Читать книгу «100 великих загадок русской истории» онлайн полностью📖 — Николая Непомнящего — MyBook.
image




 

 


 

 

 

 


 

 

 


 

 


 

 

 

 

Л. Гумилев решил провести подводную разведку. Ему удалось обнаружить амфоры у самого основания стен. Значит, в VI веке в тех местах, где сейчас плещется море, в питьевой воде нуждались! Значит, стену строили на суше. Следовательно, в пору зарождения Хазарского государства уровень Каспия был намного ниже, чем сейчас, и огромные площади, залитые ныне морем, являлись тогда сушей!
Что же произошло в пору гибели Хазарии? Каспий продолжал наступать на берега. Уже в X веке Дербентская стена затоплена на протяжении 300 метров. В 1304 году под водой оказался персидский порт Абиверд. Итальянский географ XIV века Марина Сануто с горечью отмечает: «Каспийское море год от года прибывает, и многие хорошие города уже затоплены».
Да, драма Хазарии связана с Каспием. Еще в VII веке каганат владел огромными площадями плодородных земель. Обмелевшая Волга распадалась в дельте на множество протоков, непроходимых для кораблей. Хазары, прятавшиеся в густых камышах среди болот, были полными хозяевами волжского пути.
Но вот Каспий начинает заливать берега. «Села и нивы» хазар скрываются под водой. По многоводной Волге приходят на своих кораблях отважные русские воины. Святослав легко завоевывает хазарские города. Но владеть ими он уже не может: постепенно они становятся добычей моря. Так погибает каспийская Атлантида.
Где же она теперь? Очевидно, под толстым слоем наносов Волги, под каспийским дном. Но перед Атлантидой, о которой рассказал Платон, у нее есть, по крайней мере, одно преимущество: Хазария была огромной страной, и хотя бы часть ее должна находиться там, где сейчас суша.

 

Местоположение одной хазарской крепости известно было довольно точно – это Саркел (Белая Вежа). Византийские хроники указывали, что она находится на Дону, по дороге в Итиль. Ее разрушил Святослав, возвращаясь в Киев.
Профессор М. Артамонов нашел и раскопал Саркел. Но обнаружить хазар ему, увы, не удалось. Крепость охраняли степняки, наемники хазар. Ученый грустно констатировал, что «археологическая культура собственно хазар остается до сих пор неизвестной», и предлагал продолжать поиски в низовьях Волги.
Работы продолжил его ученик – профессор Л. Гумилев. Выдвинув гипотезу русской Атлантиды, он нашел захоронения, останки хазар на островках волжской дельты – в тех местах, которые не затоплялись водой. Но столицу Хазарии Итиль найти до сих пор не удалось.
Оригинально пытался разрешить противоречия древних хроник дагестанский исследователь М. Магомедов. Он искал хазарский город Беленджер. Но Беленджером хроники называют и город в Нижней Сарматии (так некогда называли Северный Дагестан), и реку, и стену, и целую страну. Одни и те же арабские путешественники помещают Беленджер и в четырех, и в восьми днях пути от Дербента, то к северу, то к югу от Семендера.
М. Магомедов верил им всем. Если в наше время есть одноименные города, реки и целые государства, то почему же их не могло быть в прошлом? А что, если Беленджеров было несколько? Впрочем, так же, как и Семендеров? Тогда в четырех днях от Дербента стоял один Семендер, в восьми днях – другой город с тем же названием, а между ними – один из Беленджеров.
В 1969 году дагестанские археологи начали раскопки на реке Сулак. И на древнем караванном пути, с трех сторон защищенном горами, они обнаружили оборонительную башню. Правда, стена была известна и раньше, но она как-то не отождествлялась с городской стеной, ведь она ничего не окружала. И сам город оказался необычным: это было двадцать селений, расположенных в цветущей долине на берегу одной реки.
Но тот ли это город, о котором повествуют хроники? Однако ответа так и не получено. Русская Атлантида все еще хранит в вековечной глубине золотые ключи от своих главных ворот.

