1584 год. Раскол в Боярской думе

Ищите во всём великого смысла. Все события, которые происходят вокруг нас и с нами, имеют свой смысл. Ничего без причины не бывает…

Иеромонах Нектарий (Оптинский)

Иван Меньшой Васильев сын Воейков крепко думал.

Да и было о чём!

Перед ним стояли уже ополовиненная баклага с пивом, глиняная кружка, а также немудрёная снедь на оловянной тарелке… То, что и нужно русскому человеку, чтобы крепко подумать о том, как поступить в случае, когда оказался на развилке жизненных путей.

В горницу сунулась было Лушка – дворовая девка, которая охотно утешала его в такие вот минуты, когда думы одолевали… Впрочем, думы одолевали Воейкова нечасто – Лушка миловала куда чаще…

Однако в этот раз Меньшой цыкнул на неё, и девка испуганно исчезла. Испуганного испуганно, но только далеко не уходила – знала, что рано или поздно, непременно покличет…

Скорее, рано…

В принципе, Иван прекрасно понимал, что думай – не думай, а только выбора по поводу того, как ему поступить, у него особого нет. За него уже всё решено – Господом Богом ли, провидением, а то и самолично боярином Годуновым Борисом Фёдоровичем… Неважно. Главное – у него и в самом деле нет выбора.

Или всё ж таки выбор имеется всегда?..

Ладно, он, государев стольник Меньшой Воейков, сейчас на распутье… А бояре высокородные, заседающие в Боярской думе – они ж тоже сейчас все на перепутье! К какому стану пристать?.. Тут ведь ошибиться никак нельзя: не того поддержал – и ждёт тебя либо опала, а то и плаха…

В марте преставился государь Иоанн Васильевич. Правил он полвека и ещё полгода – целая эпоха, почитай, поколение целое в России выросло людей, не представляющих иного мироустройства.

И вдруг – не стало казавшегося вечным правителя! Страна, держава вся вдруг осиротела!

Но самое страшное – преемника у него достойного не оказалось!

Как же это опасно для государства, когда у сильного правителя не оказывается достойного преемника! Сколько Россия за всю свою многовековую историю по этой причине невзгод пережила!..

Шапку Мономахову наследовал единственный выживший сыночек грозного царя, Фёдор Иоаннович. Уж чего в нём больше оказалось – доброты или дурости, всяк сам по себе может решать, юродивым его считать или вовсе уж недомыкой… Только одно не вызывало сомнения ни у кого: на царство он никак не годен.

Понимал это и покойный Иоанн Васильевич. Уж как он жалел, что не уберёг сынов своих – что Димитрия-первого, утопшего вовсе уж во младенчестве, что во младенчестве же умершего Василия, Машкой Кученей рождённого, что Ивана, смерть которого народная молва упорно связывает с приступом гнева у родного отца, что второго Димитрия, угличского мучника…

Ситуация усугублялась ещё и тем, что ни от одного из сыновей у государя не осталось внуков! У Фёдора родилась дочка, да и та годика не прожила… Оставалась надежда, конечно, что Господь не оставит Россию своею милостию, не позволит прерваться роду государей московских, от Ивана Даниловича Калиты идущему, и одарит Фёдора сыночком…

Ибо едва ли не самое страшное для державного мужа – осознавать, что лелеемая тобою держава с твоей кончиной рухнет, расколется в усобице… Зачем тогда все усилия, зачем пролитая кровь подданных, зачем взятые на душу многочисленные грехи во имя собственной власти?..

Да и вообще для истинного мужчины главное – знать, что род твой не прерывается, что дело твоё передаётся в надёжные руки… Если же в этом деле что-то не складывается, остаётся уповать только на Божью милость!..

С той надеждой и отошёл в мир иной грозный царь. А для реального управления державой оставил Опекунский, или Регентский совет. В него вошли князья Иван Мстиславский и герой Псковской обороны Иван Шуйский, а также любимец московского высшего света Никита Романов, хитромудрый Борис Годунов и честолюбивый Богдан Бельский… Все они принадлежали к разным кланам, друг друга особо не жаловали – и именно в этой взаимной неприязни царь Иван видел залог того, что никто из них не сможет выдвинуться на первые роли.

Какое-то время так и оставалось. Опекуны ревниво следили друг за другом. И в результате вопросы решались для пользы Отечества, а не для личного блага кого из царедворцев.

Однако недолгой оказалась та натишь!

Соперники не сидели, сложа руки – каждый старался обзавестись сторонниками, сколотить коалицию, чтобы свалить супротивников… О благе государства речь теперь особо не шла – каждый больше помышлял о собственных интересах!

