Макс ударил на голос, попал по касательной, а радости было, точно чемпиона-тяжеловеса в нокаут отправил. «Ниндзя» отскочил, шуршал в траве, и Макс теперь отлично видел его, стоящего за березой.

– Ненавижу, – сказал Макс, – и собачек, и их хозяев-придурков. Желаю им всем подохнуть…

Тень метнулась навстречу, Макс приготовился встретить ее, как положено, в стойке, пригнулся, и тут тень пропала. «Что за…» – он слишком поздно понял, что повелся на старый трюк: рывок за лодыжки, удар затылком о землю и душная темнота. Но сознание не потерял, чувствовал, как его в темпе переворачивают на живот и скручивают руки, он даже врезал куда-то наугад ногой, и попал. Потом от удара по почкам перед глазами полыхнули зарницы, потом стало холодно, потом послышались голоса и звук двигателя. Машина стояла недалеко, раздался приглушенный звонок мобильника, потом чей-то короткий смешок, потом Макса подняли и потащили к машине. Только сейчас он сообразил, что руки скованы, поднял голову, и увидел открытую заднюю дверцу полицейского «Уазика».

– Что мне предъявляют? – успел спросить Макс прежде, чем оказался в вонючем отсеке.

– Дознаватель скажет.

Дверь грохнула, лязгнул замок, машина качнулась, Макс подобрался к зарешеченному окну. Тот, в черном, так и стоял у березы и говорил по мобильнику, потом, не глядя на отъезжающий «уаз» повернулся, и неторопливо пошел к повороту, пропал за ним.

И завертелось, понеслось как в дурном сне – обыски на даче и в квартире, допросы близких, экспертизы. Отец, бледный и решительный, держался молодцом, и на первом свидании Макса не убил только потому, что в комнате для свиданий было полно охраны.

– Баран, – проговорил он сквозь зубы, – баран как есть. На кой черт ты влез, тупица?

Юркина история его не особо взволновала, а новость, что «макаров» полтора месяца пролежал в гараже, привела в бешенство.

– Мне сказать мог? – Макс не знал, куда деваться, отец через два стекла и пару метров пространства так держал взглядом сына, что хотелось провалиться сквозь землю.

– Извини, – бормотал Макс в трубку, – я думал…

– Нихрена ты не думал! – спокойно сказал отец, – бестолочь. Если бы думал, то не обо мне, ясное дело, но о Насте тоже забыл? Сиди, дурак, может, поумнеешь. С работы, кстати, тебя уволили, за прогулы. Подумай на досуге, чем жить теперь будешь.

И ушел, а через два дня Макса вызвали в следственный кабинет. Там его поджидала высокая активная полная женщина средних лет с черной густой гривой и адвокатским удостоверением.

– Плохи дела, – без обиняков заявила она, – чем вы собаку убили?

– Отверткой, – буркнул Макс, решив держаться прежней версии. Тетка ему не нравилась, от одного ее присутствия веяло тоской и безнадегой. Понятно, что была она ни при чем, отец прав – Макс сам на себя беду накликал, однако лишний раз слышать это от постороннего человека было невмоготу.

– Ну, да. – Адвокатша перебирала бумаги, – это и из вашего объяснения следует, и из показания Яровой Анастасии. Она утверждает, что видела, как вы с отверткой в руке выходите из гаража и направляетесь к собаке.

Макс сдержал улыбку, уставился в потолок. Умница Настюха, поняла, что дело дрянь, и тоже упорно гнула свое, хотя толку от ее показаний было мало. Девушку и на свидание-то не пускали, ибо не родственница и вообще никто, отец от нее на словах передал, что ждет и надеется на лучшее. Хорошо, если не соврал, чтобы успокоить.

– А экспертиза говорит о другом. – Женщина вытащила из папки два скрепленных степлером листа, надела очки, и прочитала скороговоркой:

– Выстрелы были произведены из нарезного оружия, предположительно, пистолета системы «макаров», о чем свидетельствуют извлеченные из тела собаки две пули. Что можете сказать по этому поводу?

