– Я помню вашу безупречную работу на тему греческой вазописи, но ваша новая работа подвигла меня рассказать вам сегодня про «Поцелуй Иуды» Джотто, и «Троицу» Андрея Рублева. Строгий взгляд ее сменился обаятельной улыбкой, и она так пронзительно ясно и понятно стала говорить об эфемерном мире искусства, о судьбах этих великих художников, что мастерская замерла, слушая ее восторженно…

По мастерству драматурга Валентин Петрович Лесин превзошел самого себя, хотя все знали, что на его лекциях нужно терпение и еще раз терпение, иначе сойдешь с ума от его правильных, нудных подробностей в разборках каждого сценария.

Зато каждый студент, пройдя этот ад, обретал уверенность в своих силах, чтобы довести сценарий до ума. А это дорогого стоит.

Вот и по истории зарубежного кино для Николая снова приятная и заслуженная неожиданность.

Комаров Сергей Васильевич, профессор и киновед, в отличие от Лесина захватывал аудиторию своими взволнованными поэтическими рассказами на тему зарубежного кино, тут ему не было равных. Был он уже очень пожилой, далеко за 80 лет, но всегда безупречно одет и по-юношески задорен, поэтому все слушали его «раскрыв рот».

Любил он обстоятельно обсудить контрольные, выявить все ее стороны, и вот в его руках очередная работа.

– Коскин Юрий Александрович, – тот встал и профессор улыбнулся. – Мне очень понравились ваши рассуждения на лекциях, по любому вопросу у вас свое мнение и необходимые знания, но вот я прочел вашу работу и был неприятно удивлен, поскольку она оказалась слабой и мало интересной.

Он помолчал, отложил ее в сторону, и взял другую:

– «Кинематография Народной Республики Болгария», вот уж не ожидал, что получу от чтения данной работы истинное удовольствие, но это так, – он посмотрел на Николая и продолжил:

– Автор этой работы был немногословен на лекциях, но именно в ней проявил себя с самой лучшей стороны. Даже я о Болгарском кино не был такого высокого мнения.

Толковая, грамотная работа. Обобщен большой материал. Сделан короткий, но четкий анализ основных и значительных фильмов. Хороший литературный язык. Отлично.

Коридорный эрудит Коскин явно посрамлен, но скрывал это под снисходительной усмешкой усов.

Был он чем-то неуловимо похож на актера и режиссера Никиту Михалкова, только в отличие от яркого артиста был меньше ростом, маловыразительным и не таким обаятельным, то бишь талантливым, но не возражал, когда ему говорили о сходстве с известным артистом Михалковым.

Появился он в мастерской В.И. Ежова на третьем курсе, и сразу же влился в общения, учебу, будто так и было всегда, но Николая не проведешь, он видел и понимал, что такой пройдоха, похожий на актера Михалкова, появился у них не просто так, увы, связи наверху и деньги решают многое, если не все.

К своему дню рождения Николай приболел, подхватил где-то инфекцию, в итоге озноб, высокая температура, но болеть нельзя, экзамены на носу, и Оля приложила максимум усилий, чтобы он не слег: вызвали врача, она выписала лекарства, антибиотики, и он перенес простуду на ногах. Через несколько дней стало лучше, и это все благодаря ее заботам.

Шестого декабря Оля поздравила его с днем рождения, праздничный обед, пили все вместе чай с тортом, а вечером раздался междугородный телефонный звонок из Алатыря, и дядя Митя сообщил ему, что сегодня утром умерла Мария Дмитриевна.

«Коля, приезжай, мне одному туго приходится, без тебя с ее родней мне не справиться. Жду тебя завтра».

– Дядя Митя, у меня сессия, экзамены в институте, да еще я заболел, температура. Приехать не смогу.

«Приезжай, нужна твоя помощь. Жду тебя,» – переговоры закончились, каждый остался при своем. Что делать?

– Жаль Марь Дмитриевну, ровно на один месяц она пережила отца, но я все равно не могу ехать, – глянул он на Олю. – У нее дочь в Североморске, родня в Алатыре есть. Не поеду.

– Вот и хорошо, тебе не о чем волноваться. Есть кому похоронить ее, это главное.

