– Гадость какая! А полиция? Куда она смотрит?

Иван Осипович принял это на свой счет и насупился:

– А что я могу сделать? Туземным нравам тысяча лет! Тут и скотоложство в большом ходу, чтоб вы знали! Вам в бай-кабаке могли и ослицу предложить. Незачем вообще было туда соваться! Вон, господа лесопромышленники не пошли и правильно сделали. А вы? Не могли еще недельку до Ташкента потерпеть?

В воздухе запахло ссорой, и Лыков примирительно сказал:

– Иван Осипович, коли уж зашла речь… Почему, действительно, полиция это терпит? Ведь, по Уложению, за содомию полагается три года тюрьмы.

Скобеев оживился:

– Вы, Алексей Николаевич, случайно не по Министерству внутренних дел служили? Законы знаете…

– Так, бумажки со стола на стол перекладывал. Но ответьте на вопрос.

– И отвечу! Да, в Российской империи мужеложство наказывается тюрьмой. Но в Туркестанском крае, ввиду его особенностей, этот вопрос отдан на откуп народным судьям. А они сами все бачабазы! И приговаривают к мелким штрафам. Да и то лишь тех, кто попался русским властям. Остальных же не замечают.

– Ввиду особенностей?

– Да, представьте себе. Сарты живут так с сотворения мира! Доступ к женщинам затруднен, вот и…

– И ничего нельзя поделать?

– Ничего, – с сожалением констатировал полицмейстер. – В 1890 году начальник Ташкента полковник Путинцев издал приказ: бачам запретили сидеть в чайханах. Ведь каждый самоварчи…

– Кто, простите? – ошалели купцы. – Самоварчи? Что это за зверь?

– Так называется держатель чайханы. Так вот, у каждого из них есть свои мальчики. Для приманивания клиентов – иначе никто не будет ходить. Они разносят чай и заодно оказывают те самые услуги. Отныне это запрещено. Но ведь бачи никуда не делись, оттого что выпустили приказ… Они просто прячутся теперь в задних комнатах. Говорю, это неискоренимо!

Спор прекратил посыльный. Он притащил две корзины: в них оказались чай, сахар, галеты, клюквенный экстракт Мартенса, яичный порошок, жестянки с сардинами. Отдельно посыльный выложил туго налитый чем-то бурдюк.

– Это водка, – пояснил полицмейстер. – Я велел закачать туда полведра. Надеюсь, хватит до Ташкента.

Оказалось, что отъезд Иван Осипович назначил через час, по вечернему холодку. Путешественники кинулись в буфет подъедать зразы. Потом неделю придется питаться на шаромыгу!^[19] К концу ужина под окнами Варшавских номеров уже стоял тарантас. Крепкий и широкий, он легко вместил четырех пассажиров с вещами. Тройкой лошадей управлял туркмен разбойного вида.

В наступающих сумерках они выехали за город. Пересекли широкий овраг, по дну которого тек арык Сиаб, и выбрались на шоссе. Но не успел Лыков обрадоваться, как хорошая дорога кончилась, и началась непролазная грязь. Сильные лошади едва тянули экипаж, липкая жижа доставала до ступиц.

– Иван Осипович, куда же делось шоссе? – спросил Алексей. Капитан кивнул на видневшуюся слева насыпь:

– Тянут рельсы на Ташкент, вот и разбили дорогу подвозкой материалов. Ничего, стройка недалеко ушла от Самарканда. Скоро это безобразие кончится.

Но грязь все тянулась и тянулась. Уже ночью они выехали на твердое покрытие, а вскоре впереди показались огни.

– Подъезжаем к месту ночлега, – объяснил Скобеев.

Тарантас остановился возле костра. Его пламя освещало группу людей. Стоящий впереди седобородый мужчина приветствовал гостей. Уже через пять минут те сидели в доме аул-аксакала перед угощением – достарханом. Мехмонхона оказалась чистой и просторной. Во дворе жарили барана, в углу кипел самовар. Хорошо ездить «с содействием»…

Поужинав, путешественники быстро уснули. Только капитан о чем-то долго беседовал с хозяином. Утром он сказал своим попутчикам:

– Сегодня переправляемся через Зеравшан, много не ешьте.

