Алексей Николаевич предложил охранникам дополнить своих филеров теми сыщиками, которых распропагандировал Стефанов. Но их лица могли уже примелькаться в преступной среде. И Подэрий придумал лучше. Сыщики пришли в отделение и подробно рассказали, какие домохозяева замечены в скупке краденого. При этом вскрылись новые важные подробности. Например, надзиратель Гревцов объявил о своих подозрениях в отношении Тринадцатого саперного батальона. Его казармы находились между Покровской общиной сестер милосердия и детской Владимирской больницей. Вход на охраняемую территорию посторонним был заказан. А негласная агентура намекала, что часть похищенных с товарных станций грузов прятали там. Этим занимались фельдфебели, вступившие в стачку с ворами.

В результате филеры МОО три утра подряд патрулировали подозрительные кварталы. При этом люди менялись, и менялась их маскировка. Лыков не удержался и тоже разок прогулялся по Ольховской улице. Двор скупщика он увидел сразу. Да и как было его не заметить! Домина в два этажа стоял на углу с Красносельской. В воротах давка: пустые возы въезжают, груженые выезжают, народу, как в церкви. Внутри сыщик разглядел те самые каменные клети, на которые обратил внимание Подэрий. Окружные провиантские склады, а не лабаз торговца готовым платьем…

Алексей Николаевич привлек к слежке и Фороскова. Пусть отрабатывает казенное жалованье. Сначала он хотел послать его в Новую Деревню, но потом передумал. Именно там Петру разбили голову за излишнее любопытство. Поэтому бывший сыщик отправился в другую деревню, Котяшкину.

В последние месяцы, сломленный постоянными неудачами, Петр Зосимович начал выпивать. Предложение Лыкова вернуло его к нормальной жизни. Но мешки под глазами и неуловимое впечатление пропащего человека остались. Форосков отрастил двухдневную щетину, оделся подобающе и отправился в криминальную слободу. Он обошел пивные, сунулся в несколько лавок, разговорился с местными обитателями. Гибнущий человек искал работу. Он клялся, что теперь не пьет, что расшибется в лепешку для ради хорошего хозяина, и паспорт у него есть, и руки-ноги на месте. Только где тот хозяин, которому требуется работник? Для важного разговора новичок не пожалел даже полтинника, угостил ребят пивом и внимательно выслушал советы.

Советов пропащему человеку дали много. Все места в округе были связаны с железной дорогой. Сначала предложили идти в крючники, в одну из трех котяшкинских артелей. А когда узнали, что соискатель грамотный, стали звать на товарную станцию. Можно весовщиком, можно сторожем. Но лучше всего агентом передачи грузов. На вопрос почему, знающие люди причмокивали и закатывали глаза: мед, а не служба! Две сотни в месяц можно загребать, ежели получить протекцию. А как именно, это тебе там разъяснят.

Форосков переводил разговор обратно на ремесло крючника. Протекции у него нет, а грузы таскать много ума не надо. Ему отвечали так же туманно: для места крючника тоже нужна протекция. Кого попало не берут. Как так, удивлялся соискатель. Рядовая работа, тяжелая. Недотепе пояснили: при чугунке все по знакомству, даже в крючники не попасть без рекомендаций. А кто их дает и сколько это стоит? Тут разговор обычно прекращался. Люди допивали дармовое пиво, хлопали Фороскова по плечу и уходили.

И все-таки кое-что освед сумел узнать. Три местных артели жили в домах мелких котяшкинских торговцев. Вот только дома у тех оказались совсем не мелкие. Новенький сунулся сначала в мелкооптовый склад Желтополова. Но тот с ним и разговаривать не стал, сразу выгнал. Неугомонный соискатель явился в лавку Абалдуева. Хозяин был более доброжелателен. Он уделил Фороскову несколько минут. Сказал, что сейчас места у него нет, но к зиме может появиться. А когда узнал, что человек грамотный и обучен счету, заинтересовался им всерьез. Сперва Абалдуев ненадолго отлучился во внутренние комнаты. Когда вернулся, принялся расспрашивать, где Петр служил прежде, может ли предоставить рекомендательные письма, почему оказался без должности и сколько дней у него длится запой.

