«В рубрике "Земля чужая" мы продолжаем публиковать интервью с различными деятелями науки. На этот раз в редакции "Твистов планеты" побывал Альберт Феликсович Баданин, профессор Института биологической систематики имени К. М. Бэра, известный своим экстравагантным научным трудом "Бег в легочных мешках". Беседа, как обычно, проходила в формате вопрос-ответ.

В:

– Альберт, добрый день. Спасибо, что уделили нам время. Давайте начнем с самого простого. Что такое "островной гигантизм"?

О:

– Добрый день, добрый. Грубо говоря, "островной гигантизм" – это феномен. Биологический, разумеется. И в первую очередь он связан с так называемой островной изоляцией. Согласно правилу Фостера, отдельный биологический вид с каждым следующим поколением может увеличиваться или уменьшаться в размерах, находясь в прямой зависимости от ресурсов острова или хищников.

В:

– Уменьшаться?

О:

– Да. Но это уже "островная карликовость": когда из-за недостатка пищи биологический вид становится меньше или попросту вымирает. Зачастую это связано с тем, что в ограниченном пространстве шансы на выживание выше у особей маленького размера. Островные лисицы с Канальных островов, флоресский человек, также известный как "хоббит", – примеров много.

В:

– Погодите, вы сейчас на полном серьезе сказали "хоббит"?

О:

– Именно так я и сказал. На полном серьезе. Полагаю, Толкин был бы счастлив, доживи он до 2003-го года, когда на острове Флорес были обнаружены тысячелетние останки "хоббитов".

В:

– Невероятно. Похоже, у нас с вами появился повод для еще одной встречи. Но вернемся к "островному гигантизму". Как вам известно, в конце апреля текущего года всю страну потрясла история Сирен Амая. Что вы об этом думаете?

О:

– Что я думаю… Думаю, всё, что случилось с той группой и происходило на острове, – ужасная, ужасная трагедия. А вообще, говоря об "островном гигантизме", Сирены Амая – классический пример того, как некоторые биологические виды, имея достаточный запас ресурсов и среду, свободную от хищников, могут вырасти до феноменальных размеров.

В:

– Какие крупные виды были обнаружены на Сиренах Амая, Альберт?

О:

– Ну, по большей части это травоядные животные из биома тайга – зайцы, бурозубки, кабарга, косули. Самый крупный обнаруженный заяц имел вес немногим больше пятидесяти семи килограммов, представляете?

В:

– Пятьдесят семь килограммов? Удивительно! Не хотелось бы случайно натолкнуться на такого монстра на улице. А вам?

О:

– И мне. (Альберт смеется)

В:

– Как известно, на острове обитала религиозная община. Дети Амая. Выходит, человек тоже занимал определенную нишу в островной изоляции, однако его присутствие не повлияло на рост животных. Точнее, не замедлило его и не остановило. Почему так?

О:

– Насколько я знаю, общине вполне хватало пищи, получаемой от ведения хозяйства. Куры, овцы. Охотой Дети Амая промышляли только по необходимости. Больше рыбной ловлей. К тому же община не держала собак или каких-то иных одомашненных хищников, которых можно было бы отнести к интродуцированным.

В:

– Интродуцированным?

О:

– Чужеродным. Завезенным на остров в результате деятельности человека.

В:

– А давайте немного пофантазируем, Альберт. Можно ли предположить, что изолированный человек, имея бесконечный доступ к пище – самой вкусной и, конечно же, полезной – и не имея врагов, сумеет нарастить размеры к следующим поколениям?

О:

– Это маловероятно. Скорее всего, первые испытуемые попросту разжиреют и утратят всякую привлекательность для противоположного пола. На том, полагаю, эксперимент и закончится.

(Смеются все)

В:

– Прежде чем мы продолжим, Альберт, хотелось бы задать вопрос, который буквально снедает всю редакцию "Твистов планеты". Почему ваш труд о загадках легочной системы насекомых получил такое название: "Бег в легочных мешках"?

О:

– О, это просто. Название придумал мой младший сын. Головастый парень, надо сказать. И я подумал: а почему бы и нет?»