– А что? – насторожились торговые люди.

– Сами увидите.

Выехали рано, чтобы побольше успеть до полуденного пекла. К одиннадцати часам впереди показалась серая полоса с блестками. Зеравшан разделялся на несколько проток, главное русло было шириной не менее версты. На берегу русских пересадили в арбу и велели крепче держаться за веревки. Скобеев посоветовал не смотреть на воду. Он был очень серьезен, и купцы, глядя на него, тоже стали нервничать. Вещи сложили на дно арбы и привязали как следует. Возница разделся донага, сел на спину лошади и решительно повел ее в реку. Сзади другая арба тащила на веревке пустой тарантас, к которому были привязаны кони.

Едва повозка вошла в поток, как ее начало сильно раскачивать. Кобыла замотала головой и стала. Но, получив сильный удар палкой, нехотя двинулась вперед. По сторонам арбы закручивались бешеные водовороты, брызги мгновенно вымочили путников до нитки. Скоро вода достигла осей. Лыков знал, что диаметр колес арбы составляет 2 аршина 14 вершков^[20]. Еще немного, и седоков затопит! Но вода перестала прибывать – Зеравшан оказался неглубок. Зато появилась другая опасность. Стремительное течение начало сносить повозку, лошадь не справлялась. Вот она отчаянно заржала, и дико, словно его режут, заорал возница. Арбу стало заваливать на бок. Сейчас река перевернет их, и конец! Из такой стремнины не выплыть! Христославников принялся молиться, Титус – стаскивать сапоги. Но Лыков со Скобеевым навалились на борт и вновь поставили арбу на колеса. Кобыла, полузадушенная упряжью, хрипела и топталась на месте. В эту критическую минуту сарт опять сильно приложил ее по боку. Обезумевшее животное рвануло вперед – и выскочило на тихую воду. Через четверть часа арба стояла на правом берегу Зеравшана.

– Да… – выдохнул Алексей. Чуть не погибли! Или это только показалось ему по неопытности?

Но тут Иван Осипович объявил сиплым голосом:

– В конце мая тут перевернулись сразу две арбы. Потонуло восемь человек.

– Господа, – таким же сиплым голосом выговорил Степан Антонович, – где там наш бурдюк? Мне срочно требуется выпить!

Предложение пришлось по вкусу всем. Русские расположились на ковре, полицмейстер вынул дорожные оловянные стаканы. Возница, на что мусульманин, но тоже не отказался от порции. Полчаса они пили, выгоняя из себя смертный страх. Скобеев рассказывал:

– Сейчас только начало июня, снег в горах еще тает. А в мае месяце хоть дома сиди! Беда Туркестана – это отсутствие мостов. Их почитай что и нет. Остаются переправы. А как во время паводка реку перейти? Даже уткуль^[21], где воды было по колено, делается глубоким. Туземцы придумали каючную переправу и самолетную. Каюк – это большая тяжелая барка с двумя веслами. А самолет – паром на канатах. И то и другое достаточно опасно. Так вот и ездим по этой Азии, прах ее раздери!

Когда путешествие продолжилось, Иван Осипович огорошил своих попутчиков:

– Главный страх мы вытерпели, но это еще не все. Сейчас начнутся рукава. Так что водку экономьте, а то не хватит.

Действительно, они еще пять раз переправились через одну и ту же реку. Вот наваждение! Зеравшан снова и снова норовил их потопить. Тарантас зачерпнул воды, а из арбы смыло за борт корзину с сахаром и чаем. Придется теперь пить вприглядку… После реки пошли бесчисленные арыки, но их уже пересекали без опаски.

Ночевали путники на волостной квартире. Это жилище специально заведено для проезжающих лиц из военной администрации. Писарь из русских суетился, норовил расколоть гостей на выпивку. Капитан прикрикнул на него, и тот нехотя удалился. Иван Осипович вздохнул.

