Но в зыбкий момент триумфа вмешался Черномикон. Фолиант без особых усилий разделался с ними, будто со скорлупкой упрямой фисташки.

И вот Лунослав уже ощущает черную вспышку, после которой воцаряется беспроглядная темнота. Как песня, интим под которую предназначался только ему.

Тьма пленила его, раскатала и вонзила в бумагу тысячью игл.

Он и демон пали жертвой долбаной книжки. Бумажный союзник с легкостью обернулся змеей, гревшейся под ребрами у самого сердца.

Казалось, нервная система Лунослава проникла в каждую ворсинку зачарованной целлюлозы. Хоть его тело находилось в необъяснимом напряжении, словно в тревожном полусне, навеваемом лаем собак, сам лист обладал завидной прочностью и гибкостью, становясь, когда требовалось, неотличимым от ткани.

Лунослав чувствовал каждое непотребство, творимое с ним. Временами он напоминал себе жертву группового изнасилования. И его всё пускали и пускали по чертову кругу.

Кто-то довольствовался им как салфеткой или зубочисткой. Но всегда находились те, кто видел в нём инструмент, созданный для убийств. Такова цена противостояния бесконечному злу, в чью рожу они с Булатом так бездумно швырнули перчатку.

Чертовидцы. Смертники. Полноправные участники сражения, начатого еще их предками.

На Лунославе писали смертные приговоры, а потом зачитывали и приводили в исполнение. Женщины, мужчины и даже до последнего не верившие в собственную смерть дети – все становились жертвами слов, начертанных на его новом теле.

Одна бесплотная сущность, пользуясь острым краем бумаги, полтора часа вскрывала горло старику из Аркино, села́ Комарического района. Резала аккуратно, дотошно – сильными руками двадцатилетнего внука, в чьем разуме она угнездилась. К собственному ужасу, Лунослав ощущал тепло и вкус стариковской крови, будто ее лили прямиком в рот. После такого обезвоживание представлялось истинным благословлением.

Судьба сделала его орудием десятков жестоких расправ.

Но одна особенно врезалась ему в память.

Как-то поздним вечером его затолкали в глотку подростку из Стеклянной Радицы. Тот направлялся к подружке, чтобы послушать последний альбом группы «Die Antwoord» под названием «House Of Zef». В кармане поскрипывали ультратонкие презервативы «VIZIT». Возможно, он рассчитывал на первый в жизни секс – или хотя бы на петтинг. Закупорив собой пищевод и трахею, Лунослав чувствовал, как препятствует дыханию, как в него бьются сопли и слюни, как им давятся, словно шариком застарелого дерьма.

Господи, мама!.. Я задыхаюсь!..

Синюшного подростка в переулке нашла его же подружка, обеспокоенная долгим отсутствием кавалера. Она и правда собиралась подарить ему себя. И она возлегла с ним – такая же мертвая, как и он. Но сперва проказничавший человек из земли дал ей возможность вынуть Лунослава из глотки покойника. Никогда еще на чертовидца не смотрели с таким отвращением и такой болью.

После голем прикончил и ее.

Сейчас Черномикон подкинул Лунослава в лапы трех мелких демонов. Какие нездоровые фантазии, содранные из медицинских карт умалишенных, роятся в их головах? Его свернут воронкой и пустят по нему яд из желёз лягушек-древолазов? Или, может, его вобьют колышком в ладонь праведника, чересчур громко вещавшего на углу о конце света? Какой сектор выпадет сегодня? Крутите барабан, господин ведущий.

Лунослав с омерзением почувствовал, как на него уселась волосатая задница. Будто на лицо плюхнулась вспотевшая псина. Но в следующий миг всё стало куда интереснее. Неподалеку возникла донельзя знакомая сила. Уверенная. Самодовольная. А еще – несносно язвительная.

Снаружи стоял Булат.

В дверь с силой забарабанили.

Казалось, неизвестный готов был снести ее с петель, если его настойчивое желание войти немедленно не удовлетворят. Черти встрепенулись, не преминув заглянуть друг другу в карты. Впервые за два месяца, что они обосновались в этих краях, кто-то осмелился приблизиться к домику. Либо храбрец, либо обдолбанный идиот. А может, и всё сразу.

На морде Калача сверкнула догадка.

– Коллекторы? – предположил он.