И вот уже в назначенном Опекунском совете всё чаще начинает появляться Пётр Головин – один из двоих казначеев государевых. Оно вроде как и закономерно – как ни ряди, а без денег ни один государственный вопрос не решить… Однако Головин – человек Мстиславского, Шуйских, Шереметевых… То есть начала усиливаться партия родовитой знати – а это прямая угроза для Годунова, Бельского и других царедворцев помельче родом…

То есть любому мало-мальски сведущему человеку понятно, что нарастающее противоречие в Опекунском совете, да и вообще в Думе – явление не временное, не из тех, что само по себе затухает… Тут грядёт такое размежевание, такое противостояние, что только держись!

Кто-то непременно победит – и горе побеждённым!..

И ему, лично Ваньке Воейкову, стольнику государеву, в стороне от событий не отсидеться. Он обязан принять чью-то сторону! В смысле, не кому-то обязан, а просто посерёдке меж враждующих группировок тихий уголок не сыскать!

Почему ж так случается, что не могут бояре править совместно, что обязательно каждый стремится вверх продраться, выше других вскарабкаться!..

Простой боярин жаждет стать боярином Аптечным, Аптечный – Конюшенным, а тот – Ближним…

Думает Воейков…

А потом вдруг понимает, что, в общем-то, давно про себя уже всё решил… Что и в самом деле нет у него, в общем-то, выбора…

В этом противостоянии старой знати и новых людей, ему крыло новопришлых ближе.

Покойный государь Иоанн Васильевич попытался своротить шею дородной знати, да не сумел дело до конца довести. И вот она пытается отыграть свои позиции, вернуть всё на круги своя. А Годуновы, Бельские – они представляют собой уже людей, которые на первое место стараются ставить деловые качества человека… Получится ли – бог весть! Но только для таких, как Воейков – они более надёжное будущее!.. При них у Воейкова имеется хотя бы надежда на то, чтобы продвинуться – при Шуйских даже надежды нет.

И когда понял это Иван, сразу легче стало.

Он ухмыльнулся, широко перекрестился…

– Помоги мне, Господи!..

Приложился к кружке…

И направился в красный угол – задёрнуть шторки перед иконами.

– Лукерья! – крикнул громко. – Куда запропастилась – не докличешься, когда нужна!..

Выбор был сделан!

У Годунова

…Потому что все ищут своего, а не того, что угодно Иисусу Христу.

Послание Павла к Филиппийцам (2,21)

Тем же вечером Воейков уже сидел у Годунова.

– Правильно сделал, Ванюша, что ко мне склонился, – одобрительно и ласково улыбался боярин, самолично наливая подручному хмельного – они говорили наедине, Борис Фёдорович даже коморных слуг не допустил. – Мне такие как ты нужны. Решительные, и чтобы исполняли, не размышляя особо…

Меньшой промолчал. Хотя и царапнула его оговорка про «не размышляя»… Размышлял он, когда доводилось исполнять щекотливые поручения. Другое дело, что всегда умел найти оправдания себе… И продумывал, как защищаться, если вдруг ситуация сложится не в его пользу…

Знал он и то, что ласковости боярина особо доверять не следует. Любого боярина!.. Особенно Бориса Фёдоровича. Он всегда себе на уме оставался, за что и покойный Иоанн Васильевич его особо выделял.

Среди опричников ведь тоже разные людишки встречались. Кто-то на полях сражения насмерть бился, кто-то калёным железом крамолу внутри страны выжигал… Ну а кто-то хитромудрые каверзы изобретал, служил государю Иоанну Васильевичу изворотливостью ума… Все одинаково звались – опричники. А реально – каждый личный урок исполнял!

Давно уж распустил опричную тысячу царь Иоанн. Уж и сам с тех пор отошёл в мир иной. А только по сей день на многих царедворцах стоит опричное тавро. И все знают о том, кто персонально состоял в их рядах.

В тысяче той состояли избранные из избранных! Государь лично знал каждого опричника, каждого жаловал, с каждого и спрашивал.

Кто из опричного войска бестрепетно на битву шёл, на поле брани пал – уважения достойны.

Кто внутреннюю измену пресекал – уважения достойны двойне, считал Меньшой, ибо внешний ворот не скрывается, всегда на виду, а внутреннего попробуй-ка ещё распознай!.. Да и потом – внешнего ворога срубить на поле брани не зазорно, никто после пенять не станет. А вот как выявить, а потом на дыбу вздёрнуть ближнего своего, соотечественника, с которым до того за одним столом сидел, в одной сече участвовал… Опять же, родичи у казнённого останутся, с которыми потом встречаться, в глаза им смотреть – в которых укор непреходящий горит… С сыном или братом казнённого в битву вместе идти, спину ему доверять свою прикрывать… Нет, опричник, который боролся с внутренней изменой, достоин большего уважения, чем рядовой ратник, даже идущий на смертельный подвиг ради други своя!