Он вспомнил, как они искали на рынке кумач для гроба отца, и она постоянно клала под язык валидол, стояла, не в силах идти дальше и задыхалась, бледная, немощная, и вот ее тоже нет.

– Давай ложись, я тебе грудь разотру, банки на спину поставлю, и спать. Утро вечера мудренее…

В середине декабря от матери пришло письмо из Мурманска на нескольких страницах, оказывается, она была на похоронах Марии Дмитриевны, и вот они с Олей только что узнали об этом.

«Коля, ко мне шестого декабря заехала Галя по пути из Североморска в Алатырь, на похороны матери, и предложила мне поехать с ней вместе. Мне хотелось, но дорого, и тут она сказала, что оплатит мне дорогу в оба конца.

Когда приехали в Алатырь, Мария Дмитриевна уже лежала в гробу у себя дома, дядя Митя ходил вокруг да около, и все распоряжался, командовал над ее родственниками.

Увидев Галю и меня, очень удивился, даже растерялся.

Когда я подошла к гробу, у покойницы был синяк под глазом, ссадины на лице. На вопрос откуда это, он ответил, что она упала с кровати и ушиблась. Я засомневалась, но промолчала.

После похорон, на поминках он вел себя вызывающе, как-будто он хозяин и наследник имущества, а не дочь.

После поминок соседка зазвала меня к себе и рассказала, что перед самой смертью к ней прибежала Мария Дмитриевна, говорит, пока Дима к себе ушел, не могу при себе держать то, что было на самом деле: в полночь с пятого на шестое ноября он прибежал к ней испуганный, они пришли к нему домой, а на полу в луже крови лежал Николай, уже холодный.

Они с трудом перенесли его на стол, и до утра замывали кровь на полу, приводили в порядок покойника.

Димитрий мне сказал, что брат пришел к нему вечером весь побитый, в крови, и умер на полу.

Я ему не поверила, наверное подрались, много ли пьяному надо, но промолчала. Утром вызвали скорую, прибыла милиция, к вечеру послали телеграммы сыновьям.

Я должна была высказаться, не хочу грех на душу брать.

Митя боялся, что она расскажет все людям, держал ее взаперти, не надолго она пережила вашего отца. Вот как все было на самом деле, Коля, ты тоже должен это знать.

Я уже дома. Игорек учится, Вова дежурит сутками, а утром еще заезжает в детский садик за своими сынками, вместо того, чтобы сразу ехать домой после дежурства и выспаться как следует. Зато его Надя высыпается.

Но это их семейное дело, пусть живут, как хотят.

Давно нет от тебя письма, как вы там все поживаете, какие у вас новости, напиши. До свидания, ваша мама.»

Николай был ошарашен, верить или не верить тому, что рассказала соседка матери, хотя, зачем ей врать, но и мать могла приукрасить ее рассказ, он знал, как она не любит бывшего деверя.

Дал прочитать письмо Оле. Решили никому не говорить об этом. Оля была склонна верить рассказу соседки матери, настолько это казалось правдивым.

Николай не смог сдержать слез, перечитывая письмо матери, он помнил, как перепугался дядя, когда он заикнулся было о том, что надо бы сделать вскрытие для точного диагноза.

И он решил оставить все как есть. В свое время каждый предстанет перед Богом, и он каждому воздаст по заслугам.

Приезд дяди Мити

Лекции продолжались до Нового года, а в конце декабря неожиданно приехал дядя Митя.

Тамара Федоровна позвонила дочери на работу:

– Оля, к нам дядя Митя приехал.

Когда Оля пришла, он сидел в большой комнате и смотрел телевизор с Кириллом, тот пришел из школы и они о чем-то увлеченно разговаривали, старый с малым.

– Здравствуйте, – улыбалась Ольга, – Коля скоро должен приехать, он в институте, у него лекции, экзамены на носу.

Только сказала, звонок в дверь.

– Вот и он приехал, – побежала открывать.

– Ба, кого я вижу! – удивился Николай при виде дядя Мити. – Чего же не позвонил, я бы встретил тебя.

– Ничего, оказывается, вы недалеко от вокзалов живете, как я в Алатыре. Нашел быстро по адресу, что ты мне дал.

Дядя рассказал, что на похороны приезжала дочь Галя из Североморска, вместе с Антониной Ивановной явились.

