– Ладно, вызывайте вертолет! – решил он.

Скородумов откровенно обрадовался. Журналисты же, во всяком случае, большинство из них, расстроились. Во всяком случае, делали вид, что расстроились. И в самом деле, кто знает, какие чувства они испытывали на самом деле? Быть может, только изображали недовольство, а сами рады-радешеньки, что кто-то принял решение отправить их вертолетом подальше от этой опасной вершинки…

– Миша, мы же отсюда такие репортажи сделаем! – наседали на Соломатова телевизионщики с канала НТВ. Они принимали его за своего армейского коллегу, не подозревая, что общаются с военным контрразведчиком. – Ведь такая удача подвернулась!.. Мы же сами за себя отвечаем!..

– Это вам только кажется, – ухмыльнулся Михаил. – Если будете на коне – обо мне никто не вспомнит, а случись что – ваше же руководство поднимет вой: кто лично виноват и что с ним делать… И потребуют подать им Ляпкина-Тяпкина…

Короче говоря, вертолет прилетел^[4].

Вертолетчики были злые, как черти. Оказалось, они только собрались в баню, а их выдернули едва не из парной.

– Кто тут старший? – зарычал на оробевших журналистов командир экипажа.

Позднее Михаил с ним познакомился и даже подружился. Это и был Константин

Калюжный. Но это было позднее. А в тот раз даже ему, на что ко всему привычному человеку, стало не по себе под грозным взором командира экипажа.

– Я, – не стал запираться Михаил.

Калюжный смерил его тяжелым взглядом и процедил:

– Быть в готовности, скоро вылетаем…

Тут-то Соломатов и допустил ошибку, о которой затем пришлось здорово пожалеть.

– Слышь, командир… – отвел он Константина в сторону. – На вот тебе, к бане, чтобы не сердился.

Он протянул Калюжному банку водки. Тогда в Москве продавались такие жестяные баночки, по 0,33 литра. Удобные они были тем, что их никогда не подделывали (алкомафии заниматься этим было невыгодно – потому, наверное, их выпуск вскорости и запретили) и в дорогу такие брать было удобно: не бьются и тара почти ничего не весит.

– Спасибо, – уже мягче буркнул тот.

И ушел. Через несколько минут Соломатова отыскал борттехник вертолета.

– Вас командир вызывает, – сообщил он.

– Вызывает? – с нажимом переспросил Михаил.

– Ну, приглашает, – нехотя поправился борттехник.

В силовых структурах всего мира вообще очень болезненно относятся к подобным вещам: вызывать к себе офицера может только его прямой начальник. Любой другой, пусть даже генерал, и уж тем более другого ведомства, может только приглашать.

Оказалось, в салоне «вертушки» уже накрыт импровизированный столик, на котором одиноко торчала подаренная банка водки, а вокруг теснились небрежно, с зазубринами, вскрытые банки консервов и прочая немудреная армейская закуска – невесть откуда взявшиеся свежие парниковые огурцы, колбаса, толсто нарезанное размякшее серое сало, крохкий хлеб из полевой пекарни…

Поначалу Миша отреагировал на это вполне спокойно – ну что такое 0,33 на четверых здоровых мужиков, да еще при такой закуси? Но, как вскоре выяснилось, все получилось согласно известной шутке: «Сначала было пиво…». У вертолетчиков в «заначке» нашлась изрядная фляжка чистого медицинского спирта… А команды на взлет все не было – как потом выяснилось, «борт» должен был по пути забрать из Ханкалы известного всей стране генерала (не будем вспоминать его имя всуе и бередить душевную рану), у которого накануне погиб единственный сын-офицер и который прилетал позаботиться о его останках…

Короче говоря, пока ждали команду, прикончили и спирт. Вертолетчики заметно захмелели, разговаривали громко, начали вспоминать эпизоды из службы… Михаил несколько раз пытался напомнить им, что они «за рулем», но те только безмятежно отмахивались и наливали еще.

– В воздухе ГАИ пока не придумали, – раскатисто смеялся Калюжный. – Не боись, пяхота, доставим вас в лучшем виде! На всю жизнь запомнишь!

