При жизни Сталина ни один паровоз не выходил на линию без его портрета. Не стало Сталина, не стало и портретов. Угасла слава великого человека, измочалившего страну.

В этом отношении показательна реакция жителей Железноводска. В день смерти Сталина лишь на здании райкома вывесили флаг с черными лентами да на его гипсовом бюсте перед Домом Культуры прикрепили чёрную ленту. И всё! Впечатление такое, что жители посёлка не придали значения этой смерти. Как сказал батька: – Помер Максим, ну и ху – ху с ним!

Костя с Наташей подошли ближе к одному из паровозов, решив полюбоваться выгрузкой. Зрелище занимательное.

Длинной кочергой помощник машиниста выкидывает из топки ярко – красный шлак. Шлак падает на снег. Снег плавится, пузырится, испаряясь. Вода, не успевшая испариться, превращается в лёд на границе остывающей кучи.

В середине кучи шлак светится оттенками от светло красного до темно красного, постепенно становясь чёрным. По раскалённой поверхности между кусками шлака бегают, перемигиваясь, шаловливые цветные огоньки.

Помощник машиниста в одной спецовке ловко орудует кочергой – огнедышащий шлак обжигает ему лицо. Очистив топку, не медля ни секунды, помощник шустро заскакивает в кабину – мороз в спину подталкивает. Сделав два предупредительных свистка, паровоз сдаёт назад, освобождая рабочим подход к шлаку.

Три свистка – паровоз остановился напротив водонапорной колонки. Помощник спускается на землю, за верёвку, как упрямого бычка, поворачивает хобот колонки. Машинист направляет хобот на заливную горловину котла паровоза, помощник открывает воду…

Наташа дёргает напарника за рукав:

– Засмотрелся? Интересно, да? Пошли, пошли. После работы посмотришь!

Подходим с носилками к дымящейся куче. Резкий запах не полностью прогоревшего угля бьёт в ноздри, заставляя отворачивать голову в сторону, задерживать дыхание. Угарный газ, попав в лёгкие, закупоривает их, делает невозможным полноценный вдох – тянет прокашляться.

Кружится голова, щиплет глаза; выступают слёзы. Возле горячего шлака не просто жарко, печёт. Кожу на лице обжигает, стягивает до боли.

Наполнив носилки, горячий груз несут за пределы путей. Носить неудобно. Приходится переходить через двенадцать путей, занесенных снегом. Идти нормальным ровным шагом не получается, выступающие головки рельсов сбивают шаг. Перешли на гусиный.

Вторым номерам тяжелее. Второму номеру приходится идти с грузом предельно осторожно, внимательно глядя под ноги, чтобы вовремя увидеть и перешагнуть через препятствие, иначе споткнёшься и грохнешься с носилками. Упадёшь лицом в шлак, сваришь лицо.

Не хотелось бы!

Взобрались на вершину отходов старого шлака. Разгрузились.

Едва они остались без защитного источника тепла, как на их лица с удвоенной силой набросился обжигающий мороз. Мороз с лихвой искупает потерянное на борьбу с теплом время.

Возвращаясь за новой порцией груза, работники держат пустыеносилки одной рукой. Свободной прикрывают лицо, оставляя щёлки для глаз.

– Меняем руки, – командует Наташа, взявшая на себя роль наставника. Поменяли, тотчас сбились с шага. Костя подпрыгнул на ходу, меняя ногу, подлаживаясь под шаг Наташи.

Возвращаются. Теперь в невыгодных условиях находится впереди идущий – первым принимает удар мороза на себя, прикрывает второй номер. Второй номер идёт защищённый.

Партнёры меняются местами.

Наташа, работая первым номером, нагибается. Во всей красе обрисовывается соблазнительный пышный зад, увеличенный толстыми ватными брюками.

Девушка заинтересованность заметила. Нагибаясь, бросает на Костю лукавый взгляд, заставляя его смутиться и опустить глаза.

Смущение с лица нахально сползает вниз, под ватные Галины брюки, где робко начинает шевелиться отросток. Дальше обозначенных попыток дело не движется. Холодно.

Наташе понравилось смущение напарника. Шутку повторяет. Как бы невзначай, нагибается ещё ниже и на самую малость задерживается в позиции «зю». Дольше мороз в подобные шутки не позволяет играть.

