Отзывы на книги автора «Николай Гумилев»

Я к вам пишу,
Чего же боле...

Дорогой Николай Степанович!

С колотящимся от волнения сердцем пишу Вам эти строки!.. Дойдут ли они до Вас? Пронзят ли пространство и время и попадут ли из Москвы 2017 года в Петроград 1917? Кто знает...

Я знаю, что 1917 год был бурным для Вас, как и для России. Вы издавали стихи, сражались в окопах Первой мировой, много путешествовали, впрочем, как и всегда. Стокгольм, Лондон, Париж - эти европейские декорации, наверное, казались Вам скучными и унылыми после солнечных городов Судана, золотых дюн Сахары и нильских изумрудных равнин. Наверное, глаза Ваши истосковались по ярким африканским краскам, а кожа томилась в ожидании палящего ветра из пустыни. Ах, Африка!.. Вы, человек из холодной и снежной России, стали ее певцом, ее героем, ее возлюбленным. Вы прошагали уверенной поступью охотника и исследователя по самым загадочным местам Черного континента, Вы описали их так, что даже в пресыщенной душе современного туриста нет-нет да и возникнет нежданное желание: а может ну их, эти отели со шведским столом по системе "все включено", и махнуть в Абиссинию?! Где она, Абиссиния? Не найти ее на карте...

Увы, Николай Степанович, нет Абиссинии, как нет и смелых первопроходцев, жаждущих спать в палатке под африканским небом и, сжимая ружье, выслеживать в одиночку львов. Мы предпочитаем турпакеты с медицинской страховкой, страховкой от несчастного случая, страховкой от невыезда, страховкой от жизни. Да, мы стали бояться жить. Под словами "полная, интересная жизнь" мы понимаем те же турпоездки, вечера пятниц в ночных клубах, шоппинг в сезон распродаж. Вы, думаю, даже не смогли бы представить себе, что такое "ночной клуб" и что такое "шоппинг". Пьянка в темном помещении среди множества незнакомых потных и дрыгающихся тел. Бессмысленное спускание денег на вещи, которые вряд ли нам понадобятся и уж точно не принесут счастья. Нет, Николай Степанович, Вы жили совсем другой жизнью. Дороги первооткрывателя, война героя, любовь поэта и сама Поэзия, Муза - вот чем была для Вас жизнь. Мы можем только завидовать, уютно умирая в своих уютных квартирках и особнячках.

Признаюсь, что именно Ваши стихи об Африке давались мне тяжелее остальных, возможно, потому что мне сложно вообразить, что я смотрю на окружающий меня пейзаж и говорю себе: "До меня этого никто не видел!" И все же я считаю восхитительным и невероятным, что Ваши стихи так отражали Вашу жизнь, а Ваша жизнь так подтверждала Ваши стихи.

Мне думается, что Вы - пророк, которых, как известно, нет в своем Отечестве. Вы очень многое предвидели, а если не предвидели, то почувствовали. И свою собственную судьбу, и судьбу страны, судьбу народа, судьбу, которую Вы так страшно разделили. Когда Вы смотрели на темные воды близ Лондона, Вы же все поняли, все предугадали... В Ваших стихах вообще очень много пророчеств, и даже кажется невероятным, что поэт влюбленный в прошлое, смог так легко заглянуть в будущее. Издавна в русской литературе сложилась традиция писать о великой и нелегкой судьбе поэта. Вспомните Пушкина и Лермонтова с их "Пророками". Первый гордился своим даром, второй был готов встретить порицание толпы, Вы же в своей волшебной "Волшебной скрипке" предугадали все. Пушкин, Лермонтов, Гумилев - мы знаем, что ждет поэта в конце. Не даром образ смерти преследует Вас в Ваших строках то мертвым леопардом, то девой с головой гиены.

Любой посторонний человек, читающий это письмо, удивится, что поэта-романтика, а Вы - романтик, хоть и называете свое творчество акмеизмом, адамизмом, символизмом, так вот, поэта-романтика я не спрашиваю о любви. Но мы-то с Вами знаем, что о любви можно говорить в стихах, поэмах, песнях и балладах. Сплетничать - никогда. Уверена, что Ваша любовь была столь же царственна и благородна, как слон, выросший из "Слоненка".