Она выжидательно смотрела на Макса, тот глядел в стол. Разговаривать с теткой решительно не о чем, плохо, что отец потратил на нее кучу денег, не стоит она того. Вместо того чтобы помочь, давит, выжимая из него признание.

– Ничего, – сказал Макс, – ничего не знаю. Я не стрелял, я суку отверткой убил, ткнул два раза в брюхо. Или надо было подождать, пока она Мишку догрызет?

Адвокат откинулась на спинку стула, постучала по столешнице колпачком ручки, сняла очки.

– Вы поймите, Максим Сергеевич, – уже мягче сказала она, – я вам не враг. Я по роду деятельности обязана представлять в суде ваши интересы. А для этого мне надо знать все, все, до мелочи, что произошло в тот день. Стреляли – значит, стреляли, и правильно сделали, честно говоря. Странно, что эту тварь раньше никто не шлепнул.

Женщина улыбнулась, но Макс смотрел мимо, на этот раз на крохотное узкое окошко под потолком. Нет, устраивать побег он не собирался, просто гадал – что там: солнце, дождь, тучи или жаркий полдень? Подышать удавалось только на прогулке в малюсеньком дворике сизо, и Макс потихоньку зверел, оказавшись отрезанным от привычной жизни, от родных людей, оставаясь наедине с разным сбродом.

– Ладно. Я просто обязана вам об это сказать, думаю, следователь подтвердит мои слова. Я сама пятнадцать лет в розыске проработала, так что меня многие знают, как и я некоторых… – она замялась, подбирая слова, – полезных людей. Так вот, Максим Сергеевич, вчера провели еще одну экспертизу, на этот раз того самого пистолета системы «макаров», найденного недалеко от места вашего ристалища. На пистолете ваши отпечатки пальцев, а это прямая улика. Обвиняют вас по двести двадцать второй части первой, незаконное приобретение, хранение и ношение оружия. Срок небольшой, от года до трех лет. Плюс двести сорок пятая – жестокое обращение с животными, здесь можно штрафом обойтись.

– Какие пули? – оборвал ее Макс, – какой «макаров»? Я напился в тот вечер и пошел погулять, потом приспичило мне, отошел в сторонку. А тут этот… олень налетел, угрожал, кидался. Потом менты приехали…

– Казарцев, – негромко сказала женщина, – это был Казарцев Алексей, а Казарцева Фаина Алексеевна его бабка. Собака принадлежала ему.

– Да плевать мне! – взвился Макс, – эта тварь чуть ребенка не убила! Вы что, не понимаете?

Он почему-то решил, что тетка над ним попросту издевается, как и следователь, пропустивший мимо ушей рассказ о бешеной суке. Его интересовало только одно – признание Макса, что тот пристрелил псину, а не прибил ее, согласно легенде, отверткой.

– Казарцев – капитан ФСБ, – спокойно произнесла женщина. Сняла очки, отложила их в сторонку и заговорила, глядя Максу в глаза, быстро и отрывисто, и очень тихо, так, что он едва понимал, о чем идет речь:

– Казарцев приехал через час после того, как вы пристрелили собаку. Еще через четверть часа приехал ветеринар, псина была еще жива. Ей сделали операцию, врач извлек две пули, но собака сдохла от потери крови.

«Слава богу» – едва не выдал вслух Макс, но сдержался, а женщина продолжала:

– Казарцеву не составило труда понять, что именно показал ему ветеринар. Дальше дело техники – прийти на место, и подумать, как бы он сам поступил в этом случае. Народу было много, да?

– Да, – сдавленно сказал Макс. Тетка будто рядом тогда стояла и все видела со стороны, даже в темноте, когда этот увертливый, как ниндзя, Казарцев ловко обставил его, поймал на простой прием.

– И вы бросили пистолет в надежное – как вам показалось – место, чтобы потом прийти за ним и уничтожить?