– Писать хочешь? А я хочу, – не дождавшись ответа, откровенничает Наташа. От её откровения Косте почему – то становится стыдно. Хотя чего стыдного? Скорее всего, стыдно от произнесённого вслух слова. В семье Тепловых не принято сообщать о туалете. В туалет ходят, никому не рассказывая о своём желании. Выскочил на улицу, пробежал пятьдесят метров. Заскочил в будку, поднятую над землёй на три метра, сделал «дрись» и бегом домой.

В туалет Косте хочется, но, воздерживается – мужик он или не мужик?

– Всё, к чёрту, не могу больше! – Бросила носилки. – Я пошла, – злится Наташа, будто Костя виноват в том, что заставил её терпеть.

Сильнее и сильнее, до боли, мерзнут кончики пальцев рук. Иногда, когда совсем становится невмоготу терпеть, не сговариваясь, вынимают руки из рукавиц и греют их над горячим шлаком.

У Кости всё так же проблемы с нижней частью. Мёрзнет пиписька. Как её согреть, уму непостижимо.

Руками не доберёшься, и ноги сжимая, толку не добиваешься. Хоть бы не отморозить! Есть один единственный способ сохранить нужную часть тела – подольше задерживаться у горячей кучи. Но долго не постоишь – шлака много, Оля подгоняет.

Холод усиливает тягу в туалет.

Туалет, шедевр архитектурной мысли, расположен вблизи переходного моста, недалеко от места работы. Высокая деревянная будка состоит из двух отделений. Отхожие отверстия, сделанные на уровне пола, разделены сплошной перегородкой. В хлипких дощатых дверцах вырезаны ромбовидные отверстия, в которые можно заглянуть с улицы и убедиться, что «толчок» занят – видно лицо тужащегося человека, смотрящего на тебя задумчивым туманным взглядом.

Проблемы с нижней частью, похоже, испытывают и другие временные знакомые, некоторые из которых впоследствии станут постоянными. И не просто знакомыми, а друзьями.

Первыми не выдерживают женщины. Помчались вслед за Наташкой. Долго никто не сидит, времени на раздумье жуткий холод не даёт. Выскакивают с похвальной скоростью, торопясь к куче горячего шлака. Одежду над теплом удобнее поправлять.

Юра и Костя гордо терпят нужду. Хотят показать дамам, что не такие они бегунки. Время подошло, когда терпеть стало невмоготу. Нужда подпёрла к краю, теперь не до стеснения – не обмочить бы штаны.

Рабочие временной бригады бегают по очереди в место, куда короли ходят пешком. Не дай бог, видеть королю такое загаженное место. Твердые кучи Монбланами возвышаются намного выше предполагаемого отверстия, заваленного дерьмом. До самых дверей и даже за дверь, на свободу, тянутся желтые наледи. Чуть дымится жёлтый след свежего жидкого отправления, не успевшего до конца застыть.

Костя выбирает место поприличнее, хотя это трудно сделать, жёлтая застывшая моча покрывает подход к туалету и всё пространство внутри.

Была – не была, решился. Жуткий мороз железной лапой схватил голую плоть. Пришлось взять её в руки и отогревать. Боль заставляет приплясывать на месте. Душу согревает мысль, что женщинам еще хуже. Как же они «это» на морозе делают? Теперь понятно, почему женщины вылетают из туалета ошалевшие.

– Обед! – слышат долгожданную команду Ольги. Команду восприняли с радостью, особенно Костя. Первые полдня прошли, Костя выдержал, работая наравне с взрослыми.

Костя волоком тащит носилки на кучу горячего шлака, принесённого недавно. Наташа идет рядом, прижимаясь к Косте боком. Помогает перевернуть носилки. Садятся парами, как работали. Корыта носилок выполнены из листового железа, поэтому не боятся, что они сгорят. Кроме того, шлак успел поостыть – красных кусков не видно.

– В бытовку не пойдем, – категорично говорит Оля, словно догадываясь о желании работников пообедать в помещении. – На обед не больше получаса. Долго рассиживаться нельзя; на горячем шлаке разогреемся, разомлеем, потом хуже будет – обморозимся моментально.