И ведь действительно запомнил – разве такое забудешь…

В конце концов, команда на старт последовала. Лететь предстояло прямо в Моздок, к счастью, не залетая за генералом.

Что это был за полет!..

Вертолет мчался над самой землей, едва не задевая передним колесом за поверхность. Он резко перепрыгивал через оказавшиеся на пути лесополосы, отдельные деревья и линии электропередач, причем, перепрыгивал так, что, казалось, трещала хвостовая балка. Геликоптер вдруг падал с обрыва к самой поверхности Терека, когда эта извилистая, со множеством рукавов, река оказывалась на пути. А потом вдруг свечой взмывал в синее небо…

Журналисты негромко поругивали вертолетчиков, особо, впрочем, не переживая: считали, что подобным полетом те мстят им за сорвавшуюся баню, свято веря при этом в их мастерство. И только Михаил, зная, сколько те «приняли на грудь», с замиранием сердца ожидал каждой их очередной выходки. А ну как что-нибудь не рассчитают в своих виражах!..

Нигде не ошиблись и доставили в Моздок и в самом деле в лучшем виде. Однако даже теперь, в жарко натопленной бане, и то Михаил почувствовал, как по телу прошелся холодок от тех давнишних воспоминаний.

…В конце концов поддался и этот узел. Соломатов скинул второй ботинок. С удовольствием стянул жесткие носки и безжалостно швырнул их в угол, где валялись какие-то тряпки. Предвкушая нынешнюю помывку, он специально зашел в магазин и купил пару новых. Наслаждаясь, пошевелил освободившимися от обуви грязными пальцами ног – за последние дни пришлось немало помотаться, а помыться все не удавалось.

И вдруг принял решение:

– А, ладно, уговорил, была не была, плесни и мне чуток.

– То-то же! – засмеялся Калюжный. – А то девочку нецелованную строит…

Он уже взялся за фляжку, когда дверь в предбанник распахнулась и в проем всунулась голова в форменной фуражке с «крылышками» на высокой тулье и жетоном дежурного на груди.

– Калюжный, Костя! Ты здесь?.. – обрадовался появившийся. – Хорошо, что я тебя нашел… Срочно на взлет!

– Чего? – летчику настолько не хотелось выбираться отсюда, что он решил понадеяться на то, что ослышался. – Мне же сегодня выходной дали – подмыться-подбриться!.. Ты же знаешь!

– На вылет! – перебил его дежурный. – Там что-то серьезное стряслось… Каких-то генералов раздолбали, – матюком разъяснил он ситуацию.

Голова дежурного исчезла. И только тогда Калюжный разразился длинной тирадой отборных ругательств.

– Опять из-за тебя баня срывается! – с досадой сорвался он на Михаила.

Какие-то генералы, которых где-то кто-то раздолбал, были, во-первых, далеко, а во-вторых, они были понятием отвлеченным, абстрактным. А друг, на котором можно сорвать злость – вот он, рядом сидит.

– Я-то тут при чем? – ошарашенный несправедливым обвинением, уставился на Константина Соломатов.

– A-а, при чем, не при чем… – махнул рукой вертолетчик и принялся натягивать комбинезон прямо на влажное от пота тело. – Как с тобой свяжешься, так обязательно баня сорвется, – уже более миролюбиво, стараясь придать голосу шутливые интонации, ворчал он. – Одно слово – пяхота…

Михаил, вздохнув, тоже принялся торопливо надевать свой «камуфляж».

– У сильного всегда бессильный виноват… – процитировал он по памяти дедушку Крылова.

– Ты-то куда собираешься?.. Тебя-то эти дела вообще никаким боком не касаются, – с завистливой досадой продолжал ворчать Калюжный.

– Да ну? – хмыкнул Михаил. – «Не касаются…», – язвительно передразнил он. – Да если я сейчас с тобой не полечу, ты ж меня потом вообще совсем с белу свету сживешь!.. Пошли, ас!..

Видя, что Константин влез в комбинезон быстрее, чем он натянул свой «камуфляж», ботинки Соломатов натянул прямо на босу ногу, без носков – старые, заскорузлые, надевать не хотелось, а новые, на немытые ноги, жалко… Даже завязывать шнурки не стал – просто небрежно заткнул их длинные концы за разлаписто оттопырившиеся берцы. Новенькие же, с необорванной еще этикеткой, носки так и остались дожидаться возвращения хозяина в предбаннике на лавке из обожженного дерева.