Вдруг открылась дверь, и вошел околоточный надзиратель. Он с порога потребовал у незнакомца документы, переписал их, оглядел Фороскова с ног до головы и удалился. Тот вернулся к начатому разговору и спросил у хозяина: неужели для места крючника требуются рекомендательные письма? Абалдуев пояснил, что грамотный человек нужен ему для другого. На товарной станции Виндавской дороги есть вакансия перевесовщика. Страховые компании часто требуют перевешивать дорогие грузы, чтобы не войти в лишние расходы. Тут Петр сознался, что ранее служил у страховщиков, но его попросили уйти – слишком зашибал за ворот. Барыга обрадовался: ты-то мне и нужен. Договоримся, ежели обещаешь лопать с умом. Только сначала мы об тебе справку наведем, ты погуляй недельку и возвращайся.

В результате своего обхода агент сделал важные выводы. Все три артели крючников, что квартировали в Котяшкиной деревне, занимались воровством. Петру попались возы, которые те крючники грузили у своих хозяев. Там были кули дорогой ситной муки, кипы хлопка, медь в штыках. Для хозяина мелочной лавки товар нетипический. Если это заметил он с первого взгляда, как же не замечает околоточный?

Когда Форосков доложил Лыкову о своих наблюдениях, тот встревожился. Цыбин – так звали надзирателя, в чей околоток входила Котяшкина деревня. Стефанов сказал, что он состоит у воров на довольствии. И проверять Петра Цыбин станет, используя служебные возможности. Ладно, если он запросит адресный стол. Там ответят, где человек живет и где он жил раньше. А если околоточный пойдет в сыскную полицию? И там Соллогуб с Рагиным вспомнят, что Форосков приходил к ним от страховщиков и требовал прекратить кражи на железке. Похоже, надо ускорить облаву.

Вечером триумвират собрался в очередной раз. Стефанов доложил новые сведения, Лыков добавил про Котяшкину деревню. Подполковник Запасов оживился:

– Берем всех оптом! С поличным, теплыми.

Секретная операция приближалась к своему апогею. Но у Мекка опять сдали нервы, и он потребовал схватить воров немедленно. Каждую ночь тащат, сколько еще такое терпеть? Сыщики с трудом отбили его напор. Да, можно оцепить выявленные дворы барыг хоть завтра. После ночного грабежа они будут забиты крадеными товарами. Десять-пятнадцать человек угодят в тюрьму, система хищений даст сбой. Но останутся посредники и их клиенты. Ведь барыги держат грузы до утра, а затем быстро раскидывают их между перекупщиками. Те тоже спешат избавиться от опасных улик. И в тот же день либо на следующий реализуют добычу перекупщикам второй очереди. Возможно, есть и третья. В конце концов товары окажутся у конечного покупателя, где-нибудь в Рыбинске или Братском Остроге. Люди, приученные по дешевке покупать краденое, – главный двигатель системы. Если убрать первый ряд барыг, на их место быстро придут другие. Нужно вырвать зло с корнем. А значит, следует выявить и арестовать хотя бы крупнейших скупщиков. Если барыг полтора-два десятка, то этих уже больше сотни. Ударив по ним, полиция прекратит железнодорожное хищничество надолго.

Запасов встал на сторону сыщиков, и это решило спор. Вообще он оказался толковым человеком, умел слушать других. Кроме того, подполковник хорошо знал чугунку и ладил с тамошним людом. Самостоятельный, вдумчивый – Лыков нечасто встречал в корпусе жандармов таких офицеров. В результате триумвират решил отложить утреннюю облаву на несколько дней.

Как проследить за сотнями ломовиков, куда какой груз они развозят? Алексей Николаевич снова отправился в охранное отделение. Фон Коттен выслушал сыщика и пошел на беспрецедентный шаг: выделил коллежскому советнику на сутки почти всех филеров. Девяносто человек приняли участие в операции. Восемь сыщиков МСП присоединились к ним. В итоге стали известны адреса главных скупщиков. Решили их тоже арестовать, причем в один день с барыгами.