Лишь напарник Юрка поддакнул ей. Остальные промолчали. Что скажешь? Оля самая опытная среди них. В прошлом году Оля уже работала зимой на уборке. Косте Оля вообще кажется старушкой; ей за двадцать – большой возраст, хочется назвать тётей. Кроме того, она поставлена над ними пусть и неофициальным, но начальником. А Косте родители давно и прочно вбили в голову житейское правило, как костылями рельсы к шпалам, что начальник всегда прав.

Жизнь в стране улучшается. Но далеко ещё до благополучной, и ничего удивительного в том, что у всех временных работников обед находится в кармане телогреек. У временных работников скудная еда! Конечно, при желании можно назвать кусок черного хлеба обедом, если не особенно придираться к количеству блюд. Например, у Кости и у девушек на обед припасен просто черный хлеб, а у Оли и Юрки – хлеб, намазанный маргарином – это одно блюдо, или всё – таки два? Роднит их блюда то, что у всех хлеб заморожен до твердости кирпича. А у Ольги и у Юрки – два кирпича. Маргарин тоже замёрз.

Попробовали хлеб на зуб. Откусить кусок замороженного хлеба невозможно – зубы сломаешь. Выход один. Не сговариваясь, кладут хлеб на горячий шлак и ждут, пока отогреется.

Ничего вкуснее в жизни Костя не ел. Ни с чем нельзя сравнить вкус разогретого на шлаке хлеба, пропитанного кислым запахом угара.

Молодым людям много ли надо для счастья? Поел «черняшки» и на душе повеселело, кажется, даже мороз смирил свой нрав. Сытый желудок хорошее подспорье душе назло морозу.

Умница Оля учла их состояние и разрешила пять минут отдыха. Правильно сделала, никому не хочется сразу после еды вставать. В тепле, от горячего шлака, тело Кости сделалось вялым. Тянет в сон. Голова клонится к коленям… Заснуть не даёт голос Юрки, сидящего с левой стороны, и декламирующего:

– Крошка сын к отцу пришел, и сказала кроха: «Счас бы Олю хорошо»! – «Да, сынок, неплохо»!

– Юр, ты чего молотишь, извращенец? Постеснялся бы ребенка! – шипит Ольга.

– Оль, пойдем в туалет? Хочу тебя. Пошли, палку брошу, – слышу шепот Юрки, наклонившегося к платку Ольги.

– Отстань! Я девушка семейная.

– Ты не представляешь, как я рад твоему сообщению! Поверь, и я женат, нам проще сговориться. Пожалей мужчину, который не в состоянии выдерживать демонстрацию женского зада.

– А не стой сзади. И, вообще, ты – совсем дурак! В такой мороз куда – то идти с тобой? Даже не думай!

– Ну, Оль, тебе чего? Трудно штаны снять? Только один раз.

– Нет, нет и нет! Попробуй на таком морозе штаны снять! Потом лечись. Застужу всё, что можно застудить. Отморожу филейные и ещё кое – какие нежные части… Нет! Не буду, не дам, не приставай. А не то схлопочешь по морде!

Юрка обидчиво огрызнулся:

– Напугала!

Немного посидев, Оля громко скомандовала, чтоб все услышали:

– Встаём, встаём, достаточно отдохнули! Пора заканчивать возню на этом участке! Нам до конца смены необходимо убрать снег с южной стороны. Так что, поторапливайтесь!

Ольга, за ней Юрка, взялись за ручки носилок. Пошли к остаткам неубранного шлака. Остальные беспрекословно, гуськом потащились за ними, всем видом показывая: до чего же не хочется вновь впрягаться в нудную работу!

С остатками шлака намучились. Горячий шлак растопил снег до воды. Куски шлака остыли и вмёрзли в лёд – получился «шлаколёд». Возятся, ковыряются. Выбивают куски шлака, разрушая монолит. Ломика или кувалды нет, уродуются совковой лопатой.

«Наша взяла»! Почистили пути, отнесли остатки.

Наташка обняла Костю за плечи:

– Пошли, дружок, снег молотить.

– Пошли, Наташ!