 

А что думают на сей счет ученые?
Академик Б. Рыбаков считает, что международное значение Хазарского каганата нередко чрезмерно преувеличивалось. Небольшое полукочевническое государство не могло даже и думать о соперничестве с Византией или Халифатом. Производительные силы Хазарии находились на слишком низком уровне для того, чтобы обеспечить ее нормальное развитие.
В древней книге мы читаем: «Страна хазар не производит ничего, что бы вывозилось на юг, кроме рыбьего клея… Хазары не выделывают материй… Государственные доходы Хазарии состоят из пошлин, платимых путешественниками, из десятины, взимаемой с товаров по всем дорогам, ведущим к столице… Царь хазар не имеет судов, и его люди непривычны к ним». В качестве статей собственно хазарского экспорта автор указывает только быков, баранов и пленников.
«Отсутствие археологических следов хазарских городов, – по мнению Рыбакова, – делает очень неубедительными рассуждения о городском строе у хазар, а паразитарный характер государства, жившего по преимуществу за счет транзитной торговли, лишает нас возможности присоединиться к выводам о развитом феодальном строе каганата.
Размеры каганата очень скромны… Хазария представляла собой почти правильный четырехугольник, вытянутый с юго-востока на северо-запад, стороны которого составляли: Итиль – Волга от Волгограда до устья Хазарского (Каспийского) моря, от устья Волги до устья Кумы, Кумо-Манычская впадина и Дон от Саркела до Переволоки.
Хазария была… небольшим ханством кочевников хазар, долгое время существовавшим лишь благодаря тому, что превратилась в огромную таможенную заставу, запиравшую пути по Северному Донцу, Дону, Керченскому проливу и Волге».
А вот Лев Гумилев назвал гибель Хазарии трагедией прикаспийских Нидерландов. Читатель исторически образованный знает, что хазары были могучим народом, жившим в низовьях Волги… В числе подданных хазарского царя были камские болгары, буртасы, сувары, мордва-эрьзя, черемисы, вятичи, северяне и славяне-поляне.
На востоке это царство граничило с Хорезмом, то есть владело Мангышлаком и Усть-Уртом, а значит, и всеми степями Южного Приуралья.
На юге пограничным городом был Дербент, знаменитая стена которого отделяла Закавказье от хазарских владений.
На западе весь Северный Кавказ, степной Крым и причерноморские степи до Днестра и Карпат подчинялись хазарскому царю, хотя их населяли отнюдь не хазары…
Читатель – историк или археолог – ставит множество вопросов: каково было происхождение хазар, на каком языке они говорили, почему не уцелели их потомки… Хазары умирали – куда девались их могилы? Хазары размножались – с кем слились их потомки? И, наконец, где располагались поселения хазар?
Обычно территорию, на которой обитал когда-то какой-либо народ, подлежащий изучению, находят без труда. Иногда бывают споры об определении границ области расселения и времени заселения тех или иных местностей, но это детали все той же проблемы. Зато восстановление истории народа встречается с разнообразными и не всегда преодолимыми трудностями. При разрешении хазарского вопроса все получилось как раз наоборот.
Соседние народы оставили о хазарах огромное количество сведений… Мы легко можем прочесть, какие победы одерживали хазары и какие поражения, но, как было уже сказано, о том, где они жили, каковы были их быт и культура, представления не имеем.
…Диаметрально противоположна точка зрения Б. Рыбакова. Он называет Хазарию «небольшим полукочевническим государством паразитарного характера, жившим за счет транзитной торговли».
С Б. Рыбаковым согласиться невозможно, ибо еще до того, как торговля пошла по волжскому пути, хазары уже имели сильное и отнюдь не наемное войско, спасшее в 627—628 годах императора Ираклия от разгрома.
В X веке Хазария оказалась в осаде. С севера, по высыхающим степям двигались кочевники, гонимые голодом и жаждой…
С юга неуклонно наступала морская вода. Она медленно заливала плоский берег – «Прикаспийские Нидерланды», губила посевы и сады, набегами разрушала деревни. К середине X века уже две трети хазарской территории оказалось под водой… Море и засуха продолжали давить с двух сторон… В конце XIII века уже вся страна была покрыта морем…
Да, Хазария – это в полном смысле русская Атлантида.