Николай Степанович, читать и перечитывать Вас - это не просто удовольствие, это мистический опыт, каждый раз новый. Иногда Ваши стихи кажутся столь же холодными, сколь и совершенными. Иногда их страстность проникает в самое сердце. Иногда у меня мурашки по коже и хочется плакать. Может быть, это рождается шестое чувство?

С уважением, любовью и благодарностью за полное совпадение поэта и человека,

Ваша поклонница Е.

Стихотворный слог Гумилева довольно своеобразен, и не летит "влет" в любом настроении, по крайней мере для меня. Он требует определённой концентрации, настроя и, наверное, тишины лиричной ночи. "Отравленная туника" скомпонована как классические греческие трагедии, мне почему-то сразу они вспомнились. И таким летящим как копье варвара в ночи стихом, несколько патетичной речью и чётко определённой и неизменной ролью в сюжете, Гумилев по ролям представил довольно актуальную драму. Признаки времени чувствуются по всему тексту, назову для примера один: невеста на выданье-тринадцатилетняя девчонка. Она родовита, воспитана без матери, угнетаема мачехой и конечно несчастна. Есть собственно мачеха, которой тридцать, у неё свои беды, которые довольно интересно поданы. Она не положительный герой, и показано сие с фундаментальной основательностью,а её последний монолог просто изюминка текста, такая отравленная стрела, которая ставит звучную точку в этой драме. Пьеса в стихах рыцаря лирических легенд и знаковых античных сюжетов в красивых драматичных драпировках, которая при должном внимании может сказать много и о проблеме в сюжете, и о самом авторе.

Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
Владимир Маяковский

Любовная лирика серебряного века всегда считалась одной из самых образных и глубоких в литературе. Обожаю это время в поэзии. Такие чистые, искренние стихи, наполненные символичностью сказанного, пропитанные каким-то особым духом. Насыщенная, интеллектуальная поэзия. Но и веку нынешнему вполне есть что сказать. И эта книга – «Два века о любви» - представляет собой некую литературную дуэль. Или просто visavi?

Так что же такое любовь? И какой век знает о ней больше?

Любить – идти, - не смолкнул гром,
Топтать тоску, не знать ботинок,
Пугать ежей, платить добром
За зло брусники с паутинкой.

Вот так загадочно о любви говорит Борис Пастернак и век серебряный. И ему тут же, не мене образно и загадочно вторит Ирина Евса, век ХХІ:

Любовь смывается, как в гримерной
Лицо, под которым твой
Бескровный лик, ни живой ни мертвый,
Не мертвый, но не живой.

А если об отношениях попробовать сказать словами Марины Цветаевой?

Я – есмь. Ты – будешь. Между нами – бездна.
Я пью. Ты жаждешь. Сговориться – тщетно.
Нас десть лет, нас сто тысячелетий
Разъединяют. – Бог мостов не строит.

А Цветаевой тут же вторит Анна Аркатова:

Что делаешь, любимая?
Люблю.
А вечером?
Люблю еще сильнее.
А ты, любимый?
Я – тебя гублю.
Так искренно, так нежно…
Как умею.

Ваш ход – век, серебряный. И ваш выстрел, Сергей Есенин:

Берегись дыханья розы,
Не тревожь ее кусты.
Что любовь? Пустые грезы,
Бред несбыточной мечты.

Что может на это возразить Елена Касьян?

Любовь – это орган, внутренняя часть тела,
И там, где недавно еще болело,
Теперь пустота. Вот такие дела…
Любовь – это донорский орган, и я его отдала.
Не спрашивай, как я посмела.

Остро, очень остро. И еще по одному выстрелу. Так что же такое любовь?

Любовь – беспричинность. Бессмысленность даже, пожалуй.
Любить ли за что-нибудь? Любится – вот и люблю.
Любовь уподоблена тройке взбешенной и шалой,
Стремящей меня к отплывающему кораблю.

Так пишет о любви Игорь Северянин. Тройка… взбешенная и шалая… Какой красивый образ из прошлого. А образ современности? Послушаем Ларису Романовскую:

Эмоции – это такой наркотик.
Не любишь – уже ломает.
Мы все в он-лайне, мы все заходим,
В зону чужого вниманья.

Вот такая получилась дуэль. А кто победил? Решать читателю. Но, думаю, любой влюбленный читатель будет за ничью.