– Мать написала письмо об этом, – кратко ответил племянник.

Они отужинали, посидели еще, Николай встал:

– Поехали ко мне, дядя Митя, устроимся, увидишь мою новую комнату. Она тебе понравится.

Дядя с племянником оделись, Николай подхватил его дорожный чемоданчик, который он знал с незапамятных времен, дядя чинно распрощался с хозяевами, и они направились к метро.

Приехали, разделись, дядя Митя огляделся и покивал головой:

– А что, и место хорошее, метро рядом, дом кирпичный, и комната большая, да еще с балконом, – поглядел он в окно, на потолок. – Ого, и потолок высокий. Так что одобрямс, племянник, обмен сделал удачный. Только лифта нет, на Ленинском был.

– Пойдем, кухню тебе покажу, ванную, туалет, давай обживайся. Вот, Оля с мамой тебе еды надавали, а мне пора ехать, к экзаменам готовиться надо.

После осмотра кухни и ванной они расстались.

– На вот, возьми ключи, не потеряй смотри.

– Еще чего, скажешь тоже, – дядя Митя запер за племянником входную дверь, и захромал к себе, оглядывая длинный коридор с двумя соседскими комнатами, прошел в свою, занялся хозяйством: разложил припасы на столе, поглядывая на стопы книг и бумаг вдоль стены, разложил диван, порылся в шкафу.

Ничего, жить можно, племянник у меня мировой, отдохну здесь, а то в Алатыре покойники по ночам все мерещатся, то один прибежит, напугает до смерти, то другая входит со скорбной миной на лице, так и с ума сойти недолго, – бормотал он, вспоминая бессонные ночи в своей пустой квартире, да и днем не лучше.

Брата с Маруськой больше нет, один как перст на белом свете. В Москве хотя бы племянник есть, все родственная душа…

Экзамены

Николаю было не до дяди. Экзамены на сценарном штука серьезная, как говаривал незабвенный дед Маресьев в трудных случаях, или грудь в крестах, или голова в кустах.

Свободное от лекций время он проводил дома за письменным столом, или в институтской библиотеке.

Иногда звонил дяде Мите, в ответ слышал, что дядя навел порядок в комнате, с соседями подружился, питается хорошо, на ночь пьет кефир, ест творог.

– Дядя Митя, кефир храни на кухне, там под окном справа наша полка-холодильник. Слышишь?

«Хорошо Коля, слышу, так и буду поступать».

В его голосе звучат знакомые Николаю нотки несогласия, мол, сам с усами, разберусь, что надо делать, и переубедить его в чем-то невозможно. Так было всегда.

Под Новый год вечером позвонил Валерка, сосед, и сообщил, что дядя Митя отравился чем-то, блюет, поносит. Вызвали скорую и она увезла его в инфекционную больницу. В какую, не знают.

– Допрыгался дядя Митя, я его предупреждал, надо выяснить, куда его поместили, – Николай был вне себя от дядькиного упрямства, только этого им не хватало. Оля успокоила его:

– Не волнуйся, по справочной выясним, где твой дядя.

Сказала-сделала. Оказалось, он лежит в инфекционной больнице № 1 по Волоколамскому шоссе, 63. С дизентерией.

Через несколько дней Николай съездил навестить его, Оля дала пакет с сухариками, печеньем, сухофруктами, при его диагнозе положена строгая диета.

В приемном покое пакет приняли, но и только.

– Я позвоню в отделение, а вы выйдите, больной подойдет к окну на третьем этаже, повидаетесь, – усмехнулась смазливая дежурная в белом халате. И на том спасибо.

На улице морозно, стемнело, он пробежал глазами освещенные окна на третьем этаже старого больничного здания, и в одном из них увидел своего дядю. Тот махал ему рукой, разглядев на дорожке племянника, Николай помахал в ответ, на том посещение больного закончилось.

Несмотря ни на что, он жалел своего дядю-фронтовика, и слабо верил россказням матери, и то со слов соседки, хотя дыма без огня не бывает, и на душе его было тягостно.

Он не мог забыть и вычеркнуть из памяти похороны отца, да и не хотел этого. Они редко виделись при жизни. Каждая встреча с отцом была праздником души для сына. Он помнил их все. Разве может он забыть их последнюю встречу. Никогда.