– Какие еще, к нашим бабушкам, коллекторы? – Балда понизил голос. – Боягуз, поприветствуй визитера.

– Бура! – отозвался тот.

Болотноцветный черт открыл карты и схватил покрытую кристалликами кочергу, при помощи которой замешивали кровь с сахаром. Подкрался к двери, затаился. Лапа легла на каленую щеколду и в полнейшей тишине сдвинула ее.

Калач взглянул на карты покинувшего стол товарища: те же три туза, что и у него. Вздохнул. Ну а кто из них не прохиндей?

Боягуз кашлянул, прочищая горло, и на удивление скрипучим голоском, напоминающим глас не́мощной бабки, произнес:

– Ох, входите же! Входите!

Дверь распахнулась, и показался Булат. Будто отмахнувшись от мухи, он отбил кочергу, а ее владельца приложил головой об дверной косяк. Хрустнуло, и левый рог Боягуза занозой остался торчать в вязкой древесине.

Нечисть в немом изумлении приоткрыла пасти. Дошедшие накануне сплетни не лгали: желтоглазый чертовидец жив. И сейчас он с ленцой оглядывал убранство дьявольской избы.

Булат, ничуть не удивившись безобразному виду обитателей домика, принюхался:

– Рогатые, вы что, самогон гоните?

Калач поднялся из-за стола:

– Ага, чел. А еще – всех в шею.

Балда в нетерпении замахал лапой, показывая здоровяку, чтобы тот успокоился.

– Слыхали, ты мастак косой махать, – обратился он к чертовидцу. – Всив-всив! Так что на рожон не полезем, и не жди. Ты хоть ведаешь, кто мы? Мы…

– Где Лунослав?

Булат еще раз пробежался взглядом по мерзкому интерьеру. Главное, не забывать, что сейчас напарник – бумажка. А где она может находиться? На письменном столике среди писчих принадлежностей? Однако лист с Лунославом обнаружился в совершенно непригодном для письма месте: под седалищем рыжего чёрта.

Молодой человек заулыбался, поневоле ощущая, как улыбка мутирует в оскал, с которым он будет резать рогатых уродцев.

– Погоди-погоди-погоди!.. – Балда привстал на одной ягодице и поднатужился.

Зашуршало – и лист с Лунославом наполовину втянуло в задницу чёрта. Снаружи остался виден лишь небольшой бумажный пучок, напоминавший верхушку салфетки из мохнатой тубы-упаковки. Какие ужасы поджидали скованного заклятием сотрудника бюро по «ту сторону» – оставалось только догадываться.

– Держу зад на последнем издыхании. А ты сам знаешь, распустившаяся прямая кишка всасывает всё, что в нее ни попадет. – Балда изобразил саму невинность. – Только дружка твоего смоет не в Дерьмоленд, а в соседнее, сдвинутое измерение!

Калач хмыкнул:

– Да, чел, не ожидал? У нашего босса в гузне не только ветерок гуляет.

Булат сделал над собой усилие, чтобы не «скосить» эту троицу. Усмехнулся. Да уж, без брюзжания Лунослава и не определить, правду говорят или нет.

– Ваше счастье, что специалист по черным дырам в оной же и застрял. Но это не означает, что я откажусь от идеи нарезать десяток килограммов волосатых суши.

Калач тяжело засопел. Пятачок от перевозбуждения и злобы увлажнился.

Между тем Боягуз наконец-то встал с карачек, на которых до этого отползал к столу. Проверил обломанный рог. Прокля́тая желтоглазая крыса! Теперь до весны ждать, пока новый вырастет.

– А ты выиграй свой листик в забавы-потехи. – Боягуз рассчитывал поквитаться здесь и сейчас. – Или слабо́?

– Вы что, сказок обожрались? А если продую? – Время, проведенное в качестве вышибалы и разнорабочего в баре «Прощание», научило Булата тому, что инициатор спора зачастую сам уходил без денег, а в крайнем случае – и без штанов. Так что в этих делах он далеко не безусый юнец, как говорится.

– Если продуешь, сделаем из тебя «Вишневый Литлер». Ликер с Гитлером на этикетке. – Калач оскалился, пустив слюну.

– Идеология и посыл понятны. Ежели я нагну вас, не видать вам собственных шкур. С живых сдеру. И Лунослава заберу. По рукам?

