Юне кажется, она за всю свою жизнь выспалась. Она потягивается на ковре, заваленном меховыми шкурами, и чувствует, как урчит живот. Она удивляется, что ее вернули обратно в паланкин, и, выглянув за полог, просит себе поесть. Вернувшись под одеяло, Юна вспоминает вчерашний сон. Ей приснилось, что она лежит на мягких перинах в обнимку с воином, который ее забрал из Мираса, и ей было безумно хорошо. Так хорошо, что одно воспоминание о сне, и у девушки по всему телу разливается сладкая истома. От воина исходил невероятный жар и тепло, которыми он делился с ней. Юна в его руках нежилась, дышала забившимся в ноздри запахом костра, сама в нём сгорала, и ей настолько это нравилось, что пальцы на ногах поджимались. Даже сейчас от одних только воспоминаний о сне поджимаются.

Юна сама себя ругает и, отогнав неуместные мысли, бросается на принесённую миску с мясом и кувшин разбавленного с водой вина. Днём с руки снимают повязку – рана затягивается, и пальцы нормально двигаются. Оставшиеся пять дней она проводит в паланкине и радуется, что ее больше не вызывают. Гуука она видит мельком пару раз, когда выглядывает за полог. Один раз, только приподняв полог, Юна уже сталкивается с впившимся в ее паланкин взглядом чёрных глаз. Гуук взгляд сразу убирает, Юна моментально полог отпускает и до следующего дня не высовывается.

На подходе к Иблису Гуука встречает Арслан и его свита. Юна восхищенно смотрит на городские стены, которые в два раза выше стен Мираса, но настоящий восторг у нее вызывает сам город, по которому медленно двигается процессия. Основную часть войск Гуук распустил ещё до Иблиса, отправив отряды каждый в свой город. В Иблисе завораживающая архитектура, сады, утопающие в зелени, возвышающиеся над городом купола, на которых, переливаясь, играют лучи солнца. Все повстречавшие процессию в почтении склоняют голову и с громкими возгласами празднуют возвращение своего Дьявола. Когда процессия останавливается в ожидании открытия ворот, Юна понимает, что они дошли до дворца. Во двор дворца проходят только груженные награбленным и подаренным добром повозки, паланкины и сами хозяева.

***

Звуки шлепков голых тел друг о друга, отскакивая от толстых стен, смешиваются с хриплыми стонами и шумным дыханием. В пропитанной запахом секса комнате полный беспорядок. По полу разбросана одежда, тут и там валяются скинутые с кровати подушки. Гибкая девушка с тонким станом быстро двигается на лежащем под ней мужчине. Широкая ладонь мужчины на ее ягодицах, острые зубы на ее шее, цепкие пальцы в волосах цвета золота. Ещё пара толчков, и Хосров кончает в нее и, скинув ее с себя на постель, сразу же встаёт на ноги.

Не то.

Хосров разучился получать удовольствие от единственного, что ему его доставляло после войн. Битв в ближайшей перспективе не ожидается, а секс безвкусен. Всё это время Хосров вгрызается остервенело в меняющиеся тела: худые, полные, брюнетки, рыжие, рождённые блондинками – всё не то. Тела и голоса меняются – удовольствие не возвращается. У него в ушах только один голос, перед глазами одно, всё никак не отпускающее лицо, и Хосров уверен, что отныне «то» может быть только с ней. Он пытался ее представлять, отбирал в гареме хоть мало-мальски похожих, заставлял их срывать голос, а в самом опять пустота. Та девушка вклинилась в душу, застряла костью в глотке зверя, и Хосров до нее либо дорвётся, либо так и догорит в этом пламени внезапно вспыхнувшей страсти.

– Уходи, – не оборачиваясь, приказывает он девушке, которая, поспешно собираясь, покидает спальню, а сам, натянув на себя одежду, идёт в сад.

Надо попробовать успокоить мысли, перестать прокручивать в голове раз за разом их короткую встречу. Он опускается на скамью рядом с искусственным прудом, смотрит на отражение склонившей к воде голову ивы, но её не видит. Там, на зеркальной глади воды, он видит ее лицо, конкурирующее по красоте с отражающейся луной.