Сага о«Новых русских» из рода Инглингов[5]

В одной из своих работ российский историк Евгений Владимирович Пчелов приводит сведения о легендарном и начальном этапах происхождения Рюрикова племени. В составленных им таблицах отражена родословная Инглингов, одного из древнейших не только в Скандинавии, но и во всей Европе родов, давших многих королей (конунгов) средневековой Швеции и Норвегии. Согласно преданиям, сохранившимся в форме саг, Инглинги произошли от самого бога Одина, сына его Ингви и внука Ньорда, бога морей. По другому, более реальному варианту, некий Ингьялд и его жена Герд стали основателями этого рода.
В схеме, приведенной Пчеловым, от Одина до конунга Олава Щетконунга указано целых 35 колен Инглингов, что, конечно, совершенно не вяжется со сведениями, приведенными в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, где рождение Ингьялда отодвигается приблизительно к началу VIII века. Однако легко допустить, что здесь идет речь не об Ингви Фрейере, время рождения которого теряется в глубине веков, а об его далеком потомке Ингиальде, сыне конунга Энунда Дороги, пращура Харальда Прекрасноволосого, реального короля Норвегии. Этот Ингиальд жил, очевидно, где-то на рубеже VII—VIII веков. Его же отец Энунд прославился тем, что вел интенсивное дорожное строительство в сложных условиях залесенной и сильно пересеченной местности, какой была тогда почти вся Скандинавия. За свою деятельность энергичный конунг и получил такое меткое прозвище.
Теперь обратимся к другой ветви этого разветвленного родословного древа, давшей целую плеяду конунгов Швеции. Родоначальником обоих ветвей был конунг Ингварь, о коем следует упомянуть хотя бы потому, что его имя в русифицированной форме – Игорь – стало широко распространенным среди потомков Рюрика. Внук первого Ингваря, Ратбард, был женат на Ауд Богатой. Возможно, после ранней смерти мужа Ауд вышла вторично замуж за Хрерика (Рюрика) Метателя Колец, предка Рюрика (Хрерика) Новгородского, от которого ведет свое начало многочисленное племя Рюриковичей.
Рандвер, старший сын Ауд Богатой и Ратбарда, дал начало роду шведских Инглингов, но подлинная история Шведского государства начинается обычно не с него, а с его далекого потомка Эйрика (Эрика) сына Эймунда (Эмунда), ставшего королем шведским где-то около 850 года и умершего в 882 году. Ему наследовал сын Бьерн, передавший власть сразу двум своим сыновьям Олаву и Эйрику Сегерсвеллу (Победителю). Олав правил недолго, а Эйрик Победитель умер в 994 году, завещав королевство младенцу-сыну Олаву Щетконунгу. О беспокойной молодости короля Олава говорит само его прозвание, которое часто переводят как «пола плаща», в которой мальчика несли близкие ему люди, укрывая от возможных покушений на его жизнь.
Олав Щетконунг замечателен также тем, что через 14 лет после того, как стал королем и достиг совершеннолетия, в 1008 году принял христианство. Это случилось на два десятка лет позже крещения Руси его дальним родичем Владимиром Святославичем, получившим за то прозвание Святой.
Великий князь Киевский Владимир, возможно, имевший еще одно имя – Солнце или Красное Солнышко, как его обычно именуют наши былины, любил весело пожить. Он был просвещенным человеком и крупным политическим деятелем. Однако и он не лишен был, с нашей точки зрения, некоторых недостатков, к числу которых строгие блюстители нравов относили излишнюю любовь князя к горячительным напиткам и женщинам. Следствием чего явилось большое количество сыновей от разных жен, которым великий князь постарался передать уделы еще при своей жизни.