Началась подготовка к облаве. Но действия комиссии Лыкова не остались без внимания московских властей. Однажды утром Стефанов телефонировал Алексею Николаевичу и попросил его срочно прийти. Сказал, что к нему явились два надзирателя МСП и хотят доставить его к Мойсеенко; возможна утечка важных сведений, и это накануне операции, которая готовится втайне от градоначальства.

Лыков помчался в Ольгинский переулок. Вошел в квартиру к Василию Степановичу и увидел там двух мужчин недружелюбной наружности.

– Я коллежский советник Лыков, чиновник особых поручений Департамента полиции. Вот мой билет. А вы кто такие?

Незнакомцы предъявили документы. Один оказался надзирателем МСП второго разряда Рагиным, другой – надзирателем первого разряда Риске.

– Вам чего здесь нужно?

– Имеем приказ начальника отделения надворного советника Мойсеенко немедля доставить этого человека к нему.

– Зачем?

– Ведет подозрительную деятельность.

– Коллежский секретарь Стефанов находится на коронной службе и выполняет секретное поручение.

– А что за поручение? – развязно поинтересовался Рагин.

– Это тебе, дураку, знать не положено, – отрезал питерец. – Ступайте отсюда, чтобы больше я вас тут не видел.

– Как же мы можем не выполнить приказание начальника? – возмутился Рагин.

Но Лыков уже осерчал. Ведь именно этот человек вымогал взятку у Петра Зосимовича. Он прихвостень Мойсеенко, а тот может Василия Степановича и в тюрьму упечь. Допустить этого было никак нельзя. Поэтому Лыков церемониться не стал: просто взял обоих надзирателей за грудки и выкинул на лестницу. Те вскочили, попытались спорить, но противиться полковнику из столицы не решились.

– Еще раз тут встречу – в муку изотру. Пошли вон!

– Но что же мы скажем господину надворному советнику?

– Чтобы не совался, иначе хуже будет.

Сыскные ушли, обескураженные. Но Стефанов был сильно обеспокоен.

– Они вернутся с городовыми и арестуют меня. Мишка Рагин при Мойсеенко на правах камер-лакея, он даже с его женой ходит по магазинам, покупки таскает… Черт, Мойсеенко прознал про нашу комиссию. Теперь в покое не оставит.

– Облава намечена на завтрашнее утро, – стал успокаивать его питерец. – Она даст такие результаты, что никому не поздоровится.

– Ну и что? Маховик проворачивается медленно, сами знаете. Мойсеенко при должности, у него все права. Рейнбот его поддержит.

– Вы сегодня открывайте дверь только своим.

– Боюсь, Алексей Николаевич. Вдруг выломают? Явятся с постановлением, оформленным надлежащим образом – как я им не открою? Это же сопротивление властям.

В результате Лыков отвез своего сотрудника к Запасову и поселил там. Дмитрий Иннокентьевич проживал на служебной квартире в здании Московского ЖПУЖД на Пречистенке. Четыре комнаты окнами во двор, часовой у входа… Подполковник охотно принял Стефанова под свою защиту. До облавы оставались еще сутки.

Лыков вернулся в гостинцу и стал ждать. Он понимал, что его тоже в покое не оставят, и надо объясниться. Вскоре в номер постучали, и вошел городовой:

– Ваше высокоблагородие! Господин начальник сыскной полиции просит вас прибыть к нему. Срочно!

– Скажи господину Мойсеенко, что мне недосуг.

– Как так? – опешил служивый.

– А вот так. Дел много, не до него сейчас.

– Так и передать?

– Слово в слово. Добавь еще, что мое начальство в Петербурге сидит, здесь я никому не подчиняюсь, пусть не лезет.

Растерянный городовой удалился, но через час явился другой.

– Ваше высокоблагородие! Вас срочно вызывают его превосходительство московский градоначальник!

– Передай ему, что я занят и загляну как-нибудь на днях. Когда посвободнее буду.

– А… как же так? Хозяин Москвы зовет, это самое…

– Ступай, братец, не надоедай мне.

– Так, значит, и передать?

– Слово в слово.