Эта девушка в этом же дворце, ведь Арслан пока к себе не уезжал. Хосров даже точно знает, какой этаж и какая дверь, но в то крыло даже ступить не смеет. Ему кажется, что в этот раз он точно не устоит, он просто заберёт ее к себе, закроет за ней дверь, а потом обнажит меч перед Арсланом. А так нельзя. Арслан – верный друг и воин. Да и Гуук Хосрова не поймёт, и причина одержимости женщиной вовсе смехотворна. Хосрову цепями своего зверя бы обмотать, вызвать к себе ещё девушек, утонуть в вине и в их ласке, и плевать, что он уже сейчас знает, что всё равно будет не то. Всё не то.

Просидев так, несмотря на холод, до первых лучей солнца, он идёт обратно к себе и замирает на полпути от забившегося в ноздри знакомого запаха жасмина. Он, передумав идти в спальню, двигается на запах и, не пройдя и десяти шагов, сталкивается, с пытающейся дотащить до крыла прислуги большой глиняный кувшин девушкой.

– Господин, – опускает взгляд девушка, а Хосров, отобрав у нее кувшин, ставит на пол.

– Что ты здесь делаешь с утра пораньше? – спрашивает мужчина и любуется ее красотой, обладать которой жаждет настолько сильно, что это желание его внутренности в узлы скручивает.

– Я наказана, поэтому помогаю прислуге. Прошу вас, не разговаривайте со мной, – испуганно смотрит по сторонам девушка.

– За что ты наказана?

– Я говорила с садовником, – запинается девушка. – Но вы не подумайте, – поднимает на него глаза и сразу же опускает, – я просто узнавала у него, как ухаживать за розами, а другие девушки сказали господину, и тот передал главному господину.

– Арслану?

Девушка кивает.

– Это всё наказание?

Девушка отрицательно качает головой.

– Что ещё?

– Пятьдесят ударов плетью.

– «Чёртовы правила и чёртовы сплетницы гарема», – со злостью думает Хосров.

– Наказание уже исполнено?

– Будет исполнено, когда у господина будет желание.

– Как тебя зовут?

– Ани, – услышав шум, хватает кувшин девушка и, с трудом двигаясь с ношей, идёт к кухне, провожаемая долгим взглядом мужчины. Даже имя ее словно музыка для ушей. Хосров до самой спальни повторяет про себя «Ани».

Вечером Хосров, в отличие от обычных дней, первым спускается в зал, где прислуга пока только накрывает ужин. Он заваливается на подушки справа от места Гуука и с нетерпением поглядывает на двери. Понемногу вокруг огромной скатерти, спокойно умещающей человек сто, собираются самые приближенные Гууку воины. Арслан опускается на подушки рядом с Хосровом, слева от места Дьявола. Гуук приходит последним.

Хосров почти не ест, попивает вино, всё злится, что Ани нет как среди прислуги, так и среди девушек из гарема. Он уже думает, что Арслан ее наказал, и девушка, видимо, не в состоянии передвигаться, как в комнату среди слуг, несущих наполненные кувшины с вином, заходит и Ани. Хосров взгляда с нее не отрывает, даже не думает, что может быть замечен, впитывает в себя каждое ее движение, запоминает. Как и положено, первым обновляют кубок Гуука. Когда Ани, поклонившись, обходит Хосрова, чтобы налить вина Арслану, Хосров, резко толкнув ножны меча назад, подставляет их под ее ноги, и та, споткнувшись, опрокидывает кувшин со всем содержимым на него. Ани сама в ужасе от того, что случилось, пару секунд, не моргая, смотрит на мужчину.

– Простите, господин, – опомнившись, падает на колени готовая разрыдаться девушка.

– Ты мало того, что не слушаешься, ты ещё и слепая, – хмурится Арслан. – Ещё тридцать ударов плетью, тебя уму разуму научат.

– Она вылила вино на меня, оскорбила меня своим глупым взглядом, не планируя даже на колени падать, – продолжая утирать тканевыми салфетками грудь, со злостью говорит Хосров. – Позволь мне привести наказание в исполнение.

– Имеешь право, – соглашается Арслан. – У меня сейчас новая фаворитка, всё внимание перенаправлено на нее, так вот бывшие совсем разошлись, – усмехается. – Я бы ей лично эти восемьдесят ударов всыпал, но, зная тебя, я ей даже сочувствую. Делай, что хочешь, но чтобы дышала, у меня на нее есть планы, – договаривает и вновь возвращается к общению с Гууком.