…Плохая примета, надо сказать…

Они выскочили из бани вместе.

– Не улетай без меня! – попросил Михаил друга. – Я только на КП заскочу…

Калюжный не ответил. Соломатов понял, что подождать вертолетчик его подождет, но только до разумных пределов – будет команда срочно вылетать, он полетит, специально для Михаила задерживаться не станет.

Константин поспешил к своему вертолету, стоящему на бетоне «рулежки» в общем ряду со своими трудягами-собратьями «Ми-восьмыми». Свой аппарат он ласкательно называл «Ми-шкой» – и Соломатову было приятно думать, что тут прослеживается ассоциативная связь с его именем…

Михаил быстрым шагом, едва не бегом, направился к башенке командного пункта с застекленным «фонарем» наверху. Нужно было точнее узнать, что же стряслось такое, что поднимают в воздух именно Калюжного. Здесь выходных как таковых не бывает, но время от времени летчикам, да и не только летчикам, всем офицерам давали отдохнуть – сходить в баню и побаловаться спиртным. И вызвать с такого полуофициального выходного человека могли только по причине очень актуальной.

Соломатову же быть в курсе происходящего полагалось по должности. Особенно если информация о разгромленной колонне и в самом деле верна – мог ведь дежурный и приврать что-нибудь, чтобы поторопить Калюжного, или сказать что-то не в полной мере соответствующее действительности, не разобравшись толком в ситуации…

На КП он сразу ткнулся в дверь с биркой «Посторонним вход воспрещен». По большому счету, Соломатов был здесь абсолютно посторонним. Однако его знали хорошо, а потому запретов для него не существовало.

В двери он столкнулся со знакомым офицером.

– Ты Калюжного не видел? – озабоченно спросил тот. – Его тут ищут…

– Он уже в «вертушке», – сообщил Михаил. – Его из бани вызвали, – счел нужным добавить он.

– Что значит быть лучшим летчиком полка… – с непонятной интонацией обронил знакомый и хотел уже идти дальше.

– Так что там стряслось-то? – остановил его Соломатов.

– Какие-то боевики на перевале Халам-Самбулак колонну вдребезги расхреначили, – покосившись на разномастную группу военных, толпившихся возле окошка диспетчера по полетам, негромко сказал тот. – А там – одни генералы… Море крови, куча трупов…

– Понятно…

Офицер кивнул и поспешил по своим делам. Михаил вошел в комнату дежурного. Собираясь в баню, он оставил здесь на хранение свой автомат.

По большому счету, оружие, тем более автомат, ему в командировке было абсолютно не нужно. Однако приказ есть приказ – в эти края летать только с личным оружием. Ну а коль уж прилетел со «стволом», никуда не денешься, приходится таскать его все время с собой. Особенно когда садишься в «вертушку», автомат нужно обязательно забирать – неведомо, куда вертолет полетит дальше, какую задачу получит экипаж по ходу дела. Вертолет – дело такое: можно вылететь на час куда-нибудь в соседний гарнизон за полсотни километров, а потом оказаться за тридевять земель и пробыть незнамо где невесть сколько времени. Направят в какой-нибудь Беташ-Юрт, и сиди там несколько суток, дергайся, переживай, что там с оружием!..

– Где Майданов? – спросил Михаил у дежурного, пока тот возился с замком сейфа, в который сунул укороченный «Калашников» Соломатова.

– На вылете, – отозвался тот. – Он по связи и сказал Косте лететь.

– Понятно…

Николай Майданов был старинным, еще по Афгану, знакомым Михаила. Здесь, в Моздоке, он командовал полком вертолетчиков. Невысокого роста, крепкий и подвижный красавец, Николай вообще был личностью уникальной. Еще за Афганистан он получил звезду Героя. В первую чеченскую кампанию оттарабанил на Кавказе по полной программе. Когда Басаев с Хаттабом вторглись в Дагестан, он был уже там. Именно Майданов сумел сделать то, что до него не удавалось никому – Николай на своей старенькой «восьмерке», на внешней подвеске, смог поднять в горы на немыслимую высоту гаубицу, чем по сути спас засевших там десантников…

«Если бы Коля был здесь, он бы полетел сам», – расценил ситуацию Михаил^[5].

