«В решето превратив придорожную пыль…»

 
В решето превратив придорожную пыль,
Редкий дождик исчез, будто не был,
Будто моль, насверлившая множество дыр,
В этом старом ковре… будто небыль.
 
 
Вновь спустилась жара, день полышет огнём,
Снова мы все у солнца в объятьях.
Дождь исчез в никуда… вспоминают о нём
Лишь сырые ожоги на платьях.
 

«Собирает звёздочки вечером в созвездия…»

 
Собирает звёздочки вечером в созвездия
Месяц, словно девица, где-то на лугу…
Правда, есть и разница: звёздные соцветия
Рвёт, не глядя под ноги, месяц на бегу.
 
 
Всякий раз торопится парень на свидание, —
Без букета, знает он, счастья не видать.
Не хватает времени: не до созерцания —
Несколько минут всего… Ночь не любит ждать!
 

«Камнем падая ввысь, от воды отражаясь…»

 
Камнем падая ввысь, от воды отражаясь,
Солнца лучик летел через бездну к звезде…
Мать ждала беглеца и, шутя, улыбаясь,
Посылала, как мяч, его снова к воде…
 
 
Прыгал радостно луч шалуном-непоседой
От Земли до Звезды, от воды до небес…
Но тут туча его вдруг накрыла, как пледом,
Позавидовав счастью, и лучик исчез.
 

«И пал туман! Как простоквашей…»

 
И пал туман! Как простоквашей,
залил все крыши, и кусты,
дома с церквями, и кресты,
скрывая их от взоров наших…
 
 
Бутыль случайно опрокинул,
наверно, завтракая, Бог…
Ему не скажешь: «Как Ты мог?!» —
отвертится… найдёт причину.
 

«Сшивая напрочь землю с небом…»

 
Сшивая напрочь землю с небом,
Вдоль горизонта мчит галопом
Закат кровавый – дальше, в небыль,
Где он расплещется сиропом.
 
 
Конь красный скачет в поднебесье,
Остатки дня вокруг круша…
Мы завтра утром вновь воскреснем,
А вот воскреснет ли душа?
 

«Заточила кошка когти…»

 
Заточила кошка когти —
Поцарапала полнеба,
А ко мне приедут гости,
Что я им скажу: «Не ведал?»
 
 
Быстро тучи сгрёб в охапку, —
Небо пенилось уж в гневе,
Взял фланельку в руки (тряпку),
Очищать их стал от плевел…
 
 
Засияли новизною
Мной прибитые опять
Тучи в небе, под луною.
Будет, чем гостей встречать!
 

«В разливе белом на полях…»

 
В разливе белом на полях
Лежат деревни в ковылях, —
Встают миражами,
Плывут кораблями
В волнах белесых, как в морях.
 
 
Большие тучи на ветрах
Несут, как парус, среди трав
Лодчонки и лодки
По курсу… он чёткий, —
Сойдут матросы в городах.
 

«Петух опять прочистил глотку…»

 
Петух опять прочистил глотку,
Пропев своё ку-ка-ре-ку…
Созрело утро, село в лодку
И в день отплыло… «по звонку».
 
 
Пыталось солнце сесть на крышу,
Да воробей спугнул его…
Кот на крыльцо, зевая, вышел,
Двор был пустынным… никого!?
 

«Всем хвастал дуб, что прячет ветер в листьях…»

 
Всем хвастал дуб, что прячет ветер в листьях, —
гордился кроною своей…
но с каждым разом врал сильней, —
всё чаще путался в мыслях…
всё чаще ветер был плохим,
всё меньше было бескорыстья
в речах глупца… свои ж грехи
скрывал хвастун с повадкой лисьей.
 
 
Беспечный ветер не вникал
в рассказы «друга», к сожаленью,
и в кроне дуба отдыхал почти всегда —
по возвращенью,
пока не грянула беда…
однажды, ближе к воскресенью.
 
