Безобразный какой-то сегодня день. Главный врач после обеда опять собрал совещание. Пришли даже те, кому на подобных совещаниях делать нечего. Народу в помещении – как селедок в бочке. Люди в белых халатах никак не поймут, для чего их сюда собрали. Может, подкрались события, о которых никто не догадывался? Проспали день великого перелома. На секирной горе.
Лазовский тоже явился, и сидел тихонько возле двери.
– Коротко говоря, – сказал Непрокин, бороздя глазами по столу. – Наши финансовые дела таковы, что надо принимать быстрые меры… Всем известно, в каких условиях мы существуем… Короче, сколько нам дадут – на столько мы и будем кукарекать.
Люди прижали уши. Они догадывались: административный гений придумал сокращение кадров или понижение должностных окладов.
– Надеюсь, хоть это не требует пояснений, – продолжал Непрокин. – У нас имеется более двухсот единиц технического персонала, – Каждый из них получает около десяти тысяч рублей. В среднем.
– А на руки семь выдают! – уточнила Люберцева.
– Помолчите, пожалуйста, – проблеял Непрокин. – Если каждый начнет, то это будет курятник, а не лечебное учреждение…
– А так-то у нас лебединое озеро! – крикнула Люберцева.
Непрокин боднул головой воздух, с шумом раскрыл ноздри и продолжил:
– Мы живем в новое время, мы обязаны обсудить этот вопрос, прежде чем я приму решение. Вопрос банален – это экономия денежных средств. У одних мы возьмем, чтобы другим жилось сносно. По-другому поступить мы не можем…
– У нас полы некому мыть! – напомнила Люберцева.
– Марина Аркадьевна, вопрос с вашей должностью тоже решен, так что молчите – для вас же лучше.
– А раз решен, тогда не затыкайте мне рот!..
Однако продолжить ей не дали. «Белые халаты» заговорили враз. И каждый не в пользу Марины Аркадьевны. И тут же замолчали, потому что Непрокин перекричал всех.
– Работайте! – орал он. – Пробивайтесь! Приносите в общую копилку – тогда и оклады вырастут!
В общем, свалил с больной головы на здоровую. Потом объявил, что вопрос об экономии денежных средств давно решен и обсуждению не подлежит. Затем перескочил на права человека, упомянул про демократию, президента страны и, наконец, замолчал, гордо оглядывая зал. Шевельнул головой еще раз туда-сюда, потянул носом, поправил под собой кресло.
«Зачем ему больница, – удивился Лазовский, – ведь у него же «Ланцет»?!
Люберцева кричала, поднимаясь над остальными:
– Да отстаньте вы от меня – всё равно я не сдамся! Вы думаете, что вас это не коснется… Ошибаетесь! Удав проглотит каждого, кто встанет у него на пути.
– Совещание окончено – можете расходиться! – заключил Непрокин.
Народ галдел. Непрокин жестикулировал руками. Каждый взмах руки – как удар весла по мокрой заднице.
«Вот и приехали, – обреченно подумал Лазовский. – Гад окончательно испортил всю атмосферу».
Народ толпился у двери. Некоторые недоумевали, для чего их оторвал от работы главный администратор. Ведь все финансовые вопросы он давно сам решил.
«Вечером надо обязательно нажраться, – думали другие. – Купить водки и пива, запереться у себя в кабинете, перемешать всё вместе и сосать потихоньку из горлышка, пока крыша не съедет…»
В последнем был точно уверен заведующий кожным отделением Гуляев. Не существовало в мире силы, способной переубедить доктора в обратном, поскольку Сергей Александрович был профессиональным алкоголиком.
Лазовский обогнал толпу, выскочил из здания и поспешил на остановку, надеясь успеть в Совет ветеранов, а также забежать по пути в адвокатскую палату. И он успел. Маршрутка остановилась на остановке ровно в четыре. А через десять минут он уже был в адвокатской палате, у стола, перед дамой лет тридцати.