Парень вышел, и тут же вошел Климович, помощник Рейнбота.

– Здравствуйте, Алексей Николаевич.

– Здравствуйте, Евгений Константинович. Вы что, под дверью дожидались?

– А что оставалось делать? – усмехнулся полковник. – Анатолий Анатольевич велел доставить вас любым способом.

– Да ну его к черту! Не пойду.

Климович сел без приглашения, согнал с лица улыбку:

– Алексей Николаевич, что происходит? Почему вы отказываетесь встретиться и с Мойсеенко, и даже с самим Рейнботом? У вас есть на это… особые причины?

– Вам скажу, Евгений Константинович, поскольку лично вас уважаю. Да, причины есть. Я прибыл сюда с секретным поручением…

– Секретным от градоначальника?

– …по приказу самого Столыпина. Вот мои полномочия. – Он протянул открытый лист, подписанный премьер-министром.

Климович прочитал вслух:

– Коллежский советник Лыков командирован в Москву и Московскую губернию с особым поручением… Всем исполнительным чиновникам надлежит беспрекословно выполнять его распоряжения, производимые в рамках ведущегося им дознания… Поясните, Алексей Николаевич, что все-таки за особое поручение? Вы ведь занимаетесь кражами на московском железнодорожном узле?

Лыков понял, что фон Коттен проговорился бывшему начальнику. Нужно было менять тактику:

– Как же вы допустили такое, Евгений Константинович? Хищения приняли эпидемический характер, счет убыткам идет на миллионы. И где? Не в Сибири или на Кавказе, а в Москве!

Полковник начал оправдываться:

– Но что я мог сделать? Помощником градоначальника я совсем недавно. А до того, вы же знаете, командовал охранным отделением. Политический сыск, не уголовный. Здесь так: в чужие дела не лезь.

– Вот и вы не лезьте. Скажите Рейнботу, что я приехал окончить дознание убийства станового пристава Винтергальтера. Это к компетенции градоначальника не относится.

– Он телефонирует губернатору Джунковскому и выяснит, что вы ему не представлялись.

– Я представлялся генерал-губернатору, и этого пока достаточно. Пусть спросит у Гершельмана…

– Гершельману мой шеф звонить, конечно, не осмелится. У них плохие отношения.

– Вот и славно, – усмехнулся сыщик. – И вообще, держитесь от меня подальше. То же самое рекомендуйте и шефу.

– Анатолий Анатольевич смертельно на вас обидится, а он человек мстительный.

– Плевать я на него хотел.

Климович оглянулся, словно хотел убедиться, не стоит ли сзади кто. И понизил голос:

– Так плохи его дела? Решение уже принято?

– Да.

– Простите мой вопрос, но это точно?

– Я сам слышал от Петра Аркадьевича, что государь дал согласие. Тот процесс, что вы наблюдаете, – ревизоры, моя комиссия – это звенья одной цепи. Итогом будет снятие Рейнбота, полетят и другие головы. Я сейчас действительно занимаюсь кражами на узле железных дорог. Столыпин велел их прекратить. И я прекращу. Вы лучше помогите мне, а не мешайте. Если не можете помочь, просто отойдите в сторону.

– Уф! – Жандарм потрогал голову, растерянно улыбнулся. – Уф… А я скажу так: давно пора! Надоело смотреть и молчать.

– Не молчали бы.

– В Отдельном корпусе жандармов, где я служу, доносы на начальство не поощряются. Поэтому я просил о переводе. Получил отказ.

Собеседники помолчали, потом сыщик спросил у жандарма:

– Это правда, что Рейнбот застрелил безоружного боевика, которого держали охранники?

– Говорят, что да. Сам я не видел. Многие его поступок одобрили. А что?

– По-свински как-то…

– Алексей Николаевич! Вам ли, извините, такое говорить. Вот опять ходят слухи, что в Ростове-на-Дону погибло очень много людей. Как раз когда вы там были^[11].

Лыков счел за лучшее переменить тему:

– А женитьба на Морозовой?

