Грубо потащил Настю к воротам, втолкнул в калитку, да так, что девушка едва удержалась на ногах, треснула ткань плаща. Макс ринулся к дому, соображая на бегу, что делать – палкой эту тварь не взять, кирпича под рукой нет. Лом есть, хороший, тяжелый, им зимой удобно лед скалывать. Лом подойдет – Макс по газону метнулся к гаражу, влетел, закрутил головой, вглядываясь в полумрак. Нихрена не видно, похоже, отец убрал все до очередного сезона, он порядок любит… И тут снова раздался Мишкин голос, слабый, то ли стон, то ли плач, потом залаяла сука, крик оборвался. Макса как кипятком ошпарило, он клял себя последними словами, что стоит столбом и ничего не может сделать, бросился в самый дальний угол, к старой тумбочке, открыл, выволок барахло, развернул ворох тряпок. Здесь он, никуда не делся, «макаров» с глушителем, и патроны на месте, все восемь штук. Лежал с того майского вечера, лежал, все руки до него не доходили, точно ждал этого часа.

Макс защелкнул магазин обратно, постоял еще пару мгновений и побежал к березе. Две пули – пустяк, никто и не сообразит, из чего стреляли, а пистолет от сегодня же по частям утопит в болоте, как и собирался. И концы в воду, ищите, вовек не найдете, да и искать никто не будет.

– Вызвала, едут! – крикнула Настя ему вслед, когда Макс пробежал мимо. Выскочил из ворот, вытащил из-под куртки пистолет, длинный, неудобный из-за глушителя, кинулся к мальчишке. Сука растопырилась над ним, уперлась кривоватыми мощными лапами в землю, отставила тощий крысиный хвост и грызла руку как простую кость, урчала, мотала башкой. Под ногу попалось что-то мягкое, Макс глянул вниз – Юстик, уже неживой, лежит на боку, голова неестественно вывернута, шерсть мокрая от крови, только хвост по-прежнему белее белого, видно, что его расчесали перед прогулкой.

– Гадина! – Макс врезал суке рукоятью пистолета по башке, но с тем же успехом мог колотить по камню. Тварь только рыкнула, покосилась вбок, сжала челюсти, и тут раздался тошнотворный треск. На Мишкиных губах показалась пена, глаза закатились, рука странно согнулась куда-то вбок. Макс сжал зубы, приставил глушитель к затылку твари, но та постоянно трясла башкой, дергалась, и стрелять Макс побоялся – он мог попасть в Мишку.

– Макс! – крикнул Настя, – Макс, чего ты ждешь?

Непонятно, видела она оружие или нет, но лучше ей тут вообще ничего не видеть. Лучше всего ей уйти в дом и ждать там врачей, или полицию, или кто обычно приезжает в таких случаях.

– Не подходи! – заорал он, – отвали, иди отсюда! Кому сказал!

Сам себя не узнавал, только что не обматерил ее, но подействовало – Настя пропала из виду, скрылась за калиткой, Макс отвернулся, глянул на полуживого Мишку, на его перемазанное кровью лицо, приставил глушитель к боку суки и два раза нажал на спуск. Пистолет дернулся, тварь завизжала, лапы ее разъехались, она повалилась на Мишку, но зубы так и не разжала. Скулила, тяжело дышала, хрипела и продолжала сжимать клыки. Макс врезал ей рукоятью пистолета по зубам, потом еще раз, еще, схватил за уши и кое-как оторвал окровавленную башку от Мишкиной руки. Оттащил к березе, еле переводя дух – веса в суке было полсотни, если не больше, швырнул на бок, врезал ногой по морде и хотел всадить третью пулю, для верности, но тут увидел бегущего к ним человека. Сосед с той стороны дороги, седой крупный мужик с штыковой лопатой наперевес мчался со всех ног, не забывая поддерживать спадающие на бегу треники. Он матюкался, призывая Макса подождать, был уже близко, времени не оставалось. Макс крутанулся на месте, пряча пистолет под курткой, в темпе соображая, что делать. Забор, еще один, дорога, бордюр, крапива. Это подойдет, заросли густые – хорошо, что хозяева нерадивые попались, сегодня они эти джунгли точно не скосят. Зашвырнул «макарова» подальше, услышав, как тот гулко врезался в забор, кинул в крапиву теплые еще гильзы и повернулся к мужику. Тот опасливо толкал полудохлую суку черенком лопаты, и смотрел то на Мишку, то на Макса. Тот кинулся к пацану, приподнял одно веко, другое – рефлексы есть, мальчишка жив, но без сознания, болевой шок. И слава богу, что отключился, странно, что так долго держался. «Видел или нет?» – кольнула мыслишка, но Макс ее отогнал, решив, что пацана допрашивать не будут, а если и будут, но недели через две-три, когда он в себя придет и все забудет.

– Сука, – выдохнул сосед, поправляя треники, – вот тварь, мать ее. Всех задолбала. Я ее сам грохнуть хотел, она мне под забор подкапывалась и во дворе гадила. Чем ты ее?