– По рукам. – Балда издал плутоватый всхрап. Взглянул на оживившихся подельников. – Кто желает начать?

– Я, – поднял лапу Боягуз. Он как раз заканчивал что-то царапать обмусоленным карандашиком на клочках листика, использовавшегося для учета сваренного алкоголя. – Этот мудак мне рог сломал. Так что буду первым. – Повернулся к молодому человеку и вытянул кулаки. – Вот тебе две бумажки. На одной начертано «смерть», на второй – «жизнь». Что выберешь – то и познаешь.

Булат поставил Костяную к ректификационной колонне, едва удостоив отвратительный агрегат взглядом, и сел к столу.

Боягуз и Калач, убрав карты и выпивку, разбавлявшую нехитрый досуг, тоже уселись. Только Балда недвижимо восседал на своем месте, удерживая под собой трофей и заложника в одном лице. Болотноцветный черт, оказавшись напротив чертовидца, положил кулаки на стол и выдал поганую улыбочку. Оно и понятно: на каждой из бумажек находилось слово «смерть».

Старый недобрый трюк.

Булат изобразил глубокую задумчивость – и вцепился в правую лапу чёрта. Выдернул бумажку и, не глядя, что на ней было, закинул себе в рот. Принялся разжевывать. Клочок отдавал мочой и прогорклым луком.

– Ты… ты что творишь, гомик?! – взвизгнул Боягуз, ничего толком не понимая. – Покажи, что там было! Там была «смерть», да? Да?! Там была «смерть», я вам говорю!

Булат проглотил грязную жвачку из целлюлозы и высунул язык, демонстрируя пустой рот.

– Ну сам посуди: я-то откуда знаю, что сожрал? Давай-ка лучше посмотрим, что осталось.

Под зеленоватыми волосинками на морде Боягуза разлилась бледность.

– Ч-чего?

– Показывай, говорю, пока я тебе клешню не отгрыз, чтобы самому посмотреть. Мы же честно играем, да?

Болотноцветный чёрт отвел глаза в сторону и разжал ладонь.

На уцелевшей бумажке расплывалось одинокое слово, изъеденное по́том: «СМЕРТЬ».

– Логику чуете? – Булат вскинул кулак, будто именно там логика и обитала. – Если осталась «смерть» – значит, я проглотил «жизнь». Один – ноль. Чьи орешки следующими зажать?

Черти обменялись многозначительными взглядами, а потом в избушке грянул хохот. Нечисть с подвываниями заржала, оценив смекалку сотрудника бюро. Булат лишь пожал плечами. Он с рогатыми веселиться не собирался.

– А ты хитрый, чел. Но такой ли ты дюже могучий? Бороться станем. – Калач, сидевший по левую руку от молодого человека, выставил косматую лапищу. – Я тебя в порошок сотру и зубы им почищу!

Булат усмехнулся, делая круговые движения согнутой в локте рукой.

Он прекрасно осознавал, что его соперник весит как минимум на сорок пять килограммов больше. Крупнее, здоровее… психованнее. Впрочем, чего переживать, если твое касание может ущипнуть нематериальное и по желанию обжечь любую плоть, сотворенную тьмой? Возможно, это единственное полезное, что удалось выжать из Черномикона.

Два месяца назад, когда он только познакомился с Лунославом в баре, полном трупов, тот зачитал из про́клятого фолианта некий текст. В результате Булат обрел способность, выходящую далеко за пределы возможностей обычного человека. Но глубоко внутри он подозревал, что Черномикон не даровал, а обличил скрытый талант. Как если бы нефтедобытчик обнаружил земляное золото, что испокон веков находилась на одном и том же месте.

– Ты ведь в курсе, что это от мастурбации? – Булат взглядом показал на волосатые ладони Калача.

– Что от мастурбации? – опешил тот.

– Волосы на хваталках растут.

– Правда, чел? – Замешкавшийся Калач обернулся к подельникам. – А… а у вас тоже из-за этого ладошки волосятся?

– Он тебе зубы заговаривает, кретин! Он… он… – Балда от возмущения не мог подобрать слов.

Воспользовавшись заминкой, Булат схватил противника за подставленную кисть.

Зашипело так, будто на раскаленную сковороду лег нежнейший бекон. Повалил неаппетитный дымок.