После ужина Хосров сразу идёт к себе и приказывает привести Ани. Заплаканную девушку приводит в спальню смотритель за гаремом Арслана. Хосров требует смотрителя покинуть комнату, и тот, хоть и недоволен тем, что лично в ходе наказания присутствовать не будет, поклонившись, скрывается.

– Подойди, – зовёт дрожащую, как осиновый лист, перед ожидающей ее карой девушку Хосров.

Ани, с трудом передвигая ноги, подходит к мужчине, не желая получить ещё дополнительные удары за ослушание. Она останавливается напротив сидящего на изножье кровати мужчины и восклицает от неожиданности, когда тот резко тянет ее на себя и опрокидывает на постель.

– Господин, нельзя, – опирается ладонями о его грудь девушка, прекрасно чувствуя чужое возбуждение бедром.

– Ещё раз скажешь мне «нельзя», – шепчет ей на ухо Хосров и зубами цепляет мочку, – и это будет последним, что ты сможешь произнести.

Он вжимает ее в постель своим телом и касается губами губ, отстраняется, повторяет. Хосров своего зверя дразнит, только наслушавшись его нетерпеливого воя, в губы жадно впивается. Ани сперва медлит, а потом отвечает, зарывается руками в его волосы, размыкает губы, сама вовлекает его в долгий танец языками. Они целуются мокро, глубоко, жадно, мешают запахи и вкусы, создают один на двоих коктейль. Ани послушно поднимает руки, и Хосров снимает с нее рубашку, следом на пол летят шаровары, и теперь уже полностью обнаженная девушка лежит под разложившим ее на своей постели воином. У нее кожа горит там, где Хосров ее касается, а он касается везде, исследует каждый сантиметр, своими отпечатками ее покрывает. Ани всё равно сомневается, что Хосров пойдёт до конца, что возьмёт то, что принадлежит другому, пусть и получил сомнительное согласие. Она сомневается даже, когда он разводит ее ноги, когда толкается в нее пальцами, когда она, чуть ли не до крови прикусывая щеку, принимает следом его член и, выгнувшись, боится выдохнуть от распирающего чувства наполненности. Хосров приподнимает ее под поясницу и, придерживая руками за бёдра, сразу переходит на быстрые толчки, заставляя Ани вонзаться пальцами в его плечи и пытаться сдержать свои крики, боясь быть обнаруженной. Арслан ее убьёт, однозначно, но откажи она Хосрову, то и он ее убьёт. Хосров будто с разумом прощается, он в нее толкается и толкается, скользит по обильно выделяющейся смазке возбуждённой девушки так глубоко, насколько можно, рычит от удовольствия наконец-то вбиваться в ту, кого настолько безумно хотел.

Ани привыкла быть красивой куклой, переходящей в постель победителей, без права голоса и даже мысли о протесте. Она научилась раздвигать ноги, выгибаться и стонать, даже когда не хочется. Научилась имитировать страсть, показывать желание, даже если его в ней нет, и очаровательно улыбаться на все предложения мужчин. С этим пока притворяться не пришлось, его прикосновения возбуждают, его поцелуи заставляют прикрывать веки и хотеть ещё, а его запах дурманит голову. Это какое-то безумие, но Ани его выпускать из себя не хочет, отдалиться даже на сантиметр не позволяет, она будто в нём смысл всего видит и сама его не останавливаться молит. Ей так горячо и дико, что хочется кричать, но взамен приходится кусать свой язык, чтобы не услышали. Каждый участок ее кожи – сплошная эрогенная зона; Хосров ее касается, и на месте каждого прикосновения огонь вспыхивает. Она даже не стонет уже, она ноет, сама его, за бедра придерживая, в себя направляет и злится, что он на ней следов и укусов не оставит, Хосров бы каждый хной обвёл и подолгу бы на себе носил.