– Мне документы сдать, – сказал он, – для поступления к вам адвокатом.
Однако ответ дамы поверг его в шок, поскольку, как оказалось, адвокатская палата адвокатов к себе не принимает.
– Но как же, я ведь юрист, – удивился Лазовский. – Служил… Имею стаж. У меня высшее образование, опыт…
– Не имеет значения, – упрямилась дама. – Вы не адвокат, и принять вас мы не можем.
– Но позвольте…
Лазовский окончательно упёрся в тупик.
– Надо подать заявление о допуске к экзаменам на статус адвоката, а уж потом, – говорила дама и тут же добавила: – Но при этом еще не факт, что вас к ним допустят. Вы же для нас, извините, никто. Так что пишите пока заявление.
Дама раскрыла папку, вынула оттуда лист и протянула Лазовскому.
– Напишите по образцу. У вас пять минут.
Она посмотрела на круглые часы, висящие на стене.
Лазовский присел к столу, написал заявление и передал его даме. Та пробежалась по нему глазами, приложила копии документов и поднялась из-за стола. Ее время истекло, она не желала больше задерживаться на рабочем месте.
Лазовский в удивлении качал головой. Интересная вышла картина. Вроде бы итог был один и тот же, но говорили они с дамой словно бы на разных языках.
Сбежав по ступеням к первому этажу, он выскочил из подъезда и направился в УВД – до него было каких-то всего метров пятьсот. И тоже успел вовремя. Совет в лице нескольких стариков и двух относительно молодых товарищей еще только рассаживался за длинным столом в кабинете на первом этаже. В торце стола сидел сухощавый тип по фамилии Семенов. На вид ему было лет семьдесят, хотя Лазовский точно знал, что Семенов давно тяготел к девяноста.
– А это кто у нас? – спросил Семенов. – Не Лазовский ли, извиняюсь.
– Так точно, – произнес Георгий.
– Присаживайтесь. Сейчас мы начнем. Проходите, Сидоров.
Лазовский обернулся и увидел средних лет мужика.
– Сидоров, бывший омоновец, подполковник, – представил его Семенов.
Рассевшись по местам, приглашенные уставились в сторону Семенова, а тот, улыбаясь, начал повествовать про то, что у кого-то вверху возникла идея отстроить заново работу ветеранского Совета. По его словам выходило, что под это дело выделены финансовые средства – молодежь воспитывать, передавать им приобретенное за долгие годы службы, а короче – опыт. Кроме того, личным примером участвовать в охране общественного порядка. Поскольку, допустим, в отделе полиции № 2 всем составом ушло в декрет отделение по борьбе с правонарушениями среди несовершеннолетних.
– Вы представляете?! – воскликнул Семёнов. – Их всего там пять человек, и все в декрете. Так что некому даже на опорном пункте сидеть!
– А мы, значит, обязаны, – отозвался Сидоров. – Воспитывать молодежь, ходить по квартирам…
– Не утрируй, – перебил Семенов. – Мы не так много значим. Нам просто надо слегка помочь.
– Замечательно! – не сдавался Сидоров. – Они там отделом будут сопли жевать, а мы по квартирам шляться.
– Чего? – не понял Семенов.
– Ты в квартиру, а тебе в морду! – пояснил Сидоров. – У нас даже удостоверений нет. Кто мы для них? Несчастные пердуны.
– Прекрати! – Семенов вскинул ладонь. – Так можно всю идею обгадить. Думаешь, я не думал на эту тему?
И Семенов стал говорить про то, как можно оказать помощь. Совет всё равно обязан, поскольку об этом просит руководство. Сам министр, между прочим, приложил к этому руку.
– Это какой-то дурацкий эксперимент, – ворчал Сидоров. – Раньше мы были командой, когда служили, а теперь каждый из нас…
– Блуждающий форвард, – сказал Лазовский.
…Следующим утром в ворота ЦГБ вошла больничная «санитарка» и остановилась напротив распахнутой будки охраны. Средняя дверь отворилась: из салона смотрел Непрокин.
