Сказал и отправился дальше по дамбе. Та ещё тоже птица. Офицер ФСБ как-никак, хотя телосложения абсолютно невзрачного. И лицо у него такое же – как обмылок. Волосы вроде бы чёрные, лоб высокий, а вот глаза слегка вроде как щурятся. Сразу видно: лукавый, зараза. Прилип с вакансией, как банный лист к заднице.

Тимофеич радёхонек – опять отбодался от вакансии. Была бы она привлекательной, её давно бы заняли. А раз так, то выходит, что никому эта должность не нужна. Тимофеич даже начальником смены не хочет идти, потому что отвечать за других ему теперь, увы, не хочется. Нервотрёпная служба давно позади, так что не следует напрягаться.

Закрыв дверь, стрелок поднялся на второй этаж, встал возле окна, провожая взглядом фигуру в тумане и копаясь в мозгах. Встретил недавно сокурсника, Юру Буханцева. Тот майором ушёл со службы. Улыбка – от уха до уха. Физиономия красная. Слегка под мухой. Нос в синеватых прожилках. Поздоровался и давай хвалиться, как ему хорошо адвокатом в первой коллегии. После учёбы он попал в следственный аппарат. Отсюда у него опыт и связи. Он заранее знал, куда лыжи свои навострить. Тимофеич об этом не знал – куда послали, туда и пошёл. А послали его в УВД, а оттуда – в ОМОН. В итоге – полнейшая дисгармония в юридической части, поскольку совершенно невосприимчив к бумагам. Таких юристов сплошь да рядом. Куда ни кинь – всюду лица на вахтах знакомые чудятся…

Тимофеич отстоял свои часы. Последний час тянулся особенно трудно. Минута цеплялась за минуту, совершенно не желая двигаться.

Наконец из караульного помещения дружно выпала новая смена. Она ведёт себя так, словно предыдущая им крепко задолжала: инвентарь принимают чуть не по описи – телефонный аппарат один, стол один, жезл для остановки транспорта один, рация одна… Стекла в окнах ещё бы пересчитали, но пока что до этого никто не додумался. Больше придраться не к чему, поэтому выдавливают из себя, как из тюбика с зубной пастой: «Можете быть свободны, господа мухобои…»

Завтра повторится то же самое, но только с ними самими.

Николай Тимофеич вернулся в караульное помещение, сдал карабин и патроны. Расписался в суточной ведомости. Потом собрал в кучу подсохшие вещи, свернул и положил в рюкзак. Туда же сунул, вынув их холодильника, пойманную вечером щуку.

– Ну что, тронулись помаленьку?

Андрюша Набоков поднялся из-за стола. Теперь он сложил свои полномочия. После этого он для всех друг, товарищ и брат. А сам поглядывает в сторону Шубина – не забыл ли тот про своё обещание?

Но Тимофеич помнил об этом. Он посмотрел в его сторону и произнёс краткую речь:

– Поехали.

Выгнал за ворота машину и стал терпеливо ждать, пока все рассядутся. Кроме Тимофеича, в машину влезли Набоков, Голубцов и ещё Недобайлов Павел. Когда Пашенька сидит в машине – пятому в машине делать нечего. Не вписывается пятый в интерьер.

Шубин тронулся с места и через полчаса оказался на Верхней Часовне возле дома Сани Голубцова.

– Саня, мы без тебя не можем сегодня, – сказал Тимофеич. – Ты нам нужен.

Голубцов вскинул брови. Тимофеич протянул ему сотню.

– И хлебца с колбаской прихвати, если можно, – пустил ему вслед Недобайлов.

Саня ушёл и вскоре вернулся.

– Извините, колбаски нет – только хлеб, – сказал он. Протянул сумку Тимофеичу, а сам назад двигать намерился.

– Так не пойдет, Саня, – уцепил его за рукав Шубин. – Садись в машину, а то я обижусь.

Саня снова вскинул бровями. Почему не сесть, если приглашают. Тем более что гараж у Тимофеича не так далеко.

– Предупреждаю, – проговорил Тимофеич. – По домам развозить никого не буду: влетишь под иномарку – потом корячься…

Мужики понимали. Мало того, что будешь на дядю горбатиться – квартиры лишат.