– Беда наша в Туркестане, кроме мостов, еще и кадры. Мосты мы построим, а вот людей где взять? Видали этого, с красным носом?

– Видали, и что? Такие по всей Руси…

– Там ему хоть есть замена! А здесь? В каждой волости нужен писарь, знающий русскую грамоту. Туземцев образованных столько нет. И долго еще не будет. Приходится брать пьяницу, выгнанного, например, с телеграфа. Зато умеющего писать! И он, дрянь, пустое место, делается в волости фигурой! Без него нельзя ни бумаги прочесть, ни бумаги сочинить. Бедные туземцы вынуждены его кормить и терпеть…

Минг-баши^[22] выставил достархан втрое больше, чем у аульного старшины. Были даже конфеты местной фабрикации. Лыков хотел их испробовать, но капитан вовремя предупредил, что сласти сделаны из курдючного сала. Ночью выяснилось, что в помещении живут и «легкая кавалерия», и «пехота»^[23]. К утру спать стало совсем невозможно. Бранясь и почесываясь, путники снова тронулись в путь.

Дорога на Ташкент оказалась очень оживленной. То и дело тарантас обгонял караваны верблюдов и одиночные арбы. Шоссе пролегало по узкой каменной насыпи, обсаженной тополями. Приходилось осторожно разъезжаться со встречными повозками. Слева мелькнуло русское военное укрепление Каменный Мост. За арыком Булундур начался подъем. Он был недлинным, и сильные лошади взяли его без роздыха. Открылся вид на живописные заснеженные горы. Хребет служил водоразделом между двумя реками: Зеравшаном и Сангаром. Путники спустились в ущелье Елань-Уте и вдоль русла Сангара двинулись на северо-восток. Лыков словно перенесся на любимый Кавказ. Отвесные скалы давили с двух сторон, солнце пропало. Шумный стремительный поток почти не оставлял места для дороги. Иногда он распадался на рукава, и приходилось преодолевать их вброд, черепашьим шагом. Тарантас прыгал на камнях, вытрясая душу из пассажиров. От рева воды хотелось заткнуть уши.

Двадцать верст они ехали пять часов. Вдруг за поворотом открылся необычайно живописный вид. Ущелье сначала расширилось, а потом снова сомкнулось, образовав узкий проход. Между Сангаром и левым утесом с трудом примостилась дорога. Часть скалы была стесана, и виднелись две какие-то надписи. А в подошве правого утеса чернела узкая расщелина.

– Тамерлановы Ворота! – торжественно объявил Скобеев. – Сколько тут ни проезжал, а всегда волнуюсь… Особенное место!

Алексей читал об этом особенном месте и мечтал его увидеть. Единственный путь в горах! Узкий проход между двумя горными хребтами – Нуратау и Мальгузаром. Ширина – всего семнадцать саженей! Пятьсот лет назад здесь прошло двухсоттысячное войско Тамерлана. По преданию, горы расступились, чтобы пропустить великого завоевателя. Вот она, ожившая история…

– Иван Осипович, а что за пещера справа?

– Будто бы в ней останавливался Тимур.

– Давайте заглянем!

– Не стоит того. Я в ней был. Ничего интересного.

– А что за надписи на левой скале? О чем они?

– Шут разберет, там на арабском. Мне переводил однажды Генерального штаба подполковник Веревкин. Что-то про древние сражения… Погибло тридцать тысяч человек… Не помню точно.

– Это тоже сделано по приказу Тамерлана?

– Нет, надписи поздние. Но тоже старинные! Одна нанесена внуком Тамерлана Улугбеком. Помните его могилу в Гур-Эмире? Ну, поехали дальше, господа. До Джизака осталось всего пятнадцать верст. Надоело уже трястись…

Последний отрезок пути они преодолели благополучно. Снеговые горы отступили, их сменили вершины пониже, все в веселой зелени. Джизак, как и полагается в Туркестане, состоял из двух частей: русской и туземной. Их разделяло четыре версты голого пространства. Русская часть, очень небольшая, походила на любой наш уездный городок. Рубленые избы, каменные присутственные места, низенький храм. Посреди пыльной площади стоял единственный фонарь. Скобеев сразу же отправился к начальнику уезда подполковнику Барчу, своему приятелю. Впрочем, у бывалого туркестанца приятели находились везде! Негоцианты разместились на постоялом дворе. Без капитана они решили не обедать и просто валялись на постелях. После тряски в ущелье кости у всех ломило, и хотелось покоя.