Полковник кивнул:

– Это правда. Раструсил состояние первой жены и развелся с ней. После чего обвенчался с вдовой Саввы Морозова. Теперь Рейнбот очень богатый человек. В случае чего снимет мундир и займется спекуляциями на бирже. Денег достаточно.

– Поди и свои есть… ворованные?

Климович резко встал:

– Позвольте откланяться?

Алексей Николаевич протянул ему руку:

– Так мы договорились?

– Да. Я порекомендую градоначальнику не обращать внимания на ваши выходки. Честь имею!

Сыщик думал, что визиты к нему на этом закончатся, но ошибся. Спустя полтора часа в дверь постучали, и вошел Мойсеенко.

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, Дмитрий Петрович. Не ждал. Проходите, садитесь.

– Спасибо. Я тут решил: если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

– Хм. Что вы хотите?

– Да насчет Стефанова хочу поговорить. Это лживый человек, на него заведено дело. Вы слышали? Он вымогал взятки у воров, отпускал их за деньги.

Лыков молча в упор смотрел на гостя, и тот смутился:

– Что? У меня и свидетели есть. Но вы не дали сегодня арестовать этого негодяя.

– Дмитрий Петрович, а где бриллиант?

– Какой бриллиант? – выпучил глаза надворный советник.

– Ну тот, который нашел на улице крестьянин Николай Романов. А Фиников у него отобрал и передал вам. С тех пор камень никто не видел.

Мойсеенко вспыхнул:

– Это клевета! Гнусная ложь!

– Да? А если ревизоры из Петербурга допросят и крестьянина, и надзирателя?

– Все недруги, все злые языки! Воры, которым я не давал житья, решили измазать меня грязью! Я слишком им мешаю.

– А деньги и золотые часы казненного налетчика Якова Лукина до сих пор у вас? Не стыдно? Это называется мародерство.

Главный московский сыщик стал покрываться пятнами. Но взял себя в руки и заговорил почти спокойно:

– Алексей Николаевич, что произошло между нами? Я в сыскной полиции с тысяча восемьсот девяносто пятого года. Вспомните, сколько преступлений мы раскрыли вместе. Скольких злодеев наказали. И вот теперь вы – мой противник. Почему?

– А сами не догадываетесь?

– Нет. Объясните.

Лыков вздохнул.

– Я действительно знаю вас двенадцать лет. И помню другим. Ведь вы заканчивали университет круглым сиротой, на шее которого сидели младшие братья и сестры. Давали уроки, бились, голодали, чтобы вырастить их. Потом пришли в сыскную полицию и стали ловить мазуриков. Причем хорошо ловили. Когда же ваша жизнь пошла вкривь?

– О чем вы? Если снова про бриллиант и часы повешенного, то это ложь, я уже говорил.

– Да? И ваша игра на ипподроме тоже ложь? Вы спускаете там изрядные суммы. Наведываетесь через день и покупаете три-четыре билета зараз, каждый стоит пятьдесят рублей. Это легко проверить через кассу ипподрома. Итого четыреста рублей в неделю, две тысячи в месяц. Минимум. Откуда у вас такие средства?

Мойсеенко вскочил и схватил шапку.

– Вижу, вас здорово настроили. И разговора у нас не выйдет. Так вы желаете войны?

– Если вы хоть пальцем тронете Стефанова, я займусь вами лично. К мародерам плохо отношусь, учтите. Сам двух таких расстрелял на войне, в Рионском отряде.

– Угрожаете?

– Угрожаю.

– Пока еще Анатолий Анатольевич в Москве полновластный хозяин. А я скоро стану коллежским советником, представление уже отправлено в Петербург. И Анну второй степени только что получил. Смотрите, не обожгитесь.

Лыков подошел к двери, открыл ее и кивком указал гостю: вон! Тот выбежал, и на лестнице еще долго слышался его воинственный топот.

Ну, кажись, на сегодня все. Завтра комиссия впервые громко заявит о себе. Жандармы в шутку прозвали ее железнодорожно-воровской, а Лыкова – обер-кондуктором. Смеются, но помогают всерьез. У Алексея Николаевича с голубыми мундирами были по большей части трудные отношения. Но эти, московские, ничего…