 
В тот день был ветер не один:
невесту-осень прятал в кроне, —
она смеялась рядом с ним,
он ей играл на саксофоне…
а дуб наш, завистью томим,
скрипел зубами… бился в стоне.
 
 
В тот миг задумал ловелас их разлучить:
«Не быть им вместе!»
в тот миг, точнее, через час,
он «подкатил» к чужой невесте…
бывает в жизни так подчас —
вдруг чёрным станет поднебесье.
 
 
В цвет рыжий крону перекрасив,
девицу дуб околдовал…
А ветер спал (здесь мой курсив),
чему-то глупо улыбаясь…
Не будем девушку судить:
слепая страсть (до дрожи скул) —
влюбилась так… не притворяясь…
Проснувшись, ветер крону с дуба сдул
и улетел прочь, растворяясь…
 

«Крынки – головы на плетнях…»

 
Крынки – головы на плетнях,
Ветер сильный слегка качает:
Будто каждая мне кивает
И приветствует впопыхах.
 
 
Понимаю я их – боятся:
Сдует ветер вот-вот с плетня,
Полетят кто куда, звеня…
До меня ли тем крынкам, братцы.
 
 
Понимая, хочу помочь:
Крынки я начинаю снимать, —
То же самое делала мать…
Но вдруг ветер умчался прочь…
 

«Наш горизонт, как богатырь…»

 
Наш горизонт, как богатырь,
Светило держит на плечах,
А плечи те – на сотни миль…
Какая ширь, какой размах!
 
 
Ушёл по пояс в землю Муж,
Но не сдаётся исполин, —
Людских лишённый напрочь чувств,
Он всё же лучший из мужчин!
 
 
А солнце давит, горячит, —
Ещё мгновение… вот-вот
Наш богатырь падёт в ночи
И опрокинет небосвод.
 

«Догорает костёр… умывается утро росою…»

 
Догорает костёр… умывается утро росою,
Белой ватой луну укрывает туман, —
Та яичным желтком провисела всю ночь над водою:
Ела с нами уху, освещала наш стан.
 
 
Безмятежный покой… тишина оглушает и манит.
Звуков нет никаких: комары лишь зудят.
Ложкой дёгтя нам в мёд чёрт последних всем дарит —
То издержки судьбы… поплавки вот молчат…
 

«Клюёт, раззява!..»

 
Клюёт, раззява!
Фрикцион…
Да отпусти ж ты, наконец!
Не меньше пуда будет сом,
А то и три… тогда «звездец»!^[1]
Не торопись!
Дай погулять…
Куда, куда ты?!
Твою мать!!!
Коряга там, а леска дрянь, —
Сменил давно бы эту рвань…
Ну и «баран» же ты, Егор, —
Где твой багор???
Ведь собирались на сома…
Ума тебе бы, друг, ума!
Мой далеко – не добежать…
Куда, куда ты?!
Твою мать!!!
Что, оборвал???
Ну ты «(м)чудак»!^[2]
Нет, не рыбак ты, —
Не рыбак…
 

ОСЕНЬ

«По венам-веточкам берёзы…»

 
По венам-веточкам берёзы
Течёт все медленнее сок,
Немудрено: октябрь – срок…
Ведь по ночам давно морозы.
 
 
Совсем разделась – догола,
(В лесу так принято) молодка.
Стоит в коричневых обмотках
Из старых листьев – для тепла…
 
 
Не липнет к ней бесстыдства грязь,
Стоит чиста, как снег желанный…
А тот, пока непостоянный,
Уж приходил – светлейший князь.
 

«На город мой, с его обычной пробкой…»

 
На город мой, с его обычной пробкой,
Плюётся небо сгустками дождя…
Машины овцами толкаются и робко
По глади автобана, как по тропке,
Ползут вслепую в поисках гвоздя.
 
 
Застыло время киселём в пространстве,
Таким густым, что режется ножом.
А дождь уже со снегом пляшут в танце…
Над городом куражатся, поганцы,
Ну ничего, мы их переживём…
 

«Лопнула от треска тишина…»

 
Лопнула от треска тишина…
То на ветку осень наступила.
От испуга ойкнула луна
И, смутившись, рот звездой прикрыла.
 