 

Рунический камень из Грипсхольма

 

Но жизнь его вскоре оборвалась при стрессовой ситуации, когда Владимир собирался в поход на непокорный Новгород, где сидел один из его сыновей Ярослав. Сразу же после кончины великого князя завязалась упорная борьба между наследниками, большая часть которых погибла от рук своей же братии. Особенно упорной была война Ярослава Новгородского со Святополком Киевским, которого летописец именует Окаянным. Возможно, не без воли Ярослава пущен был слух о том, что Святополк не был сыном Владимира. Согласно этой версии, он был рожден от убитого варягами князя Ярополка, законного наследника престола, в отличие от Владимира, сына наложницы Малуши.
Ярославу с его новгородцами совсем нелегко было управиться с киевским князем, союзниками которого выступали поляки и печенеги. Тогда-то, по совету своего родича, посадника Новгородского Константина Добрынича, и обратился князь Ярослав за помощью к шведским «варягам», а значит, непосредственно к своему дальнему родственнику Олаву Эйриксону Щетконунгу.
О последствиях такого шага повествуют не только русские летописи, но и скандинавские, точнее исландские саги. Наиболее полно события тех лет освещает одна из них, названная «Прядью или сагой об Эймунде».
Ярослав Мудрый спешно отправил посольство в Швецию, но не наобум: он знал, что делает, и потому успех его миссии оказался далеко не случайным. Именно тогда переплелась история двух государств.
Но что же представляла собой Швеция тех далеких времен? В начале XI века, когда еще был жив славный король Олав, она была далеко не централизованным государством. Не только с соседней Норвегией, где правили короли той же династии Инглингов, но даже с ближайшими областями Центральной Швеции, Олав Щетконунг не мог разговаривать как со своими вассалами. Ему подвластна была лишь малая часть современной Швеции, носившая название Упланд. Она располагалась на относительно небольшом, полукруглом выступе у входа в Ботнический залив. Здесь в древней Упсале, заложенной в нескольких десятках километров от тогда еще не существовавшего Стокгольма, и располагалась столица короля Олава. Сейчас Упсала уже давно потеряла прежнее значение, но созданный в ней когда-то университет славится и поныне.
Именно сюда и прибыло новгородское посольство, посланное Ярославом. Оно было с большим почетом принято королем. Олав Щетконунг, посоветовавшись с тингом (советом старейшин), решил оказать поддержку новгородскому князю. Более того, уже, возможно, тогда велись переговоры о женитьбе Ярослава на младшей дочери Олава, Ингигерде.
Следствием был отъезд большого варяжского отряда во главе с родичами короля Эймундом и Рагнаром. Летом 1016 года варяжская дружина прибыла в Новгород к Ярославу и в том же году скандинавы приняли активное участие в походе на Киев. По сведениям летописца, варягов насчитывалось около тысячи, а все войско Ярослава достигало 40 тысяч.
Святополк и не думал уступать брату Киев без боя, сильно надеясь на своих союзников-печенегов. Возле города Любеча произошла решительная битва, в которой победа досталась Ярославу, и он торжественно вступил в Киев. Однако борьба его со Святополком на том не кончилась. Изгнанному князю помог его тесть, польский король Болеслав, не зря прозванный Храбрым. Война шла с переменным успехом: вначале Болеславу со Святополком удалось разбить Ярослава на реке Буг и возвратить утраченный престол. Но поляки вели себя в Киеве, как в завоеванном городе, что, естественно, вызвало возмущение киевлян. К заговору против поляков примкнул даже сам Святополк. Узнав об этом, Болеслав страшно разгневался на зятя и увел свое войско в Польшу, предоставив великого князя его судьбе.
Вскоре в битве на реке Альте, в 1019 году Ярослав Мудрый одержал окончательную победу и изгнал навсегда Святополка с Русской земли. В том же году состоялась его свадьба с дочерью Олава Щетконунга Ингегердой. Матерью молодой великой княгини была славянка-венедка. Ингегерда приняла православную веру и получила новое имя – Ирина.