– А что… – ворковал на переднем сиденье Набоков Андрюша. – Отымут, и ничего не попишешь.

– Я вообще люблю пешочком пройтись, – планировал Паша.

Они прибыли к гаражу и отворили ворота.

– В погреб полезу! Не свалитесь! – предупредил Тимофеич. Опустился, достал банку огурцов пополам с помидорами. Открыл холодильник и вынул оттуда вяленой рыбы пучок. Все-таки хоть и мягкий продукт у Сани Голубцова, но выпивать без закуски – это не по-людски.

Расстелили на столе газету. Нарезали хлеб. Помидоры с огурцами положили в чашку. У Тимофеича вообще гараж укомплектован на эту тему. Наполнили рюмки.

– За тебя, Тимофеич! – Начальнику смены не терпелось выпить. – Короче, с рождеством… Или, точнее, с крещением.

Андрюша лучше всех понимал: не досчитайся они утром охранника, всю смену потом затаскали бы. А начальника смены – в первую очередь.

– А меня сегодня скрутило, – вспомнил о своём несчастье Паша Недобайлов.

– Иди, Паша, руки помой! С мылом, – велел Набоков. – Здесь у нас все-таки люди сидят. – И посмотрел тёплым взглядом в глаза Тимофеичу.

Недобайлов послушно опустил рюмку и кинулся к умывальнику. Дело серьёзное. Мало ли чего.

– Вот теперь поднимем, – продолжил Набоков. – Не ходи больше, Тимофеич, на рыбалку. Обойдёмся мы без ухи…

Мужики выпили, стали закусывать.

– Жаль, мужики, колбасы нет, – оправдывался Тимофеич.

– Вот колбаса, – говорил Набоков, показывая пальцем на резаный хлеб. – Какие могут быть ещё колбасы. Они развращают современного человека.

Тимофеич отломил корочку хлеба, изжевал и проглотил. Следом отправил помидору.

– Думал, винтом изрубит, – вспомнил он. – Налили шарики и летят…

– Теперь всё можно…

– Я им устрою в следующий раз…

Но мужики не согласились. Едва ли подобный маневр когда-нибудь повторится. Пройдёт и забудется, как вылетают из памяти кошмарные сны.

Тимофеич снова налил. Торчать в гараже можно хоть до вечера, но у каждого свои заботы. Три дня пролетят, а там – вновь на работу. На целые сутки.

Они выпили. Закусили. И стали собираться домой.

– А по бетону зелень уже пошла в воде, – вспомнил Шубин. – Склизко…

Они закрыли гараж. Тимофеич набросил замки. Охранники, кому направо, а кому и налево, – разбежались, как тараканы. Тимофеич пошёл напрямую тропинкой к дому. Ему ближе всех. Каких-нибудь пятьсот метров.

– Назад! В осиное гнездо!.. – бормотал Тимофеич, приближаясь к подъезду.

Вошёл в квартиру – там пыль до потолка. Дочь с зятем сцепились. Алик не ночевал дома две недели. Явился – и всё пошло с опережением графика. Зять строил теперь из себя крутого восточного парня, хотя Тимофеич давно знал, кто тот на самом деле. Не мужик, а коза из носа.

– Прекратите балаган, – сказал Тимофеевич. – Я устал и хочу отдохнуть…

– Кто ты такой, чтобы требовать? – выдал вдруг Алик. – Я, допустим, за своё здесь потею…

«Приехали!» – удивился Тимофеич.

Не прошло и года, как зять превратился в смотрящего по квартире. Дочь перед этим долго и тщательно подбирала спутника жизни – и вот результат. Теперь у самой крыша едет.

– Права у нас равные, – гундел зять. – Я прописан в квартире…

Тимофеича знобило от слов проходимца: тот не приносил в дом ни рубля.

– Послушай, куда ты всё рулишь? – Тимофеич едва держался, чувствуя, как наливаются жилы на лице, как бьётся в них усталая кровь.

– Куда надо, туда и рулю!

– Вон отсюда! – не выдержал Тимофеич. – У тебя две секунды. Раз…

Он разбирал мешок. В руках оказалась щука. Она всю ночь пролежала в холодильнике и порядочно задубела.