– Ты какого здесь хуя сидишь?! – гавкнул Фёдор Ильич. – Тебя для чего сюда поставили!..
Охранник не сдвинулся с места. Как сидел, так и продолжал сидеть в стареньком кресле.
– Где второй?! – ревел Непрокин.
– В обходе, – ответил охранник скрипучим голосом.
– Чтобы сейчас же! – орал Непрокин. – Ты понял меня?!
И снова матом. Вместо пальцев – сосиски. Тычет ими в сторону площади.
Охранник не шевелился.
– Чтобы сейчас же их там не было! Ты понял меня?! Мы с вашим директором условились! Вы обязаны мне помогать! Чтобы ни одной торговки за воротами – иначе полетите у меня!.. – лаял громадный пёс, похожий на человека.
«В кабину не умещается – потому и забрался в салон, – отрешенно думал охранник, продолжая молчать. – Несчастный человек…»
Непрокин хлопнул дверью, «санитарка» двинулась внутрь двора, волоча за собой выхлопные газы вперемешку с дорожной пылью.
У административного корпуса Непрокин велел остановиться, выбрался из машины, сразу сделав ее легче до полутора центнера, и направился в офис. Мимо сновали подчиненные. Завидев шефа, народ ускользал в боковые проёмы либо, упустив время, загодя кланялся и цедил:
– Доброе утро, Фёдор Ильич.
Фёдор Ильич, блестя очками, слабо кивал, продолжая путь. Дел у него с утра предстояло опять немало. Надлежало утрясти вопрос о сокращении кадров, поэтому, в первую очередь, следовало соблюсти юридическую процедуру.
Войдя к себе в офис, он велел секретарше решить этот вопрос, причем таким образом, чтобы никто к документам не подкопался.
– В смысле? – не поняла секретарша.
– Пригласи ко мне Порватову и юрисконсульта.
Секретарша убежала исполнять поручение, а Фёдор Ильич, распахнув настежь дверь кабинета, вошел внутрь, обошел стол и сел в кресло, наслаждаясь охлажденным воздухом кабинета.
Вскоре главная кадровичка Порватова и юрист Лазовский уже стояли перед Фёдором Ильичем в конце приставного стола.
– Приказы, – произнес Непрокин, глядя в монитор.
Порватова подошла ближе и протянула ему внушительную пачку бумажных листов.
Непрокин положил их перед собой и принялся изучать, листая один за другим.
– Где твоя подпись? – уставился он в Лазовского.
– Приказы идут с нарушениями, – произнес тот. – Во-первых, нарушены сроки, поскольку речь идет о сокращении. Во-вторых, нарушено правило о предоставлении списка вакансий, если таковые имеются. А вакансии, насколько мне известно, имеются…
– Не понял я! – Фёдор Ильич выкатил глаза. – Ты учить меня вздумал?!
– Надо предложить эти вакансии людям. Иначе приказы признают незаконными…
– Кто признает?
– Суд…
– Хорошо. Ступай, – велел Непрокин. – А вы останьтесь, – ткнул он в сторону Порватовой пухлым пальцем, словно она была не живым человеком, а компьютерной клавишей.
И когда Лазовский уже был в дверях, главный врач произнес ему в спину:
– Напомню тебе, если такой ты забывчивый: не надо строить из себя законника – подпиши и гуляй!
Георгий удивленно качнул головой и продолжил путь.
Оставив позади себя кадровичку Порватову и Непрокина, Георгий вышел в общий коридор, приблизился к своему кабинету и вошел внутрь. В голове у него был абсолютный сумбур. Сокращение штатов. Приказы. С признаками нарушений трудового права. Какие-то согласования, от которых тюрьмой несёт.
Георгий сел к столу, облокотился и тотчас вспомнил всё, что казалось давно забытым.