Иван Осипович пришел через час, озабоченный, но бодрый.

– Ну что, господа сыщики! Поехали производить дознание!

– А обедать? – запротестовали торговые люди. – С утра вон не евши!

– Эх, штафирки, – притворно вздохнул капитан. – Не могут без того, чтобы брюхо не набить. Ладно. Кушаем, но быстро. Мне надо четырнадцатого июня кровь из носу быть в Ташкенте.

Хозяин, плечистый строгий молоканин, предложил гостям все того же поднадоевшего барана. А к чаю подал незнакомый сахар: в маленьких головах размером с кулак. Полицмейстер пояснил, что это персидский. Туземцы во всем Туркестане предпочитают именно его, поэтому большие русские головы здесь не в ходу. Лыков погрыз – хуже нашего! Иван Осипович отрезал:

– Привыкайте, как я привык. Нужно было корзинку крепче привязывать!

Поели, и Алексей полюбопытствовал:

– А для чего вам надо в Ташкент именно к четырнадцатому июня?

– Для того, что пятнадцатого там празднуют годовщину взятия города русскими войсками. Будет крестный ход в присутствии самого генерал-губернатора. Колонна шествует к братской могиле через весь город. Заходит и в туземную часть. Мало ли что! Я должен быть на месте.

– А успеете? Сегодня уже девятое.

– Если кота не тянуть, то успею. Господа, поторопимся!

Христославников опять остался в комнате. Скобеев с двумя лесопромышленниками сели в дрожки и двинулись прочь из города. Иван Осипович тут же стал рассказывать:

– Убитого звать Филистер Тупасов. Крестьянин-переселенец, проживал в поселке Новониколаевка. По характеру беспокойный, из тех, кто ищет «зеленый клин»…

– Какой клин? – не понял Титус.

– Есть такое течение среди крестьянства, – ответил за капитана Лыков. – Оно вроде бы как религиозно-мистическое: люди отыскивают волшебную страну Беловодье, где словно в раю. Но подлинных искателей единицы, а большинство бездельники. Работать не хотят, вот и бегают с места на место.

– Тупасов такой и был, – продолжил полицмейстер. – Приехал из Каргопольского уезда. Дали ему землю в поселке Богородицкий, что в Ташкентском уезде. Вишь, не понравилось! Перебрался сюда. Здесь даже запашки не сделал, ходил по начальству и канючил. Вздорный мужик! Непонятно, кому его глупая жизнь понадобилась. Но теперь придется разбираться. Нельзя в Туркестане оставлять убийство русского безнаказанным.

– А если убийцу найти не получится? – спросил Яан. – Кого тогда накажут?

Скобеев вздохнул:

– Лучший сыщик Ташкента должен схватить злодея. На кону моя репутация. А за преступление в любом случае ответит общество.

– Сельское общество? То есть жители того аула, на землях которого найдено тело?

– Точно так.

– Но если жители ни при чем?

– Ответят все равно. Потому как убийца или кто-то из них, или пришлый, за которым они недоглядели. А обязаны были доглядеть.

– Не могут же туземцы шпионить за каждым, кто просто идет через их землю? Им работать надо!

– Не могут, но должны. Другого способа следить за порядком у русской власти нет. А туземцы, уж можете мне поверить, всегда все знают. Никто от их надзора не укроется. За всеми чужаками бдительно подглядывают. Только нам ничего не сообщают. Я вот сейчас припугну аульного старшину, может, что-то и выясним…

– А какое наказание должно понести общество?

– Это разработано еще при Кауфмане, – пояснил капитан, словно оправдываясь. – За убийство русского у общества отбирают две тысячи десятин амляковых земель.

– Амляковых?