Макс не отвечал, чувствовал, как в лицо ударила кровь. Как все просто, черт возьми, как просто, он попал, как подросток. Но кто ж знал, что внук этой безумной бабки – фэйс, и что он на раз расколет «киллера». Конечно, это же азбука – прийти на место, поискать в темных углах, найти «макарова» и ждать, кто придет следом. Весь вечер, поди, у березы проторчал, а своего не упустил. Ментам, кстати, мог заранее позвонить, и те тоже поблизости ошивались – уж очень быстро они подскочили. Казарцев… Чтоб тебя черти взяли.

– Стрелял, – сказал Макс, – признаю. Оружие нашел, принес домой, чтобы уничтожить. Могу показания дать.

– Обязательно! – обрадовалась адвокат, – обязательно дадите! В суде это зачтется. А учитывая, что ранее вы не были судимы, то, думаю, года два условно получите, о большем, в смысле меньшем, я и мечтать вам не советую. Ну в самом деле, ведь полно свидетелей, что эта тварь терроризировала весь поселок! Я уж с некоторыми поговорила, один даже в суд согласен прийти. Седой такой мужчина, высокий, в возрасте, сосед ваш через дорогу.

Макс мысленно пожелал мужику с лопатой всяческих благ – остались еще нормальные люди на грешной земле, не так все плохо. А после неделю думал, как будет выкручиваться, сочинил целую историю, как шел через парк, как увидел вооруженного человека, как отобрал у него оружие, как тот убежал. Получалось глупо, но складно, и Макс твердил сказочку про себя до тех пор, пока сам не уверился, что да, так оно все и было. Мелькнула, было, пару раз мысль – а не сказать ли, как все обстояло на самом деле, даже поддался искушению сдать Юрку, но передумал. Тот все равно сейчас далеко, снова, поди, контракт подписал и уехал, куда ворон костей не заносил. Его теперь фиг найдешь, пока сам не объявится, а что ему тут делать, если семьи нет, Милютин жив-здоров и видеть его лишний раз незачем, ибо искушение велико ему шею свернуть. Нет, обойдемся без Юрки, и так все неплохо получается. А два года условно – что ж, куда деваться, за все надо платить, в том числе и за доброе дело.

Адвокат не появлялась дней десять, а когда пришла, то смотреть старалась куда угодно, только не на своего подзащитного, отводила взгляд, вернее, не отрывалась от бумаг в папке. Выслушала легенду о появлении «макарова» в тумбочке, покивала, и, наконец, посмотрела Максу в глаза.

– Вы все равно узнаете, – неуверенно начала она, – это стало известно только сегодня, меня предупредили. Провели еще одну экспертизу пистолета. Выяснилось, что он попал к вам из зоны боевых действий на Северном Кавказе. Принадлежал какому-то боевику, давно убитому, но тем не менее. Плюс, согласно пуле-гильзотеке, пистолет засветился в нескольких терактах на территории России и в приграничных областях. А это двести пятая статья, терроризм, от пяти до десяти лет на строгом режиме. Максим, боюсь, что я ничем не смогу вам помочь.

Макс не сразу понял, о чем это она. Терроризм, боевые действия… При чем здесь он, скажите на милость? Боевики, Кавказ… И тут грянуло, как дубиной по голове – Юрка-то три с лишним года абреков по горам гонял, оттуда и прихватил «сувенир». От пяти до десяти лет, господи… Это ж вся жизнь коту под хвост. А Настя? А отец?

– Погодите, – кое-как проговорил Макс, – но я же нашел этот пистолет.

– Ничем не могу помочь, – повторила адвокат, – я не подозревала, что дело примет такой оборот. И, – она понизила голос, – Максим, послушайте совета: на суде говорите все, как было.

– А смысл? – Макс еще не мог прийти в себя, с трудом понимал сказанное. В ушах звенело, язык еле ворочался. От пяти до десяти, терроризм… Она в своем уме, она не бредит?

– Суд разберется, – адвокат снова смотрела вбок, – вас не накажут строже, чем вы заслуживаете. Я думаю, – она перешла на шепот, – что Казарцев пытается свести с вами счеты.

– За собаку? – выдохнул Макс, – за бешеную тварь? Мишку спросите, если мне не верите! Она бы его живьем сожрала!