А какова же была судьба ее соотечественников Эймунда и Рогнара? Известно, что еще в 1017 году они возглавляли отряд в 600 бойцов, защищавших Киев от печенегов. Кроме того, Эймунду сага приписывает убийство соперника Ярослава князя Бурицлейва, отождествляемого обычно со Святополком. Однако рассказ саги явно противоречит Несторовой «Повести временных лет», что дает пищу для экстравагантных предположений. Не исключено, считают некоторые исследователи, что Бурицлейв – вовсе не Святополк, а любимый сын князя Владимира, Борис, предательски убитый все на той же речке Альте. Не все так гладко шло в истории, как писали первые летописцы.
Закончилась братоубийственная война, и спустя некоторое время варяги-побратимы переходят от Ярослава к его родичу Вартилаву. Если верить саге, их уход не был мирным. Помогая мужу, Ингигерда хотела схватить опасных родичей, но из-за их бдительности сама оказалась в плену у Эймунда. Ярослав вынужден был пойти на невыгодный для себя мир, а варяги переменили место службы. Хотя их нового князя большинство историков отождествляет с племянником Ярослава, Брячиславом Изяславичем Полоцким, однако нельзя исключать возможность других атрибуций. Судя по тексту саги, гораздо вероятней, что варяги служили брату и последнему опасному сопернику Ярослава – Истиславу Владимировичу Храброму. Это подтверждается и скоропостижной смертью князя «Вартилава», после чего Эймунд опять возвращается к Ярославу и Ингегерде и получает от них крупный земельный надел, которым он владел до самой смерти. За неимением других наследников владения Эймунда перешли к Рагнару. Казалось, все ясно, но, оказывается, что данной версии противоречат рунические надписи, выбитые на каменных плитах надгробных памятников варяжских вождей и героев. Больше всего их было найдено в уже упоминавшемся нами Упланде и соседних с ним областях.
Обращаясь к руническим текстам из Упланда, мы вновь сталкиваемся с именами Эймунд и Рагнар. Одна из таких плит, по составленному кадастру имеющая № 72, была найдена еще в XVII веке в церкви Римбу. Орнамент памятника датирован 1020—1060 годами. Вот содержание этой надписи на камне: «Энунд и Эйрик и Хакон и Ингвар установили… по Рагнару, своему брату. Бог да поможет его душе».
Из данного текста ясно, что у какого-то Рагнара, возможно, тезки нашего героя, было четыре брата (запомним их имена), которые установили по неизвестно когда и где погибшему памятник. Очевидно, этот Рагнар умер на чужбине не ранее 1020 года. Судя по записи, можно также допустить, что в то время не было в живых ни отца, ни матери братьев. В числе их один, по-видимому, младший, получил имя Ингвар. Обилие рунических надписей повествует о судьбе этого человека, что позволяет современным исследователям идентифицировать его с популярным по исландским сагам Ингварем-мореходом, или путешественником.
Известно, что Ингвар был из рода Инглингов. Значит, и его братья относились к тому же роду, а погибший их старший брат, возможно, ходил в поход в Гардарики вместе с Эймундом. Но не будем спешить: лучше внимательно прочтем вторую надпись.
Этот рунический памятник значится под № 88. Он также открыт в XVII веке, в церкви Хусбю-Мохундра и датирован 1020—1050 годами, но скорее всего был создан до большого похода Ингвара на Восток.
Текст памятника переводится так: «Эйрик и Хакон и Ингвар и Рангхильд, они… Он умер в Греции. Да помогут бог и божья матерь его душе». Здесь снова встречаемся мы со знакомыми лицами – братьями Эйриком, Хаконом и Ингваром, да еще с какой-то женщиной, вероятно, с их сестрой или вдовой покойного. Отсутствует лишь старший из братьев – Энунд. Как полагает Е.А. Мельникова, знаток рунических текстов и древней истории Скандинавии, памятник как раз и посвящен ему. Подобная версия весьма правдоподобна: вслед за Рагнаром, вдали от родины умирает и следующий за ним по старшинству, его брат Энунд.
Хотя в обеих надписях нет упоминания об Эймунде, но установить его родство с данной семьей не трудно. Имя отца Ингвара-морехода названо, как в посвященной ему саге, так и в рунической надписи за № 45, найденной в Стрэнгнесе, как и предыдущие, в XVII столетии. Прочтем же и ее: «Эйрик велел высечь камень по Ингвару и Харальду, сыновьям Эймунда. Они умерли на юге, в Серкланде».