень старалась, покрывая торт глазурью, серединка у большой синей цифры на желтом сахарном фоне получилась кривой, выдавая предательски дрогнувшую руку. Уже темнело, когда Дорин села в машину, она торопилась и потому не сразу заметила притаившуюся на детском сиденье крохотную фигурку. Она сразу не бросилась в глаза еще и потому, что была безголовой. Детская кукла, пластмассовый пупс, а голова у нее была откушена, и следы зубов еще влажно блестели. Дверца была не заперта – возможно, Дорин, погруженная в свои мысли, оставила ее открытой, когда приехала домой. Пупса она вышвырнула в мусорный контейнер у дороги и, подождав, пока перестанут дрожать руки, завела мотор.

Джонквиль, открывшая ей дверь, хмурилась. Дорин мгновенно встревожилась: «Что-то случилось?»

– Мы весело проводили время, хотя, возможно, кое-кому было немного веселей, чем прочим. А у него странные представления об игре в прятки, не находите?

– Странные? Чем же? – насторожилась Дорин, что-то предчувствуя.

– Он все твердил Дейзи, что есть еще кто-то, кто их ищет. Девочке стало немного не по себе, честно говоря.

– Ты не должен пугать Дейзи, если хочешь с ней дружить! – Дорин выждала, пока не усадила Бенджамина на детское сиденье (протертое с великим тщанием), и только тогда как бы невзначай осведомилась: – А кто играл с вами в прятки, Бенджамин?

– Мистер Зубастик.

Дорин собрала все самообладание, чтобы сдержать дрожь.

– Это его имя?

– Я так зову.

Не стоило и спрашивать. Бессмысленно надеяться, что Бенджамин сможет назвать ей настоящее имя (если оно вообще имелось). И в этот момент, вздрогнув всем телом так, что заглох мотор, она поняла то, что пыталась осознать все это время.

– Бенджамин, – спросила она, – а что это ты лопочешь по утрам, когда просыпаешься?

– Не помню, – ответил Бенджамин чуть ли не с негодованием. – Во сне.

– Мне просто интересно, – продолжала Дорин, молясь про себя, чтобы ей удалось их припомнить, – где ты слышал все эти слова?

– Не помню. Во сне.

Теперь Дорин была почти уверена – она завела машину и помчалась домой. Никто не поджидал их в высоком стульчике, и даже игрушки Бенджамина вроде бы никто не раскидал. Дорин играла с малышом, смотрела, как он ест свой ужин, вытирала остатки еды со щек, а в голове крутились слова, и она переставляла их так и эдак, придавая все новые очертания. К тому времени, когда позвонил Губерт, слова еще не выдали своей тайны.

– Чему ты посвятила этот вечер? – спросил он.

– Просто думаю.

– Постарайся не тосковать ни о ком слишком сильно, договорились? А я буду с тобой уже завтра, постараюсь приехать пораньше.

– А ты чем собираешься заняться?

– Хочу немного отдохнуть. – Голос мужа прозвучал немного виновато. – Непременно позабочусь о том, чтобы в ближайшее время и тебе представилась такая возможность.

Дорин включила громкую связь, и Губерт сказал:

– Как следует опекай нашу прекрасную даму, Бенджамин, пока я не приеду домой.

В ванной следов нашествия не было, и шкаф оставался запертым. У Дорин шла кругом голова от слов и их несуразных обрывков, так что на ночь она выбрала для Бенджамина самую короткую сказку про короля, который не знал, что он голый. Мальчик слушал ее серьезно и торжественно, не улыбнувшись, даже когда она поцеловала его, пожелав спокойной ночи. Наблюдая, с какой неохотой он засыпает, Дорин решила было остаться наверху – но тут же поняла, что несмолкаемый шум в голове мешает ей, совершенно не давая ясно мыслить. Прихватив приемник «радионяни», она поспешила вниз, к компьютеру.

Неужели вспыхнувшая надежда – всего-навсего ложный след? Сайты, составляющие анаграммы, не были рассчитаны на длинные фразы вроде тех, с которыми она отчаянно пыталась разобраться. Наконец, она обнаружила сайт с программой, которая это делала, и напечатала один из бессмысленных наборов слов, которые невольно запомнила, слушая ребенка. Через несколько мгновений на экране появился вариант, заставивший ее одновременно похолодеть от ужаса и почувствовать ликование. «Вот оно, – прошептала она, – чудеса еще все-таки случаются». Она испробовала несколько других сочетаний, чтобы проверить догадку, а потом легла.