С двадцатилетними играет в жмурки,
С тридцатилетними играет в прятки
Любовь. Какие шелковые шкурки,
Как правила просты, как взятки гладки!
Легко ли в тридцать пять проститься с нею?
Легко. Не потому, что много срама,
А потому, что места нет нежнее,
И розовей, и сокровенней шрама.
Вера Павлова

Стихи поэтов Серебряного века - это моя особенная любовь. Поэтому пройти мимо данного издания я никак не могла, оно запало мне в душу с самого первого взгляда и темой, и оформлением.

Эти цвета, эта пыльная розовая нежность обложки, эти шрифты и бумага - всё в этом сборнике выглядит для меня почти что идеальным.

Причём - редчайшее счастье - в дополнение к прочим внешним достоинствам, обнаружилось так же, что хорош тут не только состав напечатанных имён, но даже выстроенная из них очередность. Она имеет свой особенный шарм, смысл и красоту.  Поэты не просто ссыпаны вразнобой или расположены по алфавиту, годам творчества или жизни. Тот, кто знаком с их судьбами, тот легко разглядит принцип по которому был собран сборник. Не знаю кто придумал подобное решение, но этот человек гений! Большое ему спасибо.

Самих стихов в сборнике не слишком много, всего по 10-20 штук для каждого поэта или поэтессы. Радует, это не всегда самые известные или популярные их творения. Это здорово.

По итогу - я осталась невероятно довольна этой книгой! Просто по максимуму. Даже вдохновилась взяться за всю серию целиком. Из двадцати двух книг на данный момент две у меня уже есть - Бодлер и «Серебряный век». Начало мини-коллекции положено. Очень хорошее начало!

Стихи поэтов Серебряного века - это моя особенная любовь. Поэтому пройти мимо данного издания я никак не могла, оно запало мне в душу с самого первого взгляда и темой, и оформлением.

Эти цвета, эта пыльная розовая нежность обложки, эти шрифты и бумага - всё в этом сборнике выглядит для меня почти что идеальным.

Причём - редчайшее счастье - в дополнение к прочим внешним достоинствам, обнаружилось так же, что хорош тут не только состав напечатанных имён, но даже выстроенная из них очередность. Она имеет свой особенный шарм, смысл и красоту.  Поэты не просто ссыпаны вразнобой или расположены по алфавиту, годам творчества или жизни. Тот, кто знаком с их судьбами, тот легко разглядит принцип по которому был собран сборник. Не знаю кто придумал подобное решение, но этот человек гений! Большое ему спасибо.

Самих стихов в сборнике не слишком много, всего по 10-20 штук для каждого поэта или поэтессы. Радует, это не всегда самые известные или популярные их творения. Это здорово.

По итогу - я осталась невероятно довольна этой книгой! Просто по максимуму. Даже вдохновилась взяться за всю серию целиком. Из двадцати двух книг на данный момент две у меня уже есть - Бодлер и «Серебряный век». Начало мини-коллекции положено. Очень хорошее начало!

Я не в восторге от чисто любовных, «гормональных» драм без всякого намёка на остальные стороны человеческой жизни. Мне такие истории кажутся примитивными и недостойными потраченного времени. Их в моих глазах спасает одно: облачённые в поэтический наряд, подобные вещи приобретают определённое концептуальное благородство.
Эта пьеса как раз такова. А ещё у неё в финале — гнуснейшая манипуляция, наблюдать которую чрезвычайно тяжело.
Девочка тринадцати лет сперва поступает так, как требует от неё сердце, затем ожидает того же от любимых людей. Однако эти самые близкие оказываются или вероломны, или жестоки и завистливы, или уезжают на войну, или гибнут. Как будто этого мало, девочку обвиняют во всём, что произошло: мол, слишком красива, слишком верна своим чувствам, слишком хороша, и поэтому, будто бы, всё вокруг от соприкосновения с нею гибнет.
Это шутка? - думаешь. На чьей стороне тут автор? Неужто и в самом деле полагает ребёнка носителем демонических сил, vagina dentata, пожирающей мужчин?
Ответа нет. В моём театре падает занавес, зрители печально расходятся по домам.

Один человек не может быть понят другим. Это нужно принять, как аксиому и от этого отталкиваясь, двигаться. В большинстве случаев оно и не нужно. Каждый - своим путем, объединяясь время от времени для того,чтобы миром бить батьку. А на это особого внутреннего взаимопонимания не требуется. И ты привыкаешь со временем к автономному плаванию, научиваешься любить свою отдельность от других. А что остается делать? По поговорке - "расслабься и получай удовольствие". Пока не случается встретить , нет, не принца своего на белом коне и не рыцаря в сверкающих доспехах. Хотя, почему нет? Принца и рыцаря, не в жизни только, не в кино, не в книге.