– Он несовершеннолетний, – сказала адвокат, – его показания суд вряд ли учтет. К тому же родители перевезли его в Москву, ребенку нужны несколько операций, и сомневаюсь, чтобы врачи дали согласие на его допрос. А Казарцев… Понимаете, ведомство, к которому он относится…

– Может сделать террориста из любого, – закончил Макс. Адвокат вздохнула, посмотрела на дверь, на часы, и проговорила:

– Вы ошибаетесь. И дело не только в собаке – после того случая с бабкой Казарцева случился инсульт, она лишилась речи и способности передвигаться самостоятельно.

– Стала овощем? – уточнил Макс, не стараясь скрыть свое злорадство. Черт с ним, с состраданием и жалостью, старуха получила, что заслуживала, как и этот хрен Казарцев. Вспомнилась мерзкая улыбочка на узкой с запавшими щеками физиономии, ловкие, незаметные глазу движения, негромкий голос, покровительственный тон. «Жри, скотина!» – Макс вдруг поймал себя на том, что улыбается. Терять-то уже нечего, понятно, что влепят ему по полной.

– Все, Максим Сергеевич, прошу прощения, мне надо идти. Желаю вам удачи, она вам пригодится. Встретимся в суде.

Макс продолжал улыбаться, адвокат отвернулась и быстро вышла из следственного кабинета. Вошел конвой, Макс поднялся, в голове было пусто и легко. Все, теперь точно все, он, считай, покойник – жизнь кончилась. Отца жалко, и Настасью, надо будет как-то передать ей, чтобы не ждала, уезжала поскорее и все забыла, она еще найдет себе нормального мужика, родит ему детей, и все у них будет хорошо.

И наступило безвременье, ни день – ни ночь, ни зима – ни лето, а черт его знает, что такое. Следователь о нем точно забыл, и Макс спал сутки напролет, спал и никак не мог отоспаться. Поднимался разбитый, мрачный от черных снов и через пару-тройку часов снова проваливался как в омут, и рад был, что время так идет, что не надо ни думать ни о чем, ни жалеть, ни пытаться исправить. Суд – значит суд, и очень хорошо, пусть будет суд. Казарцев, понятное дело, не появится, и все же Макс решил сделать, как советовала ему адвокат – рассказать всю правду, а там куда кривая вывезет. По правде говоря, в десять лет для себя не шибко верил, но и пяти за глаза хватит. Одно радует – у Мишки дела не так плохи, как у него, выкарабкается мальчишка, никуда не денется.

А еще через неделю дело сдвинулось, Макса повезли в суд. Из своих в зале была адвокат и тот самый сосед, что рвался добить Мотьку лопатой. Адвокат – она сидела напротив «клетки», и на подзащитного старалась не смотреть, перебирала бумаги и внимательно слушала судью, а мужик опасливо поглядывал то на Макса, то в зарешеченное окно, ерзал на стуле, и по всему было видно, что дяде не по себе. «Он-то зачем сюда притащился? На террориста поглядеть?» – мужик то краснел, то бледнел, смотреть на него было противно, и Макс уставился в пол. Тем временем судья, еще довольно молодая блондинка приятной наружности зачитала доклад, выслушала обвинителя из прокурорских, а затем перешла к опросу свидетелей.

– Панкратов! – вызвала она, и неожиданно поднялся тот самый мужик, одернул футболку и зачем-то убрал руки за спину. Снова глянул на Макса и воззрился на судью. Та строгим голосом велела ему рассказать, как все было.

– Псина на пацана кинулась, а этот, – дядя невоспитанно ткнул пальцем в сторону «клетки», – ее убил.

– Чем убил? – уточнила судья.

– Так я же говорил, – протянул мужик, – спрашивали уже, что раз.

– Вы должны отвечать на мои вопросы. Чем Добровольский убил собаку, принадлежавшую Казарцевой Фаине Алексеевне?

О, вот и до бабки господина капитана добрались. Ее, наверное, тоже допросили. Хотя она теперь вроде как овощ до конца дней. Или раньше управились?