– Да. Это земли, которые издавна находились у оседлого туземного населения в потомственном владении. Шесть лет назад они указом государя были переданы туземцам в собственность. Безвозмездно.

– Так. Землю у общества отберут, и что дальше? – спросил Алексей.

– Да я толком не знаю, – пожал плечами Иван Осипович. – Она отбирается не абы куда, а в пользу русского населения. Но какой там порядок, бог ведает… С землей у нас в Туркестане творятся всякие чудеса. После воды она тут главное богатство. И потихоньку становится дорогим товаром. В Ташкенте и вокруг него каждый квадратный вершок кому-то уже принадлежит.

– Кому-то из туземцев?

– Именно! Когда в 1865 году русская армия взяла город, то земли на правом берегу канала Анхор сразу отобрали в казну. Там стояла кокандская Урда, то есть крепость. Ее снесли, выстроили рядом свою. А другие участки нарезали на ломти и продавали всем желающим. Нужно было привлечь в город русское население. И землю давали за гроши, лишь бы человек согласился здесь поселиться. Так до арыка Чаули все размежевали. Но теперь русскому Ташкенту в этих рамках тесно. Надо расширяться, а некуда! Город окружен плодородным поясом, который издавна поделен между сартами. Землю приходится выкупать, причем задорого! Кто-то на этом сильно наживается. Почему сразу не конфисковали с запасом? Дальше еще хуже. Как я уже сказал, в восемьдесят восьмом амляковые земли презентовали: оседлым племенам – в собственность, а кочевым – в бессрочное пользование. А себе-то, себе опять ничего не оставили! Как вести колонизацию края? Куда сажать переселенцев? Стали возвращать только что отданное задарма обратно в казну. Но уже за деньги, разумеется. А люди все едут! После голода 1891 года из Центральной России хлынул поток. Сразу семнадцать новых деревень учредили за один только этот год. Так и кувыркаемся, а земля все дорожает. Вот и отберут у аула. Канцелярия генерал-губернатора такой возможности не упустит.

Лыков неодобрительно покачал головой, но спорить не стал.

Дрожки объехали Джизак и двинулись на север.

– Большой город, – констатировал Яан. – А что на другой стороне такое высокое?

– Кала, туземная крепость. При штурме она нам дорого встала… Джизак имеет очень важное стратегическое значение. Он лежит на пересечении сразу нескольких старинных трактов. И запирает путь через Тамерлановы Ворота, а значит, и путь на Бухару. Русский Джизак – это бывшее военное укрепление Ключевое. И действительно, здесь ключи от половины Туркестана. Сама местность нездоровая, хотя близко горы. Жители и гарнизон болеют изнурительными лихорадками. Детская смертность очень высокая. У подполковника Барча вон двое сыновей умерли…

Капитан отвернулся, нервно перебирая скулами. Вспомнил своих дочек, по которым очень скучал и чьи фотокарточки показывал спутникам, догадался Алексей.

– Куда мы едем? – сменил он тему разговора.

– Сначала в деревню Новониколаевку, осматривать избу покойника. Вдруг что найдем? Затем в аул, на место преступления.

– А где тело?

– Тело уже в земле. Жарко же…

– Как и где убили Тупасова?

– В степи, на выпасах аула Кок-Узек. Выстрелили в сердце.

– Оружие установили? С какого расстояния был произведен выстрел? Кто обнаружил труп?

Скобеев усмехнулся:

– Вы, Алексей Николаич, прямо как заправский сыщик спрашиваете! Оружие – винтовка. Стреляли издалека, одежда не опалена. А кто нашел труп, нам не скажут. Мы будем иметь дело с аул-аксакалом, и только с ним.

Дрожки ехали по цветущей плодородной равнине больше часа. Арыки рассекали ее на прямоугольники, огороженные дувалами^[24]. На полях копошились люди, что-то вывозили, что-то сажали…

– Неужели они собирают урожай? – поразился Титус. – Ведь только начало июня!

– Это же Туркестан! Пшеница уже вызрела. Ее как раз и убирают, а заместят рисом.

– Почему не хлопком?