Хотя - в книге. Только не герой он, автор. И он странным образом произносит те, именно те слова, которые сплавляются в сверкающий золотой ключик от твоего сердца.

"Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд. И руки особенно тонки.Колени обняв, послушай. Далеко-далеко на озере Чад, изысканный бродит жираф".

И ты знаешь с того самого момента, что пошла бы за тем, кто скажет такое, на край света. В железных башмаках и с железным посохом. Только это уже сказано. Давным-давно и тем, кого в живых уж нет. Отменяем, значит, хождение за три моря и принимаем, как данность, необходимость расслабиться и получать удовольствие.

А все-так кто он был? Путешественник, воин, поэт. Муж Ахматовой и отец Льва Гумилева. Ученик Брюсова и воспитатель молодых дарований. Знакомство водил великими своей эпохи. Любил женщину, прославившую имя литературного мифа более, чем собственное. Стрелялся на дуэли с другим великим поэтом из-за нее. А с третьим, которого уйму стихов помнишь наизусть и любишь, и не перестанешь любить, с третьим - стойко не любили друг друга и в противостоянии участвовали. И умерли почти одновременно. Нет, на сей раз никаких дуэлей. Тот другой гений - от непонятной неизвестной болезни, с колена начавшейся, безумием и агонией окончившейся (вестником, отступившимся от Миссии, назовет Блока Даниил Андреев в "Розе Мира").

А предмет твоего пристального интереса расстрелян за участие в монархическом заговоре. Да как же так? А в России поэты часто погибают. Климат тут такой, что ли? Да он ведь и знал, что так будет "И умру я не на постели, при нотариусе и враче". Очень достойно, говорят, держался на казни. Спокойно докурил, не терял лица. Он знал:

"В красной рубашке, с лицом, как вымя, голову срезал палач и мне".

И еще, был этот сон на африканской охоте. Об отрубленной за участие в дворцовом заговоре голове. И о том, что было это совсем не больно и как-то глубинно спокойно. Охотник, убивавший зверей из спортивного интереса и человек, чувствовавший родство с травами до степени "сок, выступивший на сломленном листе лопуха, как кровь моя". Тот сон, он приснился как раз тогда, когда задал себе вопрос: Отчего не жаль мне животных, которых убиваю для забавы?

Просто это жизнь. И твоя роль сегодня - взять чью-то. А после отдашь свою. Без сожалений (хотя наметил себе прожить до девяноста лет, оставаясь в здравом уме и трезвой памяти). Что же, так вышло. Прими, как данность. Рожденные в год Собаки, все немного фаталисты. Ты жил с Богом в душе. Ты нес свет. И никогда не отступался от своей миссии. И ты прожил Свою жизнь.

МАРКИЗ ДЕ КАРАБАС

С. Ауслендеру

Весенний лес певуч и светел,
Черны и радостны поля.
Сегодня я впервые встретил
За старой ригой журавля.
Смотрю на тающую глыбу,
На отблеск розовых зарниц,
А умный кот мой ловит рыбу
И в сеть заманивает птиц.
Он знает след хорька и зайца,
Лазейки сквозь камыш к реке,
И так вкусны сорочьи яйца,
Им испеченные в песке.
Когда же роща тьму прикличет,
Туман уронит капли рос
И задремлю я, он мурлычет,
Уткнув мне в руку влажный нос:
«Мне сладко вам служить. За вас
Я смело миру брошу вызов.
Ведь вы маркиз де Карабас,
Потомок самых древних рас,
Средь всех отличенный маркизов.
И дичь в лесу, и сосны гор,
Богатых золотом и медью,
И нив желтеющих простор,
И рыба в глубине озер
Принадлежат вам по наследью.
Зачем же спите вы в норе,
Всегда причудливый ребенок,
Зачем не жить вам при дворе,
Не есть и пить на серебре
Средь попугаев и болонок?!»
Мой добрый кот, мой кот ученый
Печальный подавляет вздох
И лапкой белой и точеной,
Сердясь, вычесывает блох.
Наутро снова я под ивой
(В ее корнях такой уют)
Рукой рассеянно-ленивой
Бросаю камни в дымный пруд.
Как тяжелы они, как метки,
Как по воде они скользят!
…И в каждой травке, в каждой ветке
Я мой встречаю маркизат.