– Отверткой, – бухнул дядя, – длинной такой, я еще подумал, что это заточка.

– Этой?

В руках у судьи появился прозрачный пакет, в нем лежала длинная отвертка с зеленой ручкой. Макс ее сразу узнал, и странно было бы не опознать – эту отвертку он сам купил пару лет назад, и она с той поры валялась в гараже по причине полной непригодности – ручка треснула через неделю использования, не помогла даже изолента, которая и сейчас еще держалась на зеленом пластике. Появление отвертки Макса не удивило – менты весь дом, квартиру и гараж перекопали, и, похоже, ничего интереснее этой отвертки не нашли. На кой черт она им сдалась, спрашивается?

Адвоката терзал тот же вопрос, женщина выпрямилась, подалась вперед и прищурилась, разглядывая вещдок. Видела она эту отвертку впервые, глянула на Макса, на судью, на гособвинителя.

– Вы уверены? – немедленно активизировался тот, и дядя затряс головой:

– Да, да, не сомневайтесь. Я как подбежал, сразу ее у соседа в руках увидел. Он к собаке подошел и два раза отверткой в бок воткнул. Она и сдохла, в смысле собака, а не отвертка.

Адвокат повернулась к свидетелю, пристально посмотрела на него с тем же видом, что недавно на отвертку, потом глянула на Макса. Тот развел руками – я вам говорил, а вы мне не верили. А сам ничерта не понимал, голова странно закружилась, и состояние накрыло такое, точно из-под ног не то, что пол, а планету выдернули. Будто висишь в вакууме, как рыба в аквариуме, только плыть не можешь, и вообще шевельнуться ни сил нет, ни желания. Ситуация нарисовалась не просто странная, а невозможная, и Макс решил просто дождаться финала. Адвокат подавала ему какие-то знаки, а он не реагировал, глядел в стену над ее головой.

Судья и обвинитель оставили мужика в покое, тот плюхнулся на место и сидел с видом отличника, с довольным видом поглядывал то на судью, то на часы. То ли торопился куда, то ли ждал, когда все закончится, но из зала уйти не решился.

– В деле имеется заключение ветеринарного эксперта, – сообщила судья, достала из папки листы и принялась зачитывать текст. Из всего этого Макс понял только одно – у Мотьки было бешенство самой опасной буйной формы в предпоследней перед параличом стадии, когда псина грызет землю, кидается на все, что движется, захлебываясь при этом слюной. Что хозяева не уделяли животному внимания и проморгали болезнь или, заметив опасные признаки, выкинули бешеную скотину из дома. Что Макс уничтожил социально-опасную тварь, рискуя собственным здоровьем ради спасения ребенка и избавил общество от бешеной зверюги, а сдохла она от острого кровотечения, наступившего в результате двух проникающих ранений в область печени и желудка.

Адвокат что-то быстро писала в своем блокноте, на Макса не смотрела, зато не сводила взгляд с судьи. Та позволила обвинителю ознакомиться с документом, убрала его в папку и перешла к прениям сторон. Макс отстраненно наблюдал за происходящим, и все ждал, когда в деле появится «макаров», результаты баллистики и все такое. С нетерпение ждал, ибо крепло и росло поганое чувство, что он игрушка, заброшенная в угол за ненадобностью. День лежала, два, неделю, а потом о ней вспомнили, вытащили из пыли и паутины на белый свет, отмыли и посадили в центр стола. И вот все на нее любуются, разглядывают со всех сторон, будто ничего краше в жизни не видели. Игрушка… Интересно, это они все всерьез – и отвертка, и экспертиза, и свидетель?

– Чем вы убили собаку? – судья смотрела на Макса. Адвокат, свидетель, обвинитель – под их взглядами Макс чувствовал себя, так точно голым в метро в час пик оказался. Адвокат зажала ручку в кулак и пару раз с силой воткнула колпачок себе в ладонь, а смотрела при этом куда-то вбок с совершенно равнодушным видом. Да тут и без ее сигналов все было понятно, и Макс ответил, чувствуя себя персонажем дурной комедии: