– Несчастный ты остолоп, – вздохнул Литвак. – Вот представь себе: я на тебя разозлился и решил наказать тебя санкциями. И предлагаю тебе, чтобы ты – добровольно! – каждое утро вместо яичницы с колбасой жрал собачье дерьмо с тротуара. Будешь жрать?

– Повременю, – твердо сказал Мышкин. – Но скорей всего не буду.

– Правильно. Ты себе хозяин. И сам выбираешь, яичницу жрать или собачье дерьмо. А кто заставил Центробанк, государственную контору, так задрать кредит? Обама? Значит, он, на самом деле, управляет руссияньским государством? Нет, твои кремлевские патриоты сами обескровили экономику. Самостоятельно и добровольно. Тогда зачем нам кремлевские «галерники» в руководителях? Без них одного Обаму прокормить дешевле выйдет. Все вы молитесь на Владимира Крымского, а он вам за это – наркотик марки «патриотизьм»! Бесплатный и каждый день. Включил телевизор, получил дозу и забылся – весь счастливый. И наконец, еще более важное: страна, где высшее образование платное, а отраслевая наука только что на наших глазах, под видом реформы Академии Наук, уничтожена «патриотическим» правительством, – такая страна не имеет будущего. Никакого. Даже виртуального.

Мышкин покрутил головой и тяжело вздохнул.

– Лучше бы ты молчал. Весь оптимизм мне ломаешь.

– Сколько он стоит, твой оптимизм? Я за него и гроша не дам.

– И вообще, – продолжил Мышкин., испытывая внутреннюю потребность отодвинуть от себя подальше то, что на него безжалостно свалил Литвак. – В чем-то ты, может, и прав, но не верю я в эти теории заговора…

– И правильно делаешь, – похвалил Литвак. – Поддержу тебя аргументом из жизни… Ведут на бойню овец. А вернее, они сами бегут, добровольно. И шустро так, спешат за своим президентом, роль которого выполняет на мясокомбинате специально выдрессированный козел-провокатор. Его дело – спокойно привести своих временных поданных, на площадку, где стадо оглушают электроразрядом. Так вот, наш козел бесстрашно идет – электричество для него выключено. И овцы за ним, потому что доверяют. Тут одна овца кричит: «А ведь нас убивать ведут!» Остальные на нее набросились: «Дура! Вечно ты со своими теориями заговора!» Усвоил?

Но Мышкин не ответил: на душе стало еще паскуднее.

Литвак снова посмотрел на свою бутылку, недоверчиво потряс ее.

– Странное дело! Куда он подевался?

– Это заговор против тебя, Моисеич… – напомнил Мышкин.

– Точно, он. Дай-ка мне ключ от фляги.

– Так ведь и часу дня еще нет, – попытался слабо сопротивляться Мышкин. – Это я тебе как начальник сообщаю.

– А я, гражданин начальник, не спрашиваю у тебя, который час. Я прошу дать ключ от спирта. И побыстрее.

– Может, не стоит? Хотя бы до вечера.

– Гражданин Дима, я опять-таки, не спрашиваю тебя, кому, сколько и когда надо пить, – с нажимом сказал Литвак. – Дай ключ. Я тебе только что интересную и важную лекцию прочел, умнее тебя сделал, хоть и не уверен. Мне положен гонорар. Бесплатно я не работаю.

Тяжко вздохнув, Мышкин принялся старательно рыться во всех карманах.

– И куда я его девал?.. – бормотал он. – Где-то посеял, наверное… Да, пропал ключ! Потом поищу.

– Я тебе помогу, – решительно заявил Литвак.

Запустил пальцы в нагрудный карман халата Мышкина и, как фокусник, извлек ключ от фляги со спиртом.

– Готов тебе и дальше помогать в поисках. Ты только скажи, – предложил Литвак.

– Скажу, – уныло пообещал Мышкин.

– Тогда добавлю еще кое-что – сверх гонорара. Учти: за Крым сейчас расплачивается не Кремль, не мы с тобой. Расплачивается Донбасс. Кровью. Только детей там убито за год больше тысячи. Почему так вышло? Да потому что на Юго-Востоке русские люди, которых на всей Украине живет 87 процентов⁷, поверили обещанию Владимира Крымского, что он их защитит. Как же – на весь мир пообещал… И теперь предлагает бандеровскому убийце и его жертве помириться. Один убил у другого ребенка, а теперь они будут дружить.