***
Если бы знать заранее, что именно так всё и будет, Гоша Лазовский не пришел бы сюда с собакой. Он придумал бы, как этого избежать. Теперь было поздно: его любимый Шарик висел на перекладине, а Тараканов обдирал его живым. Собака скулила, кусалась и ничего не могла поделать.
Георгию шел тогда восьмой год. Они еще жили в деревне. Мать тогда была замужем за Кузьмой Архипычем – пришлым мужиком, у которого в деревне была лишь сестра да ее сожитель Илья Тараканов, высокого роста и сильный.
Тараканов был любитель поспорить. Бывало, на спор с Кузьмой, велит Гошке ухватиться за большой палец руки, после чего поднимет и перенесет вокруг своей головы, словно гирю. Кузьма тоже возьмётся, обернет разок, покраснеет от натуги и поставит на землю. Слабоват в коленках, но не отступит в споре.
И надо же было такому случиться: Кузьма наладился в тот день к Тараканову, взял с собой Гошку. А где Гошка – там и Шарик.
Илья с Кузьмой вначале подвыпили, вышли во двор и тут, слово за слово, поспорили, что Тараканов живьем обдерет собаку. Какую? Да хотя бы вот Шарика…
Кузьме бы лучше не спорить, но где там! С пеной у рта он доказывал, что это никак невозможно, а когда до него дошло, то было поздно: собака висела под навесом на перекладине, головой вниз, а Тараканов, орудуя ножиком, сдирал с нее шкуру.
У Кузьмы мелко тряслись штаны. Лицо побледнело.
Гошка плакал, ненавидя обоих. Спорили бы на собственную шкуру, а то ведь на чужую. Разве же это справедливо?
Шарик дергался и зло скулил. Такого предательства от людей он не ожидал и пытался укусить. Тараканов приладил ему на морду сыромятный ремень и продолжил кровавое дело, заставив Кузьму держать за передние лапы.
Гошка метался рядом, просил не мучить собаку. В мокрых глазах у мальчишки ломался и прыгал мир, но его никто не хотел замечать, словно он был пустое место. Его оттолкнули, и теперь он стоял среди двора, униженный и заплаканный. Рядом с ним, усмехаясь, вертелся сын Таракановых, Федька. Этот Федька был младше Гошки. Он не плакал, ему почему-то было весело.
А вскоре всё было закончено. Шарика сняли с перекладины и положили на грязный пол. Несчастное животное едва скулило. На голове кожа осталась нетронутой. Остальная ее часть была подрезана и лежала теперь на шее толстым кровавым узлом.
Тараканов вытирал руки о холщовую тряпку. Из дома на крыльцо вышла тетка Мария, сверкнула глазами и вновь ушла.
– Теперь ты понял? – спросил Тараканов у Кузьмы.
Кузьма натянуто улыбался. Конечно, он понял. Какие могут быть слова, когда и так ясно, что проиграл.
– Теперь будешь знать…
– Я думал, ты шутишь, – мямлил Кузьма.
– Отнеси его в лес, – велел Тараканов.
Кузьма ничего не ответил, намотал себе на ладонь конец веревки и двинулся в огород, волоча за собой собаку – задом наперед, голым телом по комьям земли.
Собака устало скулила, Федька скакал рядом и щерился. Гошка шагал позади. Прощай, Шарик. Еще утром ты играл, радовался жизни, а теперь тебя нет. Кто после этого дядя Илья? Таракан и есть. И Федька у него такой же. Оба гады. И Кузьма, материн муж, такой же гад.
Втроем они подошли к задам, открыли калитку и вышли за огороды. За просторной поляной опускался низом пихтовник. У пихтача Кузьма остановился, закурил, потом ухватился обеими руками за веревку и рывком, наотмашь, бросил собаку в низину. Шарик при падении всхлипнул и навсегда замолчал.
«На пенек угодил», – подумал Гошка и снова заплакал. Он ничего не мог сделать с безжалостной сворой. У него не было сил бороться.
Кузьма бросил в траву папиросу, растоптал сапогом и пошел к огороду. Его племянник, Федька Тараканов, скакал следом, норовя ухватиться за руку.