Однако, жизнь продолжалась. Новый год ждали долго, а прошел он как всегда, быстро, растаяв в памяти.

Снова настала пора экзаменов, и каждый из них изнурял душу, словно сжигал ее дотла, а она как птица-феникс, возрождалась снова, чтобы снова сгореть, и так пять раз подряд:

С марксистско-ленинской эстетикой он расстался с хорошей оценкой, не лежала у него душа к болтологии, и педагог понимал это, снизив ее на балл за неуважение к предмету.

К ИЗО, кинорежиссуре, истории зарубежного кино, и мастерству драматурга отношения его были глубоко профессиональные и не тягостные, отличные оценки тому заслугой.

Правда, по мастерству Валентин Петрович начал было придираться, критиковать его «Времена детства» за архаизм, мол, недостает современности в диалогах героев сценария, но Валентин Иванович был совсем иного мнения:

– Сценарий Николая наоборот, современен именно своей глубокой правдивостью, читаешь, и словно окунаешься в самобытную жизнь русской глубинки.

Характеры подростков, семейные взаимоотношения выписаны мастерски, ощущается любовь автора к этим людям, к подгорью, в котором они так счастливы, так что лично я доволен, что не ошибся в авторе, – заключил Валентин Иванович, поставив точку в оценке работы своего студента.

Ярые оппоненты Николая среди сокурсников, Ирина Шегаль, Сергей Говорухин, или более сдержанные Горский Юрий с Жорой Куценко на этот раз молчали, с мастером не поспоришь, хотя им ближе мнение Валентина Петровича, чем Валентина Ивановича.

Потому как они сами любили писать на актуальные современные темы, о спорте, о любви, для этого перелопатили массу газет, журналов с очерками о молодежи.

Однажды, с радостью поспешая из ВГИКА после очередного изнурительного экзамена, он столкнулся возле студии Горького со старым приятелем, директором Игорем Лазаренко, с которым почти не виделся в последнее время.

«Этому были свои основания. Как-то, в гостях у своего мастера, Валентин Иванович частенько приглашал его к себе то по сценарным вопросам, то просто так, поразговаривать с любимым учеником о том о сем, сажал его в свою машину после занятий, и Наталья везла их домой, он спросил у Николая как бы невзначай:

– Коля, а вы что, друзья с Игорем Лазаренко?

– Так мы еще на Дону, когда у Сергея Федоровича Бондарчука работали, сдружились. Он мужик компанейский.

– Ты заканчивай эту дружбу. Он закоренелый пьяница, незаметно и ты сопьешься рядом с ним. Понимаешь, о чем я?.. Ну, давай, пройдемся по твоим «Временам детства», – перевел он разговор на другую тему, но Николай запомнил совет учителя. Тот знал, о чем говорит, сам был в завязке, и страдал от этого.»

– Коля, о чем это ты так задумался, что старых друзей не замечаешь? – ироничным баском спросил Игорь Владимирович, к вечеру уже изрядно хмельной.

– Рад вас видеть, это я после экзамена бегу на автобус, домой надо, дядя ко мне приехал, да заболел, – стушевался Николай, но прожженного директора на мякине не проведешь.

– Понятно, беги раз надо. Зайди ко мне как-нибудь, когда на Мосфильме будешь. Вспомним былое, – подмигнул он приятелю.

– Обязательно зайду, но только после сессии, – они пожали друг другу руки и разошлись, как в море корабли, хотя это и звучит пошловато, но по теме.

Экзамены закончились, остались зачеты по психологии, мастерству кинооператора, и художника, но они только в радость для декоратора, проработавшего в кино целых пятнадцать лет.

На этот раз он не отмечал с сокурсниками сдачу экзаменов и зачетов, не веселился с ними, просто поставил их в известность о преждевременной смерти отца, они поняли, и оставили его в покое, выразив свои соболезнования.

…

Дядя Митя пролежал в больнице 21 день, и выписался, когда у племянника закончились экзамены, и он перешел на шестой курс.

Фактически это означало конец учебы, но предстояло главное: госэкзамены по научному коммунизму, и защита диплома.

О чем он и сообщил дяде, когда привез его домой.