Но больше всего, с точки зрения Воейкова, уважать следует как раз тех, кто меч из ножен вынимает редко, а умом своим пользы державе приносит больше остальных, тех, о ком речь выше шла.

Борис Фёдорович Годунов относился как раз к таким. Ратных подвигов за ним числится не так много… Он войн вообще не любил, и уклонялся от сражений сколько только возможно.

Зато ума – палата!

Однако и опасаться таковых следует больше всего. Потому что если за выгоду сочтёт, отправит на плаху любого неугодного. Или татя подошлёт, чтобы удавить ставшего ненужным человека потихоньку, без огласки. Причём, что касается лично Годунова, то тайно татя подослать – это как раз его стезя, открыто он редко кого казнить велел.

Уж кто как не Иван знал о существовании многочисленных тайных подземных ходов, протянувшихся под Москвой. Которые вели от помещений Разбойного приказа, примостившегося в самом уголке Кремля, у Беклемишевой башни, от подземелий Троицкой башни, в которой содержались самые опасные государевы преступники, от Опричного двора, прижавшегося к стене Крестовоздвиженского монастыря, что на Моховой, от усадьбы рыжего Григория Бельского, больше известного как Малюта Скуратов, располагавшейся на Берсеневке близ замоскворецких царских садов… А куда они вели, эти тайные ходы?.. Многие – так прямо к воде: к Москве-реке, к Яузе-реке, к запруженной Неглинке… Бездыханные изувеченные тела скольких людишек, прошедших поднаторевшие в жестоких истязаниях лапы заплечных дел мастеров, так и не обрели покой в освящённой земле близ церквей, а отправились в мутные глубины на радость водящимся тут в изобилии ракам и иным речным трупоедам!..

…Сегодня ему, боярину Годунову, для тёмных дел нужен Воейков – вот он и ласков с рядовым стольником, сам ему зелена вина подливает, честь оказывает… А потребуется – столь же ласково велит кому иному и его придушить, Меньшого Воейкова…

Понимал это Меньшой. И всё же… Всё же ближе ему оставался Годунов, чем чванливые Шуйские или Мстиславские…

Впрочем, в любой фамилии встречались разные люди. Тот же Иван Петрович Шуйский себя в Пскове показал с самой лучшей стороны… Только вот не он взялся приветить Воейкова – Годунов в нём разглядел полезного для собственных планов человека.

Между тем, Борис Фёдорович душевно продолжал, пытливо заглядывая в глаза Воейкову:

– Ты, Ванюш, вот что рассуди… Думаешь, мне самому по сердцу эта грызня промеж бояр-то?.. Чего мне хотеть-то?.. Я ж Ближний государев боярин, куда уж выше-то!.. Только…

Он запнулся, засмеялся…

Выпрямился… Затвердел лицом… И стал истинно боярином – дородным, властным… Державным!

– Задумал я, Ванюша, построить новую стену вокруг Москвы, – усевшись на скамью, заговорил Годунов. – Не умещается столица нашего царства в пределах Китай-города. Отнести пределы к Козьему болоту, к Могильцам, к Сивому ручью… Как считаешь, нужное дело?..

– Вестимо, нужно, – осторожно, не понимая, куда клонит боярин, согласился Воейков.

– А что нужно для этого? – продолжал боярин.

– Ну, воля государева… Мастера-град од ельцы… Людишки-каменщики… – неуверенно ответил стольник.

Он понимал, что Годунов ожидает от него какой-то конкретный ответ, но пока не нащупал, какой именно.

– Правильно, правильно… – согласно кивал Борис Фёдорович на каждый пункт. – Ну а чтобы это всё появилось?..

– Деньги нужны… – сообразил Воейков.

– Правильно, Ванюша, деньги! – стало ясно, что Годунов ждал именно этого слова. – А где они?..

– В казне…

А казна-то – в руках Головиных! – понял, наконец, куда клонит боярин, стольник. А Головины – союзники Шуйских!..

Значит, вон куда Годунов нацелился!.. Казну к рукам прибрать!.. А у кого казна – у того и подлинная власть!

– В том-то и дело, Ванюшка, – горестно вздохнул Годунов. – В том-то и дело, что денег в казне нет. Все разворовали тати Головины. Сейчас их счета проверили, и там такие недоимки вскрылись!.. Не представляешь даже!..

Далее он заговорил уже строже.