Берут инструмент и вперёд – на другой конец станции. За ручку несут носилки, лопаты на плече, как винтовки у солдат на параде. Бригада «Временных» идёт в бой со снегом. Берегись снег! «Временные» люди решительные! Им не посмеют сказать: «Кто тут «временные», слазь!» Прогонять их нет дураков!

Остановились на подъездном пути со стороны станции Дуськи. Ольга войдя в роль командира, ставит задачу:

– Убрать снег в сторону перрона. Граница наступления – отметка начала уборки снега отвалом снегоочистителя, ушедшего в сторону Дуськи. С того места, где мы стоим, отделившись от подъездного пути рельсы расходятся через переплетение стрелок по запасным путям. Нам следует двигаться в сторону увеличения количества путей.

Каждой паре достался свой участок работы. Косте и Наташе выделили участок пути от «горки». Для тех, кто не знает, что такое «горка», поясняю. Паровоз – толкач затаскивает вагоны на небольшую возвышенность. Сцепщик отцепляет от состава один вагон, и тот самоходом катится под горку. Внизу стрелочник переводит стрелку и направляет вагон на определенный путь, формируя новый состав.

В Железноводске составы, идущие с Севера, досматриваются солдатами внутренних войск. Досматривают с овчарками: ищут бежавших с зон зэков. Проверяют сверху и снизу. Опилки и стружки в вагонах протыкают острыми длинными щупами. Осмотренные вагоны, затаскиваются на горку. Вновь сформированные составы, отправляются в Киров, Москву, в Ленинград.

В Ленинград идут составы с пиловочником, углем и нефтью. В Киров гонят кругляк, нефть, опилки, шпалы… В Москву везут крепежный лес метростроевцам, шпалы, пиловочник…

На Север чаще всего перегоняют порожняк, доставляют шпалы, военные грузовики, трелёвочные тракторы, лесовозы, рельсы. А также продукты главным образом в трудовые исправительные колонии. Ни днем, ни ночью не прекращается жизнь на станционных путях.

С середины дня на станции большое оживление. Вдоль составов ходят мужчины среднего возраста в овчинных солдатских тулупах. Идут смазчики с маслёнками. Молоточком на длинной рукояти постукивают контролёры колёсные пары. Стрелочники регулируют движение составов, распределяя их по путям. Мужчины заняты станционным обслуживанием составов.

Временные работники убирают снег до самых шпал. Убирают между рельсами и на метр в сторону от каждого рельса. Особое внимание уделяют стрелочным переводам, рельсовым острякам, крестовинам. Зазор между остряком и рельсом не допускается – состав может сойти с рельс. Оля приносит метлу, и все вместе начисто выметают снег вокруг остряка. Такое же внимание уделяют крестовинам.

Выполняют работу, которая не под силу снегоочистителю. Да и что с машины взять: железяка – она и есть железяка. Как в том анекдоте: «По реке плывёт топор от деревни Зуева. Ну и пусть себе плывёт, железяка хренова!» Пусть мотается до станции Дуська и обратно железный снегоочиститель, а они будут добросовестно выполнять работу, указанную Камбалой. А товарищ Камбала, это вам не железяка с гудком. Не понравится выполненная работа, возьмёт и не заплатит. И что ты ему сделаешь? Хозяин, он не только в доме барин, но и на железной дороге!

Снег относят за пределы путей.

С этой стороны туалет почему – то не предусмотрен, ходить по нужде приходиться за вагоны составов, стоящих на запасных путях.

Ритмичное движение сильно натруженных рук и ног разогревает тело – сказывается накопленная усталость. Люди адаптировались к стуже, на мороз не обращают внимание. Как сказал Юра:

– Мы на мороз «пилюём».

Работа закрутила в тугой узел тело и мысли. Ни о чём не хочется думать. Нет, враньё. Одна мысль живёт – скорее бы закончилась смена. Домой, домой, в тепло, к горячим жидким щам. Жизнь станет просто замечательной, если щи будут заправлены мясом. Да разве отец допустит такую роскошь. Детям запрещено лезть в миску раньше отца. Первые ложки густых щей – его, кусок мяса в щах – его.

Помотав ложкой в щах, и не найдя больше ничего ценного, отец дозволяет детям приступать к еде. Детям разрешено искать в юшке несуществующее. Проще найти чёрную кошку в тёмной комнате, чем кусок мяса в пустых щах.