– Ой, мне уже страшно. – Алик повернул к Тимофеичу лупоглазое лицо и хлопал наглыми ресницами.

– Папа, не вмешивайся в нашу жизнь! – визжала дочь.

– Коля! Коля! Они расписаны! – дергала за рукав жена. – Разберутся без нас!

Но было поздно. Тимофеич запряг своего «коня», и тот нёс его прямиком по кори-дору – навстречу к наглой физиономии. Щучья голова, обернутая сухой тряпкой, подвернулась вовремя – она не скользила в руке.

– Змеёныш…

Задубелая щука прилипла к овальной щеке, так что голову у зятя отбросило в сторону. Тимофеич успел повторить пару раз. Зять пытался ударить его в лицо, но не успел: коротким ударом в челюсть Тимофеич опередил наглеца.

– Ты убьешь его! – кричали с боков. – Он нужен нам живым!

– Откуда вы его взяли?! – удивлялся Тимофеич. Отворил дверь и вытолкал наглеца из квартиры.

– Попробуйте только открыть…

– Что ты наделал! – Жена стояла позади и тряслась. – Кто тебя об этом просил! Кто ты такой, чтоб распоряжаться!

Дочь валялась на кровати и рыдала.

– Я вам покажу, кто я такой… – задыхался от гнева Тимофеич. – Кормлю вас, пою вместе с этим удавом…

– Он же пьяный, мама! – оживилась дочь. – Известно теперь, чем он там занимается!

– Точно! Пьяный! – обрадовалась жена. – Как с цепи сорвался!.. А я думаю, с чего это он?

– Работать вам надо обеим. Тогда не будете думать…

Тимофеич вбежал на кухню, кинул щуку в мойку и вышел. Помоют и выпотрошат, кому надо: отныне он не домашняя работница. Вошёл в спальню, разделся. Потом вернулся к двери и с треском запахнул на замок.

– Мы же собирались на дачу! – ломилась снаружи жена. – Позабыл, мерзавец!

– Совершенно облик людской потерял! – помогала ей дочь. – Уходи от нас в таком случае…

Тимофеич опустился в кровать и закрыл глаза. Куда он пойдёт, если в кармане ветер. Отдавая жене все деньги без остатка, Тимофеич остался на мели.

Он тяжко вздохнул, засыпая. Он чувствовал себя идиотом.

Проснулся в четвертом часу, с головной болью и нескончаемой думой о человеческой подлости. Вышел из спальни на кухню и сразу наткнулся на зятя. Тот сидел на диване нога на ногу. Дочь прижалась к нему сбоку и глядела в окно.

Тимофеич налил себе воды, выпил. Жена встала из-за стола и проговорила, словно она была на собрании:

– Николай Тимофеич, нам надо решить раз и навсегда. Пойдём в зал – там и поговорим. Выспался, голова свежая…

Она взяла его под локоть и повела с кухни. Остальные последовали за ними.

– Садись… А теперь скажи, с какой стати ты начал его выгонять? Ты у нас кто? Истина в последней инстанции? Какое ты имеешь право распоряжаться? Что молчишь? Скажи хоть слово.

Однако Тимофеич лишь сидел и моргал. Как жених на собственной свадьбе.

– Он, между прочим, весь больной, – сказала дочь, глядя в глаза своему тунеядцу. – У него копчик болит.

Зять пилочкой поправлял ноготь на правом мизинце – специально, видать, отращивал, чтобы в узких местах ковыряться.

– Если бы у нас была такая возможность, мы бы тоже работали, – продолжала жена. – Но мы никому не нужны. Алик болеет…

– Есть одно сибирское средство, – произнёс Шубин, вставая и глядя в сторону зятя, – сушёный лосиный пенис… Говорят, помогает…

Зять тут же вскинулся, разинув рот:

– Видите, что творится?! Я же ему никто! Пустое место, можно сказать…

Тимофеич вышел на кухню, поставил чайник на плиту, удивляясь поведению домочадцев. Они интересовались только собой. А ведь он не железный…

«Немедленно в гараж! Пока буря не стихнет…» – вдруг обозначилась мысль, но тут же погасла. Тимофеич не стал её развивать. Годы не те, чтобы по сараям мотаться. Впрочем, подумать над этим стоило.