 
Ветер чертыхнулся и затих:
«Женщины – боятся своей тени!»
Им сейчас, вбрось мышку на двоих,
Было бы тут визгу, без сомнений.
 

«Облака толпятся в лужах…»

 
Облака толпятся в лужах,
Словно овцы по загонам.
Первый лист осенний кружит.
Солнце светит – глаз Дракона.
 
 
Ветер тёплый не балует,
Чуть ласкает меня нежно.
В песни кот слова рифмует —
Их мурлычет безмятежно.
 
 
А кукушка всё кукует…
Жить и жить мне – сотни вёсен.
Ветер… тот уже целует…
Я люблю такую осень!
 

«На листья-кнопки давит ветер, перебирая, как лады…»

 
На листья-кнопки давит ветер, перебирая, как лады
Гармони новой пред игрою, мехов не трогая ряды.
 
 
Ещё мелодии не слышно, и вальс осенний не звучит, —
Настроя нет у гармониста – душа его пока молчит.
 
 
На кнопки давит по привычке: хорош уж больно инструмент…
Жаль, что цена высоковата, – нельзя купить его за цент.
 
 
А осень-муза-продавщица с остервенением шальным
Товар из склада всё выносит и выставляет перед ним…
 
 
Меха – сплошное разноцветье, гармони все как на подбор:
Такой бывает раз в столетье… но вот с ценою – перебор!
 

«Кружева из паутины собирают утром росы…»

 
Кружева из паутины собирают утром росы.
Кисти спелые рябины, как костров нежарких россыпь…
 
 
Лужи чёрными глазами в небо пялятся бесстыдно.
Листья кружатся цветные, – листопад – конца не видно.
 
 
Ветер тёплый, но не летний, в парке бродит, озоруя.
Ель навстречу тянет ветви – ожидает поцелуя.
 
 
Осень – светлая девчушка, где-то рядом, где-то близко…
Но пока над городищем лучи солнца – обелиском!
 

«Листья падают, листья падают…»

 
Листья падают, листья падают, —
Осень топчется во дворе.
Загребаю я в дом лопатою
Это «золото», одурев.
 
 
Навалило добра немерено, —
Только осень не дура, нет!
В чём подвох тут? Она, проверено,
Хохотала, смотря мне вслед.
 
 
И таджик вот, малой – из дворников,
Помогает мне «просто так»:
Носит «золото» в дом со столиков…
Хоть бы спрятал, дурак, пятак!?
 
 
Листья падают, листья падают, —
Осень топчется во дворе.
Богатею я – это радует…
Но не «лох» ли я здесь, в игре?
 

«Рассопливилась вновь, разревелась…»

 
Рассопливилась вновь, разревелась
Пьяной бабою осень в тиши.
Горе выплакать ей захотелось —
Благо нет никого, ни души.
 
 
Плачет осень навзрыд третьи сутки, —
Дождь струится по грязным щекам.
Гром, как крик, иногда – в промежутках,
Как молитва, несётся к богам.
 
 
Просит осень у неба немного:
Чтобы ветер-злодей не срывал
Сарафан, что достался от Бога…
Не насиловал чтобы… не лгал.
 
 
Ветер – хитрый: в любви признаётся —
Обесчестить при том норовит.
Сарафанчик вот-вот уж порвётся…
Только небо не слышит – молчит!
 

«А я жду снега… Надоела…»

 
А я жду снега… Надоела
мне эта серость, эти тучи,
холодный ветер, дождь колючий
и беспричинная тоска…
когда стучит, стучит в висках,
когда готов я волком выть…
нет, не могу так больше жить, —
хочу я снега, снега нет!
А за окном плюётся дождь…
Машины гвозди ищут в лужах,
и грязь, и сырость… этот ужас
уже который день подряд…
Мне грустно, грустно, говорят,
я сам творец своей судьбы,
и я молюсь… моей мольбы
Господь не слышит, снега нет!