Казалось бы, так много великих имён, о каждом из которых можно написать тома, под такой не очень толстой книжкой, что от повествования ждешь какой-то поверхностности. Но на самом деле все представленные истории любви не поверхностны, благодаря добавлению воспоминаний и писем самих главных героев. Вообще по стилю изложения истории больше похожи на очерки, и во многом характеризуют личности самих главных героев.

Нет среди русских поэтов спокойных лиц. Кто умер от разрыва сердца, кто от пули.

Понятно, что столь неспокойные люди, вряд ли умеют спокойно любить. Тем более в такое нелёгкое для страны время. Как писал в своей книге Ходасевич:

Любовь открывала для символистов и декадентов прямой и кратчайший доступ к неиссякаемому кладезю эмоций. Достаточно было быть влюбленным - и человек становился обеспеченным всеми предметами лирической необходимости: Страстью, Отчаянием, Ликованием, Безумием, Пороком, Грехом, Ненавистью... Поэтому все и всегда были влюблены, если не в самом деле, то хоть уверяли себя, что влюблены. Малейшую искорку, того, что похоже на любовь, раздували изо всех сил.

Только это было справедливо не только к символистам и декадентам, но к поэтам того времени в целом. Любовь была увлечением и игрой, без которой невозможно было писать. Только и сами поэты в этой любви были детьми - непостоянными, эгоистичными, капризными, но не от того ли более других, нуждающимися в защите. Не каждый человек может вынести рядом с собой такого вечного ребёнка, поэтому союзы двух поэтов, например Гиппиус - Мережковский кажется наиболее благоприятными, хотя и там были свои «подводные камни», и этот случай скорее исключение из правил.
В представлении Нины Щербак, благодаря отрывкам из воспоминаний современников поэты видятся более живыми, не такими как в различных сборниках с сухими справочными материалами. В Сергее Есенине, например, за маской всем знакомого простого рязанского парня, на мой взгляд, скрывался расчётливый человек, который прекрасно знал цену деньгам и не хотел их упускать, из его письма Илье Шнейдеру:
Если бы Изадора не была сумасбродной и дала бы мне возможность где-нибудь присесть, я очень много заработал бы денег. Пока получил только сто тысяч марок, между тем в перспективе около 400 ...
В ином свете для меня предстал Владимир Набоков - (к которому после прочтения Лолиты я отношусь с подозрением) - в своей любви, в отличие от многих представителей серебряного века он был заботливым отцом и хорошим семьянином.
Любовь поэта Михаила Кузьмина продемонстрировала состоятельность долгих гомосексуальных отношений - с 1913 года и до конца своих дней (1936) он жил вместе с Юрием Юркуном.
По-другому, благодаря этой книге, мне открылся треугольник Блок-Менделеева-Белый. Вообще все истории своими героями связанны между собой, иногда складывается чувство, что ты разматываешь клубочек судеб, и ниточек в том клубке великое множество. Кстати, почти в каждом очерке повествуется не только о самих поэтах, но и об их произведениях. Иногда даже даётся ключ к пониманию некоторых творений.
Во всем этом чувствуется любовь и неподдельный интерес автора к данной теме. Хотя и он иногда пишет странные вещи. Например, в истории любви Софии Парнок и Марины Цветаевой, автор указывает, что когда эта пара гостит в Коктебеле, в Цветаеву влюбляется Максим Волошин, но в других источниках я читала, что это все-таки был Осип Мандельштам, ведь Волошин и до Коктебеля знал Цветаеву и относился к ней, как друг и учитель. Возможно, это просто описка, даже в жизни такое бывает - думаешь об одном человеке, а произносишь имя другого. Но все-таки и других опечаток в книге много, такая небрежная работа редактора, тем более в книге, посвященной судьбам, чьи имена неразрывно связанны с литературой, может оттолкнуть внимательного читателя. И ещё, что лично мне кажется упущением - отсутствие списка источников и литературных произведений, на которые опирается автор, в самих статьях он, конечно, говорит, откуда взял ту или иную цитату, но все-таки хотелось бы иметь упорядоченный список, а не искать каждый раз по статье.
В остальном же, с точки зрения человека, интересующегося судьбами поэтов серебряного века, книга, на мой взгляд, заслуживает пристального внимания, ведь, по словам Ирины Одоевцевой, приведённым в книге:

Любовь помогает узнать человека до конца - и внешне и внутренне. Увидеть в нем то, чего не могут разглядеть равнодушные глаза. Когда любишь человека, видишь его таким, каким его задумал Бог.