Калач засмеялся. Обладая низким болевым порогом, он чувствовал, что аномальное касание чертовидца жжет, но не кусает. Однажды, догоняя в лесу девку, искавшую в ночь на Ивана Купалу цветущий папоротник, он ободрал себе рожу о сухую ветку. И лишь по взгляду пойманной беглянки, то и дело сдвигавшемуся вбок, он сообразил, что оставил где-то позади собственное ухо. Только это и спасло девке жизнь.

– Плевал я на боль, чел. – Калач до хруста стиснул руку чертовидца. – Да и на тебя с колокольни – тоже! – И он действительно харкнул в сотрудника бюро.

Плевок пришелся Булату на левую щеку, вызвав у него гневный тик.

– Верблюд свинорылый! – Он на миг прикрыл глаза, чтобы они не лезли на лоб от раскалывающей руку боли, и дал ответный залп слюной.

Боягуз с ухмылкой подобрал кочергу, а Балда облизнулся. Рука молодого человека зримо – миллиметр за миллиметром – уступала натиску усердно сопевшего здоровяка.

– Не такой уж ты и крутой, Бэтмен!¹² – произнес Калач, похохатывая. Решил, что именно сейчас он и сломает чертовидцу руку, а заодно – шею.

– Не бывать такому, чтобы на Руси мо́лодец какому-то чёрту уступил!.. – Булат с укором смотрел на собственную конечность, гнувшуюся всё ниже и ниже. В голове возник скороспелый план: двинуть рогатому локтем по роже, схватить косу и…

В этот момент о себе дал знать загадочный волдырь.

Образование ощутимо надулось и опало, будто выдохнуло. Из-под «косухи» и футболки сотрудника бюро поплыли ароматы свежего хлеба.

Глаза нечисти покраснели и скрылись в пелене выступивших слёз.

– Он… он бзданул, чел! – Калач, ревя и мотая головой, пытался проморгаться. – Бздеж на соревнованиях! А хлебные и бобовые допинги – запрещены! Я ослеп, чел! Ослеп!

Не лучшим образом выглядели и Балда с Боягузом. Они морщили рожи, размазывали по ним желтые сопли и кашляли.

– Дьявол в яйца, ну и вонь!

– Будто луковица в скунсе сдохла!..

Аромат, порожденный волдырем, оказался для нечисти хуже слезоточивого газа.

Булат осклабился и рывком опрокинул лапу Калача, перегнув ее через угол стола.

Раздался сухой хруст, с каким обычно ломается застарелый хлеб.

Калач истошно закричал, напомнив осла на рынке, оскопленного за три медяка. С грохотом вскочил. Из покалеченной лапы торчал нежно-белый осколок лучевой кости. Черт налетел на ректификационную колонну и опрокинул ее. Вонь от пролитого самогона окончательно подавила слабевший хлебный запах.

Калач отдышался – боль понемногу слабела – и зыркнул на молодого человека:

– Не только хитрый, но и вонючий. – Напрягшись, он с поскуливанием вдавил осколок кости обратно в плоть и стиснул пальцами рану.

– Нормальный запах, не барагозьте. – Булат развалился на стуле и засмеялся. Такого он, конечно, не ожидал. Взглянул на вожака. – Ты-то, пятачок, хоть пытаться будешь?

Балда забарабанил пальцами по столу. Каждый четвертый стук он пропускал. Нервничал.

– Пить станем. Кто первый обмякнет – умрет.

Булат знал, что хорош на этом неблагодарном поприще. Но для себя он уже давно усвоил: чем ты пьянее, тем доступнее для всякого дерьма. А здесь ему светило макание по самые уши, стоит хоть немного расслабиться. И потому он задрал футболку и показал необъяснимый волдырь на груди.

– Второй желудок. Так что, господа рогатые, квасить могу без проблем и без обеда.

Морды чертей прорезали глубокие морщины.

– И что предлагаешь? – наконец спросил Балда. В его голосе густел и дребезжал страх. Нечеловеческие таланты чертовидца пугали.

– То же, что и ты, – пить. Только не до мертвой синевы, а на скорость. Спорим, я быстрее осушу три бокала пива, чем ты – три рюмки своей бурды? Пивко-то найдется?

Черти с недоверием переглянулись.

– Найдется. Вот ведь жулик, а! – воскликнул Балда. – А в чём каверза?