Больше чем в мясе, Костя нуждается в отдыхе под ватным одеялом, сшитым матерью из цветных лоскутков!

К очищенной стрелке подошел железнодорожник. Перевел стрелку на другой путь. Похвалил:

– Молодцы, ребята, славно потрудились. Легко остряк переводится, спасибо!

Значительно позже Костя за свой труд будет получать много различных благодарностей и устных и письменных и даже медаль, но эта благодарность, сказанная простым стрелочником, у него первая в жизни и потому самая дорогая, запоминающаяся.

Следующий день ничем не отличался от первого.

То есть, совсем Константин Иванович заврался, конечно, отличается! Утро. Нет сил поднять тело с нар, сбитых из грубых досок, по версии Ивана Михайловича – лучшая детская постель. Тело болит, с надрывом кричит: «Ну, её к чёрту эту работу»! Хоть бы кто – нибудь нехорошо помянул упёртый Мороз, и простуженный свист паровозов… Но не находится в доме желающих!

Сёстры и братья дрыхнут. А Косте вставать!

Не хочется вставать. Не хочется никуда идти. Сил нет вставать. Сил нет идти.

Поднял с постели окрик «любимого» отца:

– Ты встанешь, там – там – та – ра – рам, или арапника дать?

После утреннего музыкального мата Косте бы в ответ заорать: «Пощадите, пожалейте! Сироту, меня согрейте… Посмотрите, ноги мои босы»… Нет, не босые, а одеревенелые, не годные к работе. На них ступать страшно. Заранее посылают сигнал, что будет больно.

Ради примера попробуй, заори!

– Костя, вставай! – шепчет мать. – Папка за ремнём пошёл…

С трудом поднялся, встал на больные ноги. Затолкал в рот чего – то такого непонятного, положенного на тарелку матерью, пожевал; через силу оделся. С трудом волоча руки и ноги, пошел, подгоняемый морозом, с больными мышцами, повторяя: «Суди его бог», разводя безнадёжно руками – мысленно, мысленно: на деле руки не развести.

Злобный батюшка Мороз, сопровождаемый туманом, продолжает держать «временщиков» за шкирку, испытывая на прочность. На путях такие же огромные кучи шлака. Куч значительно прибавилось. И за ночь снега намело, будто вчера не упирались рогом.

Через пару часов скованность мышц стала проходить. Ноги потихоньку, полегоньку вернулись в нормальное состояние. Руки ещё тяжелые, но на такую мелочь можно и не обращать внимания.

С Наташей поменялись местами. Юрка Каменев опять старается ходить вторым номером. Когда опускает носилки, не мигая, смотрит в одну точку. Ольга оборачивается и с ненавистью цедит сквозь зубы:

– Опять мой зад изучаешь? Скоро твои глаза прожгут меня насквозь и вылезут спереди! Давай местами меняться?

– А вот этого, не хо – хо? – показывает кургузую фигу из рукавицы. – Мне больше нравится быть за тобой. Не проси, меняться не буду, пока не договоримся.

– Ну и черт с тобой – пялься! На! – согнулась, демонстративно выставив большой круглый зад. Парочка перестала стесняться окружающих, занятые собой, остальные для них уже как бы и не существовали. Разговаривают почти в полный голос. Когда они переговариваются, остальные, молчат, поэтому слышно каждое слово «стариков».

– Оль, один разок. Убудет тебя, что ли? Иди в левую дверь…

– Почему в левую? А если хочу в правую? Нельзя девушке покапризничать? хочу в правую – и всё! Дама я или не дама? Неужели не пойдёшь даме навстречу? И в правой дверце смотровое окошечко вырезано повыше, никто не подсмотрит…

– С левой стороны на толчке навалено меньше, – грубо отвечает Юрка.

– Теперь понятно. Сразу бы так объяснил! Ох, и достал же ты меня! – сокрушённо произнесла Ольга. Бросила носилки в стороне от кучи шлака, чтобы не попали на рельсы, и не раздавило паровозом, не спеша направилась к деревянной будке.

Когда за Ольгой закрылась дверь, Юрка, радостно заулыбался, забыв про носилки, лопаты и шлак галопом помчался в загаженный туалет.