– Здесь я с тобой, Женя, не соглашусь, – решительно заявил Мышкин. – Нельзя было войска туда вводить. И сейчас нельзя.

– Наконец ты сказал хоть что-то разумное! – похвалил Литвак. – Верно, только дурак стал бы кидать на Донбасс регулярную армию. Но и без нее тьма способов загнать бандеру на пять метров в землю. Крымскому было достаточно сказать киевской хунте максимально серьезным тоном: «Будете убивать людей на Донбассе, Россия сегодня же официально признает Донецкую и Луганскую республики». И все! Ни одного выстрела. И бежала бы эта бандера за Львов! Думаешь, бандерлоги пришли на Донбасс за великую Украину воевать, убивать русских изменников-«колорадов»? Ничего подобного. Им командиры-начальники пообещали автомобиль каждому, десять гектаров земли и по два-три раба из местных шахтеров. Или казаков. Ты думаешь, почему бандерлоги на груди носят бейджи с надписью «Рабовладелец»? Не знаешь…

– А если бы не испугались слов Путина?

– Испугались бы, еще как! Сто лет известно: воевать укро-нацистская сволочь не способна. Они могут только убивать безоружных, истреблять гражданское население. Или служить вертухаями в концлагерях. Так что нормальный правитель России подарил бы Новороссии двух или трех «Черных аллигаторов»⁸. И войне конец. И дети Донбасса остались бы живы. И взрослые. Вот почему я говорю: помойка, а не страна твоя Руссияния…

– Так почему же ты, страдалец, до сих по сидишь в помойке, а не свалил на родину предков?! – рявкнул Мышкин.

Литвак затих и сосредоточенно зачесал пятерней бороду.

– Почему сижу? Время не наступило. Но если все здесь будет и дальше так, оно наступит очень быстро, – заверил Литвак. – Как говорил товарищ Ленин, объективная реальность, данная нам в ощущениях, сильнее наших представлений о ней. Хотя жаль… Хоть и помойка, и стервятники нас с тобой живых расклевывают, но все равно: она мне тоже родина, хотя тебе, нееврею, этого не понять.

И Мышкин с изумлением увидел, как коровьи глаза Литвака повлажнели… Нет, показалось.

– Наверное, не понять, – согласился он. – Как может еврей жалеть Россию, если существует Израиль?

– Вот именно. Для тебя – полукацапа, полухохла – все проще. У тебя Израиля нет. У тебя одна Россия от Белого до Черного моря и от Карпат до Камчатки. Вполне достаточно. А вот привязали бы тебя к двум наклоненным деревьям и отпустили бы, очень я тогда хотел бы послушать твои вопли, когда тебя надвое начнет разрывать…

– Всё! Прекращай трёп! – не выдержал Мышкин. – Взял ключ – уходи! Иначе передумаю.

Литвак ухмыльнулся, завертел на пальце веревочку с ключом, замурлыкал песенку и двинул в кладовую.

Мышкин вытащил из стола наброски статьи, которую надо было сдать в «Вестник патологоанатомии» еще месяц назад, и попытался сосредоточиться. Ничего не получалось. Проклятый Литвак словно мозги отключил.

«Гуманист чертов, эксперт, в политики записался… Когда был начальником, очень любил новую власть. А теперь душа мести требует… Осмелел! Еврей – русский патриот, вечный анекдот. А, может, и не врет. Или дурочку изображает?»

Он вдруг спохватился и посмотрел на часы. Оказывается, он уже час сидит над чистым листом, а Литвака все нет. И ключа нет.

Встревожившись, Мышкин порысил в кладовую. Уже издалека увидел: дверь открыта, Литвак лежит на полу, обнимает алюминиевую флягу и храпит. Крышка фляги открыта, ключ Литвак зажал в кулаке. Мышкин попытался отобрать ключ. Бесполезно. Хватка у Литвака всегда была стальная.

– Да отдай же ключ, скотина! – рявкнул Мышкин.

Заглянул Клюкин.

– Что-то рановато он, – заметил озабоченно.

– Пользуется, сволочь, привилегиями подчиненного! – пожаловался Мышкин. – Ведь теперь не он за себя, а я за него, гада, отвечаю.

Он снова попытался разжать Литваку кулак.

– А если молотком? – предложил Клюкин. – Один удар по пальцам – и ключ наш.

– Сначала на себе попробуй. Нам же вместо него потом работать.

– Тоже верно… – согласился Клюкин. – Что же тогда?

– В морг, – приказал Мышкин.

Они оттащили Литвака в морг.

– Принеси бинт, Толя.

– Стерильный? Все-таки руку будешь ему рубить? Или только пальцы? – поинтересовался Клюкин.

– Прежде на тебе попробую! – хмуро пообещал Мышкин.

– Добровольно не дамся.

– Тащи бинт, я сказал!

Мышкин плотно забинтовал Литваку обе кисти – плотнее, чем бинтует себе боксер перед рингом.

– Вот так, – удовлетворенно заявил Мышкин, поднимаясь с пола.

– Гениально! – заявил Клюкин. – Надежнее места для ключа не найти. Главное, разбинтовать не сможет.

– Учись, сынок, как надо с подчиненными обращаться, – сказал Мышкин. – Где еще найдешь такую заботу?

– Не ценим, – согласился Клюкин.

На следующий день Мышкин объявил собрание трудового коллектива – впервые за все существование отделения.

– По праву, данному мне сильными мира сего, – объявил Мышкин, – выбираю себя председателем собрания.

На удивленное мычание коллектива ответил жестко:

– Я здесь диктатор! И никакой демократии. Несогласных спишу на берег немедленно.

Коллектив удивился еще больше, но теперь молча.

– Хорошо. Ваше молчаливое согласие принимаю. Итак, подчеркну еще раз: ничего в регламенте жизни и работы не меняю. Все будет, как при бабушке⁹. Точнее, как при дедушке, – он кивнул в сторону Литвака. – Но есть поправка. Одна, но принципиальная. В этом помещении отныне – ни слова о политике. Ни единого. Жизнь слишком коротка, чтобы ее еще и на эту мерзость тратить. Все эти «Крымнаш» или «Россия поднимается с коленно-локтевой позы» запрещаю. Возражения есть? Нет возражений.

– Есть уточнение, – неожиданно осмелилась Большая Берта.

– У тебя, что ли? – удивился Мышкин. – Ну, – с сомнением сказал он, – давай свои уточнения. Что-нибудь насчет использования тампаксов?

Но если Большая Берта на что-то решилась, никакой издёвкой сбить ее с толку невозможно.

– Чисто теоретическое уточнение. Вот вы сказали: жизнь коротка и на политику ее жалко. Но в реальности наша сегодняшняя жизнь – сплошная политика. Так уж устроено: если убегаешь от политики, она сама тебя найдет, причем, в самый неподходящий момент.

– Женщина! – Мышкин стукнул кулаком по столу так, что его любимая настольная лампа, древняя, с зеленым стеклянным абажуром, подпрыгнула и свалилась. Чудом Клюкин успел поймать лампу в сантиметре от кафельного пола. – Ты хоть знаешь, что наши правители-охранители могут сегодня любому припаять «дестабилизацию политической обстановки», как писателю Юрию Мухину. А ты, Литвак, первый кандидат в дестабилизаторы, в момент за решеткой окажешься. Вытрезвитель тебе раем покажется, с пятью звездами.

Неожиданно влез Клюкин:

– А обрушить рубль – не дестабилизация? Одним махом снова обворовать людей – не расшатывание политической обстановки?

– Толя… – примирительно начал Мышкин.

– Нет, ты, начальник, мне рот не затыкай, мы не в Госдуме! Вот у меня вчера на сберкнижке было сто двадцать тысяч, хотел с девушкой на теплые моря слетать. Это вчера, а сегодня реально – это уже семьдесят. Половину украл Центробанк.

– Толя, – проникновенно сказал Мышкин. – Я-то здесь при чем? И твои коллеги? Не там ответ ищешь.

– А где искать?

– Нигде! – отрубил Мышкин. – Нигде! Понял? Не забывай, ты живешь в свободной демократической стране. Будешь пищать направо-налево, отправишься вслед за Литваком. А то и в Кресты¹⁰ или в столичную Матросскую тишину – тоже замечательный острог для правдолюбцев всех времен и эпох.

– А если… – не унимался Клюкин.

– Напоминаю: демократию и политику я только что запретил. Всё – разбегаемся по рабочим местам.

И Мышкин объявил собрание закрытым.