(продолжение на стр. 11)

16 Дозорный

Кусок вяленого мяса разжевывался с трудом, но Тео знал, что если отнесется к процессу жевания спустя рукава, то уже через пару часов в животе появятся боли. Поэтому он старался изо всех сил, тщательно работая челюстями. Так же тщательно он осматривал горизонт. Материк почти терялся из виду, закованный в утреннюю дымку.

Но куда тщательнее Тео заглядывал в потрепанную книгу, которую притащил с собой. «Мауса» Арта Шпигельмана он зачитал буквально до дыр и сейчас заново знакомился с историей в картинках про мышей-евреев и котов-нацистов. В общине было не так много книг для чтения, но почти все они говорили об одном. О злости, которая бесконечно бушует на материке. О странных существах, которые шагают на длинных ногах по океанам, чтобы взглянуть на жидкие часы. Словом, каждая книжка увещевала остаться на острове.

Будь Тео понастойчивее, ему бы разрешили брать с собой даже тот засаленный альбом с глянцевыми страницами, на которых тигры охотились за гранатовыми зернышками. Но какой прок в одних картинках, если к ним нет интересных слов? Вдобавок Антеро обещал, что скоро у них появится новый экземпляр «Черной книги». Прошлый окончательно истрепался.

Злодеяния, творимые на материке, по-настоящему захватывали Тео. Он и не догадывался, что буквы и картинки выполняют роль ошейника. Скажи ему об этом, и он только пожмет плечами. Парень верил, что живет в лучшем месте на всём белом свете. Хотя бы потому, что тут не хозяйничают коты-нацисты и не шляются непонятные евреи, которых все умудряются обижать.

Тео оторвал взгляд от комикса и, прищурившись, увидел, что в сторону острова направляется катер. Суденышко медленно, с черепашьей скоростью двигалось по застывшим волнам.

С высоты в пятьдесят метров всё казалось таким – маленьким и медленным.

Такой же букашкой, точкой с ручками и ножками, выглядел для внешнего мира и сам Тео. Иногда он, когда уставал пялиться на море или читать, раздевался догола и выплясывал, дразня проплывающие суда. Он кривлялся и тряс задницей, не имея ни малейшего понятия, являются его действия оскорбительными или нет. Кто этих загадочных существ разберет, а?

Неожиданно Тео пришел к выводу, что доставшийся ему кусок сушеной зайчатины содержал в себе слишком много соли и жил. Настроение окончательно испортилось. Он так и не позавтракал, а живот уже болел, словно там завелись капризные жуки.

Чтобы хоть как-то отвлечься от кишечных мук, Тео уставился на катер, гадая, кто или что могло на нём плыть. Его воображение, такое же больное, как и он сам, подсказало, что за штурвалом стоит большой богомол, пока его жена, огромная богомолиха, занявшая собой всю рубку, нежно покусывает ему голову.

– Съешь его, жук! Съешь! – заорал Тео.

А потом в его сердце заворочалось беспокойство.

Что бы богомолы ни задумали, они явно планировали посетить остров, святую святых, обитель Красного Амая. Катер, сменив направление, теперь двигался направо, словно ища место, куда можно пристать. Солнечный луч высвечивал суденышко, и потому оно было четко различимо на фоне сонных волн.

Конечно, Тео мог бы взять бинокль, которым его снабдили, и попытаться рассмотреть, чем там заняты богомолы. Но это означало бы, что придется вспомнить о том, что у него есть худший глаз. Левый глаз Тео от рождения напоминал маленький шарик, в который забыли вкачать воздух. Вдобавок парень, чья правая рука тоже не пожелала расти – за той лишь разницей, что это случилось в десятилетнем возрасте, – не догадывался, что бинокль можно использовать как подзорную трубу. Один глаз – одна линза.

Богомолы тем временем осторожно двинулись влево, огибая пенные скалы острова с восточной стороны. Тео вскочил на ноги, сдвинув свою циновку дозорного, и бросился в можжевельник. Вытянув шею, он едва не соскользнул с обрыва, пытаясь разглядеть из кустарника катер. Тот замер, сделал рывок в сторону отвесного берега и поплыл дальше. Через тридцать метров он опять остановился. Маленькая точка с большой целью.

– Съешь его! – выкрикнул Тео.

Но богомолы не спешили поедать друг друга. Они продолжали искать место, откуда можно было бы ступить на остров.