Николай Гумилев, знаменитый поэт Серебряного века, несмотря на свое освобождение от армии, пошел на фронт в кавалерию добровольцем, когда началась Первая Мировая война, в августе 1914 года. Уже в ноябре полк был переброшен в Польшу, где и состоялось первое сражение. "Записки кавалериста" - это отрывочные наброски полковой кавалерийской жизни, сражений, разъездов, в которых поэт принимал непосредственное участие.

Вообще, по прочтении "Записок" складывается ощущение, что война для Гумилева была сплошным праздником. Куда там Ремарку с его мрачняком. Все у нашего поэта легко и ярко, кругом подвиги, восхитительно живописные атаки, немцы так и падают и сами собой в штабеля укладываются да еще на ходу он умудряется замечать и вставлять в свои записи поэтические описания окрестностей. Идиллическая картина, право слово. Именно такое отношение к войне особенно отличает белых офицеров и прочих дворян-монархистов. Небольшая, но познавательная книга.

Я наткнулась на весьма интересный сборник - некое пересечение поэзии знаменитого Серебряного века и века нынешнего. Что уж тут говорить - читать стихотворения поэтов того времени - истинное удовольствие. Многие, конечно, на слуху и выучены давным-давно: это Брюсов со своим "Я так хочу":

Хочу быть дерзким

Хочу быть смелым

И с менее известным:

Ты – женщина, ты – книга между книг,

Ты – свернутый, запечатленный свиток;

В его строках и дум и слов избыток,

В его листах безумен каждый миг.

Ты – женщина, ты – ведьмовский напиток!

Резкий Маяковский с прекрасной "Лиличкой" и "пожаром сердца", печальный Анненский, хулиган-Есенин, дерзкая Марина Цветаева:

Прости, что я, как гость непрошеный,

Тебя не радую,

Что я сама под страстной ношею

Под этой падаю.

О, эта грусть неутолимая!

Ей нету имени…

Прости, что я люблю, любимая,

Прости, прости меня!

И, конечно же, бесподобный в своей любовной лирике Борис Пастернак - почти все его стихотворения, включенные в этот сборник, я знаю наизусть. О, какие же они вкусные, эти строчки - так и просятся на язык, хотят быть произнесёнными:

Ты – благо гибельного шага,

Когда житье тошней недуга,

А корень красоты – отвага,

И это тянет нас друг к другу.

Или:

Сними ладонь с моей груди,

Мы провода под током.

Друг к другу вновь, того гляди,

Нас бросит ненароком.

Его любовная лирика буквально наэлектризована этим чувством, эмоциями, энергией; это, фактически, гимн любви:

Пошло слово любовь, ты права.

Я придумаю кличку иную.

Для тебя я весь мир, все слова,

Если хочешь, переименую.

Вторая часть, век нынешний, конечно, уже не то - реалии нашего времени - смски, электронные письма, безотцовщина, кола и так далее - наводняют стихотворения этих писателей. Но было и парочку стоящих - это, конечно, известная уже для меня, Лариса Романовская - в романах о московских сторожевых к каждой части есть её стихотворные эпиграфы; и новая Елена Касьян. Зацепили её метафоры и образность языка:

Любовь – это орган, внутренняя часть тела,

И там, где недавно ещё болело,

Теперь пустота. Вот такие дела…

Любовь – это донорский орган, и я его отдала.

Не спрашивай, как я посмела.

Подводя итог, отвечу на вопрос, поставленный в самом начале сборника: "по-прежнему ли поэзию рождает любовь". Думается, любовь и поэзия - родственные понятия. Любовь - без разницы, в каком ключе - дарит нам вдохновение, порождает создавать что-то новое, но и хорошая, качественная поэзия дарит нам крылья, заставляя душу ликовать, наслаждаться красивыми речевыми оборотами и конструкциями. Из-за любовной лирики в своё время влюбилась в творчество Пастернака (хотя этого писателя и до этого любила крепко), читала его "запоем". Радует, что над любовью и поэзией время не властно, и в пороховницах ещё остался заряд...