…Женские голоса за дверью прогнали видение. Но образ Ильи Тараканова так и стоял в глазах. И тут вдруг подумалось, что Непрокин Фёдор Ильич чем-то напоминает Тараканова. И если б не разные фамилии, то всё совпало бы – тот же тяжелый взгляд, те же повадки. При этом выходит, что сын живодера – медик. По рассказам односельчан Федька вроде бы тоже куда-то поступал и где-то что-то закончил. Уж не медицинский ли?
Лазовский посмотрел на часы, потом поднял трубку и набрал номер.
– Адвокатская палата слушает, – сказал женский голос.
– Лазовский беспокоит. Как с моим заявлением?
– Вам отказано, – ответила дама. – У вас нет оснований претендовать…
Отказ был голословным, и Лазовский возмутился. Однако дама не захотела его слушать, сославшись на занятость.
Лазовский вновь набрал номер и продолжил доказывать свою правоту.
– У вас отсутствует необходимый стаж, – стояла на своем дама. – Согласно справке УВД, вы занимали должность старшего дознавателя. Из этого следует…
– Из этого ничего не следует, – оборвал ее Лазовский. – Я занимал не только эту должность, но и служил в ОМОНе, а также был следователем…
– Вы были дознавателем… Впрочем, приезжайте к президенту и задавайте ему свои вопросы…
– Надеюсь, не к президенту страны?
– К президенту адвокатской палаты. Сегодня его уже нет, так что завтра, пожалуйста.
***
Гусев с Телегиным ходили по отделу полиции, заглядывая по пути в кабинеты, и в коридоре столкнулись с Брызгаловым. Тот сразу разинул рот.
– Вам что – делать нечего?! Бродите, как сладкая парочка! У тебя что, Телегин, все преступления раскрыты?
Телегин молчал.
– А ты, Гусев? Ты же следователь! У тебя дела плачут в сейфе…
– Мы деньги собираем, – произнес Гусев и добавил: – С вас причитается, товарищ полковник…
– Чего?!
– Он же работал у нас, Барабанов…
– Ты еще будешь меня учить?! Кто ты такой?!
– А ты? – удивился Гусев.
– Нет, ты скажи, кто ты такой?!
– А ты кто такой?
– Нет, кто ты такой, а?!
Мимо сновали сотрудники. Концерт с участием начальника и сладкой парочки набирал обороты и грозил перерасти в побоище, поскольку Брызгалов уже начал махать руками перед носом у Гусева, а затем уцепил его пятерней за лацкан пиджака.
– Клешни убери…
Следователь перехватил ладонь Брызгалова.
– С вас сто рублей, товарищ полковник, – напомнил Телегин и протянул руку.
– Чтоб сегодня же духу вашего не было в отделе! – орал полковник.
Развернувшись, он шагнул коридором к выходу.
***
Жил-был мужик. И вдруг не стало его. Гусев с Телегиным таращились на свежий могильный холмик, на котором рабочие устанавливали деревянный крест. Оглянувшись, Гусев заметил Лазовского и молча кивнул ему. А потом подошел и заговорил – где работаешь, как живешь…
– Живу, – ответил Георгий. – Сам-то как?
– Если сказать хорошо – не поверишь…
– И всё же.
– Существуем помаленьку.
Телегин приблизился к ним и протянул руку Лазовскому.
– Если б они подменили его, то он был бы жив… – продолжил Гусев. – Дежурный виноват. Представь, ты дежуришь в изоляторе, а тебе привозят родного сына…
Народ тем временем потянулся к выходу с кладбища. Лазовский знал старшину Барабанова с первых дней службы. Оба они поступили тогда в милицию на должности рядовых милиционеров и вместе патрулировали – в пешем порядке или на машине. Потом Георгий поступил в юридический, и пути их разошлись.
– В голове не укладывается, – ворчал Телегин. – Он же в нашем отделе работал, в дежурке пахал…
О проекте
О подписке