Но так как командира на месте не оказалось, лететь пришлось Калюжному – и в самом деле лучшему (после командира?) вертолетчику полка.

– Ладно, все, пока…

Соломатов схватил автомат, прищелкнул магазин и торопливо направился к выходу.

– Давайте, ни пуха… – напутствовал дежурный.

– К черту!

Еще издалека было видно, как медленно пошли по кругу лопасти несущего винта вертолета Калюжного. Хорошо, что Михаил знал, где именно тот стоит – с тех пор, как «вертушки», исходя из интересов секретности и безопасности, обезличили и на них перестали крупно рисовать номера «бортов», распознать их на расстоянии стало намного сложнее.

Только бы не улетел!..

Соломатов знал, что на подготовку двигателей вертолета к запуску, на их прогрев требуется какое-то время. Причем, для Ми-8, на котором летал Калюжный, этого времени требуется меньше, чем, скажем, для Ми-24, которого невесть за что окрестили «крокодилом». Но знал Михаил и другое – в случае внезапного тревожного вылета время подготовки можно несколько сократить. Понятно, что это нарушение инструкций, ну да только, как пелось в старой песне, «я жизнь живу не по учебникам…». Понимая это, Михаил побежал по кочковатому, покрытому выгоревшей травой и сухими шарами перекати-поля, замусоренному полю к «вертушке», винты которой уже слились в размытые мельтешащие диски. Над полем пронесся хлопающе-ниспадающий звук – машина была готова взлететь в любое мгновение.

Лесенка-трап была еще в пазах, борттехник стоял в проеме открытой дверцы, кричал что-то неслышимое за ревом двигателей и нетерпеливо махал рукой. Михаил и без того бежал уже из последних сил. Без разминки, по неровному полю, в хлюпающих незашнурованных ботинках на босу ногу, с автоматом в руке – к такому спурту он явно готов не был.

Добежав до вертолета, задыхающийся Михаил попытался с ходу взбежать по трапу. Но сил на это у него уже не осталось. Нога соскользнула со ступеньки и Соломатов с размаху упал, больно ударившись локтем о металл лесенки. Автомат отлетел в сторону и, звонко срикошетив от стойки колеса, шлепнулся в пересохшую траву.

– A-а, черт бы тебя побрал! – заорал раздосадованный внезапным вылетом, а потому очень злой борттехник.

Он одним махом спрыгнул на землю, подхватил автомат, помог подняться Михаилу и довольно бесцеремонно впихнул его в открытый проем. Взобравшись сам, с досадой швырнул укороченного «Калашникова» на небрежно свернутый валяющийся на ребристом полу брезент. После этого ловко выдернул из пазов лесенку-трап, втащил ее внутрь. Дальнейшее произошло одновременно: машина резко, с места, без обязательного контрольного зависания, пошла вверх, а борттехник начал закрывать дверь в разверзшуюся у него под ногами пропасть. Одно неудачное движение – пилота ли, борттехника или порыв ветра качнет вертолет – и прапорщик мог выпасть наружу…

Насколько же они все доверяют друг другу, – невольно оценил задыхающийся после пробежки, Михаил. Все: и Калюжный, и борттехник, имени которого Соломатов не знал, и правый пилот, которого звали Евгений, и… вертолет. Воистину – одна команда.

Константин обернулся через плечо со своего места, призывно махнул ему рукой. Михаил, все еще тяжело дыша, поднялся и, придерживаясь за переборку, подошел к летчику. Уже застопоривший дверь борттехник стоял рядом.

– Чемпиён! – насмешливо прокричал Калюжный, подражая неподражаемой героине «Покровских ворот» Маргарите Хоботовой. – Как бок? Побаливает?.. Это аппендикс…

– Иди к черту!

Все трое вертолетчиков довольно захохотали.