Йибир любил лежать, заставляя Ани всё делать самой, Арслан думает только о своём удовольствии, а этот воин не просто груб и нетерпелив – он голоден. Ани видела его потрясающе красивых девушек и слышала о том, как он порой уводил к себе сразу четверых, но сейчас с ней в постели этот мужчина будто после нескольких лет воздержания. Он трахает ее грубо, целует жадно, любит до самого дна. И Ани нравится. Она никогда и не выпускала коготков, давила внутреннего зверька, даже если было неприятно на грани невыносимости. Но сейчас Ани сама ластится, сама подставляется, урчит от ласки, как воск в его руках тает и любую форму принимает. Желание этого мужчины осязаемо, ее оно обволакивает и заражает, заставляет чувствовать себя особенной, забывать про то, что она девушка из гарема и, скорее всего, на одну ночь. Она сама на него взбирается, седлает его бедра и медленно двигается на его члене. Ани придерживает ладонями свои ягодицы, лижет свои распухшие от жестких поцелуев губы, дразнит зверя, позволяет ему проникать в себя до самого конца. Она ладонями мощный торс под собой поглаживает, каждый боевой шрам целует, языком излечивает. Она сам в коленно-локтевую позу становится, подмахивает, рассыпается под ним в крошку, в вихре страсти вновь в одно целое собирается. Ани не знает, откуда такая уверенность, но чувствует, что этот мужчина только с ней такой, и с грустью в окно поглядывает, рассвет мысленно не наступать молит.

Вот оно именно то. Вот кого Хосрову не хватало. Эта девушка только в комнату вошла, в нём уже кровь забурлила. Никто в этом дворце одним своим присутствием в нём такую бурю не поднимал. Хосров ее пробует, ласкает, тело терзает и только так к утерянной после того рокового вечера жизни возвращается. Он не может насытиться, он словно одержим ее вздохами, ее бархатной кожей, этими губами, жаром ее тела. Будто стоит Хосрову отстраниться, и вновь тьма и холод верными спутниками станут, так долго ожидаемое тепло и свет отнимут. Он крепче ее прижимает, берёт, но ещё больше отдаёт, не оставляет ни сантиметра на ее теле не целованным и не обласканным.

За окном уже начинает светать, Ани сладко потягивается на скомканных после бурной ночи простынях и, открыв глаза, смотрит на одевающегося мужчину.

– Расскажи про себя, только не лги, – возвращается к постели Хосров и, присев у изножья, тянет ее на себя. – Расскажи всё.

Ани отвечает на короткий поцелуй, долго в лицо напротив смотрит и медленно в прошлое возвращается.

– Мне семнадцать, – тихо начинает девушка. – Меня продали Йибиру сами родители. Мы были очень бедны, и денег на пропитание не хватало. У меня было ещё шесть сестер, я вторая дочь. Меня продали напрямую в гарем два года назад, а потом пришли вы.

– Я слышал о случаях, когда родители продавали детей в гарем, но это считается редкостью, – озабоченно потирает переносицу Хосров.

– Я сама напросилась, – говорит Ани и уводит взгляд в сторону.

– В смысле?

– Я сама попросила, чтобы меня продали, – девушка притягивает колени к груди и обнимает. – Вы, наверное, не знаете, но нищета пахнет, – поворачивается к мужчине и треснуто улыбается. – Я ненавидела этот запах. Ненавидела настолько, что мечтала из него вырваться или умереть. Мы делили одну лепешку на восьмерых, носили обноски друг друга, спали на земляном полу, неважно, летом или зимой. Отец говорил, что это нормально, что многие так живут. Я не хотела быть «многими». Я хотела спать в тепле и наедаться. Хотела красивую одежду, – запинается. – Я стала замечать, что на меня заглядываются, а когда однажды на базаре один из купцов спросил у моего отца, не хочет ли он показать меня смотрителю гарема, я решилась. Моя семья получила неплохую сумму, а я тепло и еду.

– Иди ко мне, – зовёт Хосров после затянувшейся паузы, и девушка послушно идёт к нему в руки. Он вновь ее целует, только в этот раз нежно и долго. Ани уходить не хочет, могла бы управлять временем, то остановила бы его на этом моменте, когда ее такой лаской окутывают, и так бы и замерла навеки.

– Мне идти? – наконец-то отстраняется Ани, когда мужчина расслабляет руки.

– Уйдёшь, но позже, – Хосров выходит в коридор и через пару минут возвращается обратно с плетью. Ани, побледнев, натягивает одеяло до подбородка и со страхом смотрит на орудие пытки.

– Тебе полагается восемьдесят ударов плетью, ты должна вытерпеть хотя бы десять, чтобы наказание считалось исполненным, – спокойно говорит мужчина, примеряя рукоятку.

– Я думала… – запинается Ани.

– Что твоё наказание секс? – выгибает бровь Хосров. – Ты вернёшься в гарем, и первым делом проверят твою спину. То, что я тебя трахнул, не отменяет того, что ты должна быть наказана, – убирает взгляд от наполнившихся влагой глаз мужчина.

– Теперь мне кажется, что я не случайно упала на ужине, – горько улыбается Ани и соскальзывает с постели.

Одна мысль о том, что Хосров нарочно подстроил ее падение, чтобы взять наказание в свои руки и этим снизить количество ударов, вселяет в нее силу, которая и двигает ее к нему. Она, как и есть, обнажённая останавливается перед ним, а потом, повернувшись к нему спиной, зажмурив глаза, ждёт первый удар.

– Кричи во весь голос.

Ани кивает. Стараться и не приходится, – как только плеть обжигает ее спину, истошный крик девушки оглушает весь этаж. Хосров бьёт хаотично, оставляет красные полосы, не делает пауз и старается не слушать плачущую и продолжающую кричать девушку. Ани не в состоянии стоять уже после шестого удара, она цепляется руками в изножье кровати и, сжимая дерево до побеления костяшек, уже воет.

Если бы Ани выпороли слуги или сам Арслан, то, возможно, она бы осталась без кожи. Хосров же плеть смазал маслом, силу в удар не вкладывает, но всё равно понимает, что боль это особо не унимает.

Закончив экзекуцию, он кое-как натягивает на продолжающую плакать девушку одежду, оставив израненную спину неприкрытой. Он обхватывает ладонями ее лицо, приближает к себе и долго целует в солёные губы. Пару секунд простояв лбом ко лбу с теперь уже только всхлипывающей девушкой, Хосров провожает ее за порог и передаёт слугам Кана. Он возвращается к постели и обещает себе, что последний раз делает больно той, с чьих рук ест его зверь. Хосров не знает, что обещание – это приманка для Дьявола, который, пока оно нарушено не будет, не успокоится.

***

Когда Юна выходит из паланкина, то во дворе нет ни Гуука, ни его войск. Суетящаяся вокруг прислуга разгружает богатство, а сильно накрашенный мужчина средних лет разгуливает между рядов девушек в струящемся отливающим серебром халате и пристально рассматривает каждую. Юна смотрит на ворота и с сожалением понимает, что через стены, на которых дежурят воины, не перелезет. Когда она поворачивается лицом ко дворцу, то от восхищения застывает в немом оцепенении. Невероятной красоты строение впечатляет своим размером, но Юне не позволяют долго лицезреть творение рук человека.

– А эта чего отдельно? – слышит она голос и поворачивается к тому странному мужчине, теперь уже внимательно разглядывающего ее.

– Ее господин лично выбрал, – отвечает ему один из спутников Юны.

– У моего господина воистину прекрасный вкус, – разглаживается морщинка на лбу мужчины по мере того, как он подходит к Юне. – Какое чудесное личико! – костлявыми руками обхватывает подбородок и вертит туда-сюда. – А кожа! А волосы! – тянется и к ним, но Юна, оттолкнув его, резко отступает.

– Боже, – прикрыв ладонью рот, театрально вздыхает мужчина. – Неужели дикая? – поворачивается к собравшимся во дворе, и те дружно смеются. – Солнце моё, один день в гареме, и ты у меня покладистой станешь, – опасные нотки в голосе меняют даже лицо мужчины. Скулы заостряются, подбородок вытягивается, и Юна решает про себя, что мужчина похож на ястреба. – Меня зовут Риал, и я отвечаю за гарем Дьявола.

– Дьявола? – выдыхает Юна: – «Как же я сразу не поняла», – мысленно бьёт себя по лбу. – Так, значит, это сам Гуук?

Юна уже пару лет как слышит о непобедимом, чудовищно жестоком правителе Востока, прозванным Дьяволом и якобы пьющим человеческую кровь. Насчёт последнего Юна после кровопролития на своей же свадьбе уже не сомневается. Когда отец или братья говорили про Гуука, то ужас от их слов в девушке сменялся диким интересом. Юне всегда хотелось поглядеть на великого воина, пусть после столкновения с ним и не выживали. Только если раньше она и мысли не допускала, что настолько близко познакомится с Гууком, то теперь уже уверена, что это ещё не предел.

– Да, это он, а тебя надо срочно в купальню, – недовольно морщится мужчина, рассматривая натянутую на Юну и явно уже не свежую одежду.

– Хоть сто таких дьяволов, но я рождена свободной, свободной и умру, – сплёвывает под ноги девушка.