Михаил освободил проход борттехнику и уселся на левое место, между закрытой дверцей и огромной желтой бочкой с топливом. Выглянул в иллюминатор. Под брюхом вертолета быстро уплывали назад коробочки домов, утопающие в густой зелени садов. Промелькнули Терско-кумский канал, щебеночный карьер с замершим на дне экскаватором, широкая пойма извилистого, текущего несколькими руслами, Терека, железная дорога, шоссе со снующими туда-сюда машинами…

Моздок с хорошо видной отсюда телевышкой остался слева. Геликоптер мчался строго на юг.

Где-то там, на перевале горной дороги, попала в засаду колонна… Как они умудрились так классно подставиться, эти наши доблестные генералы?.. Какие умные головы готовили их поездку, если информация о ней перестала быть секретом для боевиков с таким временным запасом, что те успели организовать засаду?.. Не иначе, как их кто-то «заложил»… Кто? Кто знал об этой поездке?.. Похоже, предстоит серьезное разбирательство. Михаил к нему отношение будет иметь весьма опосредованное, конкретно этим случаем станут заниматься его местные коллеги, однако… Однако факт остается фактом: уже не в первый раз появляются серьезные основания подозревать, что из авиагарнизона происходит утечка секретной информации.

Впрочем, сначала нужно разобраться, что там и в самом деле произошло.

…Поначалу Константин вел машину над дорогой. Она, эта дорога, поражала отсутствием на ней движения.

Рассказывали, что ее сразу после войны, той, Великой, построили немецкие военнопленные. Построили как временную – первоначально она была рассчитана лет на десять эксплуатации. Однако сказалась немецкая добросовестность – дорога практически без ремонта обходилась почти сорок лет. Да и в дальнейшем здесь достаточно было лишь регулярно кое-где подсыпать щебенки… Так и делали, не считаясь с тем, что щебень брали на территории одной республики, а рытвины засыпали на территории другой – при советской власти все это было понятиями более чем относительными… Ну а потом пришли оголтелые товарно-денежные отношения. И дармовой щебень просто так отсыпать друг другу перестали, потребовали платить. Не помогли аргументы, что, мол, у соседей нет щебеночного карьера, что дорога позарез необходима обеим республикам, что они обе входят в состав России, что так было всегда, что соседям надо помогать…

Так и заглохла дорога – теперь по ней лишь изредка ездили, подпрыгивая на рытвинах, военные машины. Ну а трасса, по которой не ездит транспорт, выходит из строя куда быстрее, чем та, которая эксплуатируется на полную катушку.

Странное дело, если разобраться. В стране, где еще полтораста лет назад поэт писал, что «вязнут спицы расписные в расхлябанные колеи», и в которой поныне хорошие дороги в дефиците, мы позволяем себе роскошь терять уже имеющиеся трассы. На всю территорию государства, занимающее самую большую площадь в мире, у нас имеется всего 87 тысяч километров железных дорог и полмиллиона километров автомобильных, из которых всего 330 тысяч с улучшенным покрытием, в отличие от остальной Европы, где протянуто 156 тысяч километров железных дорог и 4 миллиона автомобильных. Вот такая арифметика-с… Воистину следует задуматься, кто мы: не то Евразия, не то Азиопа…

На ней-то, на этой полузаброшенной трассе, и поджидали «мстители ислама» московскую инспекцию.

…С высоты полета было хорошо видно, как прямая дорога, втягиваясь в предгорья, приноравливаясь к природному рельефу, начала причудливо петлять. Константин потянул на себя ручку шаг-газа, поднимая вертолет повыше. В горах, где прячутся боевики, для вертолета это чревато неприятностями – с любого склона может стартовать ракета, у которой шансов попасть в летящую тихоходную машину тем больше, чем та поднимется выше. Однако Калюжный решил, что в данном случае риск не только оправдан, даже необходим – чтобы не выписывать все замысловатые кривые дороги в поисках места, где произошла трагедия, лучше подняться вверх и попытаться разглядеть шлейф дыма, ориентируясь в дальнейшем по нему. А в том, что такой шлейф будет, он не сомневался – слишком много довелось повоевать, чтобы знать, как выглядит с высоты место, где автоколонна попадает в засаду.