– Отверткой, – соврал Макс, – ткнул ей два раза в бок. В горло побоялся, мог Мишку задеть.

– Жив он? – сосед опасливо подошел к Мишке, наклонился.

– Спаси, сохрани и помилуй, – он перекрестился, – она ему что – руку откусила?

Мишка лежал на спине, а его левая рука привычно выглядела только в области плеча, все, что ниже локтя, превратилось в лохмотья, почему-то белого цвета, и лежали они отдельно, точно сами по себе, через них виднелась трава. Угадывался кулак со сжатыми пальцами, обрывок тонкого поводка, а все, что было выше, принадлежало кому-то другому.

– Стафф бычью ногу может перекусить, – мужик отвернулся, судорожно сглотнул. – «Скорую» надо.

– Вызвали. – Макс присел на корточки рядом с Мишкой, зачем-то положил ему ладонь на голову. «Нормально все будет, не плачь» – крутилось в голове, но Мишка не плакал, зато сука выла, скулила, дергалась, как в агонии, изогнулась вокруг березы точно змея, и грызла выступивший из земли корень.

– Давай ее грохнем. – Сосед замахнулся облепленной землей лопатой, – а то вдруг выживет.

– Сдохнет, – не оборачиваясь, сказал Макс. Ему почему-то казалось, что если он отойдет от мальчишки, то Мишка сразу умрет, поэтому уходить нельзя.

Послышались глухие удары – сосед колотил суку лопатой, как прикладом, ловко держал шанцевый инструмент, при каждом ударе желал твари подохнуть помедленнее и в муках, потом заорал, раздался звон. Макс обернулся – сука из последних сил огрызнулась и ухватила мужика за ногу, тяпнула несильно, но ощутимо. Мужик заорал на всю деревню, отбежал к забору, задрал штанину и принялся осматривать длинную рану от клыков. «Надо было третью ей влепить» – Макс отвернулся, рукавом куртки стер Мишке со лба кровь. Не его, собачью, на голове у мальчишки не было даже царапины, не считая ссадины на щеке. «Ничего, все будет хорошо» – Макс поднял голову, и увидел Настю. Она вышла из ворот и вдруг куда-то побежала, замахала руками, полы плаща со следами лап Юстика трепались на ветру. Настя пропала из виду, потом на дороге появилась «газель» с красным крестом на капоте, рядом с водителем шла Настя и показывала вперед. Из машины на ходу выскочили двое, один с большим, неудобным по виду чемоданом, побежали к Максу. Он поднялся на ноги и отошел в сторонку, уступая место врачам.

Кроме них набежало еще народу, в основном, соседи из ближайших домов. Макс многих видел впервые, хотел, было, подойти и спросить одного, мордатого дядю, что ж тот раньше не вышел мальчишке помочь, но передумал, благо, держался тот вместе с остальными в стороне, близко подходить опасался. Прибежала Мишкина бабушка, полноватая ухоженная женщина, кинулась к внуку, но ее удержал водила «скорой», перехватил в последний момент, отвел в сторонку. А через пару минут туда уже бежал фельдшер – женщине стало плохо, и водила полез в кабину за рацией вызывать подмогу. Проезжавшие мимо машины сбавляли скорость, люди выглядывали из окон, стараясь разглядеть, что там такое делается, но зря старались. Вишневый «шевроле» вдруг резко взял вправо и едва не въехал мордой в бок «ниссану», успел затормозить в последний момент. Водила нажал на сигнал, открыл окно и крыл кого-то непечатным русским словом, а этот кто-то лез по дороге, не глядя по сторонам, и не отвечая на «приветствия». Старуха, худая, с седой гривой, в очках на сморщенной вытянутой физиономии, в каких-то длинных тряпках крысой пробежала перед машинами, выскочила на тротуар, прищурилась, поправила очки…

– Мотя, Мотенька! Девочка моя! – она ринулась к хрипящей суке, едва не столкнулась с врачом и, даже не глянув на Мишку, наклонилась над подыхающим стаффом. Поразительно, но тварь узнала хозяйку, повернула перекошенную морду и тоненько завыла, гнусно, протяжно, точно заплакала, дернулась всей тушей и взвизгнула.

– Мотенька! – бабка суетилась возле «девочки», тянулась к ней и отдергивала руки, сука подвывала ей в тон, вой прерывался хрипом.

– Заткнись! – заорал издалека укушенный сосед, – заткнись, или я вас обеих…

Дальше стало неразборчиво – орали все, мигом найдя виновника недавнего кошмара. Псину ненавидели все, она третий месяц подряд портила кровь всему поселку, и все шло к суду Линча, причем бабке прилетело бы первой. Та настроение толпы мигом уловила, засуетилась активнее, кое-как оторвала Мотеньку от земли и поволокла ее прочь. Вслед бабке понеслись проклятия и угрозы, тетка огрызалась, стянула очки, пихнула их в карман, обхватила рыдающую суку под передние лапы и потащила за собой. Макс следил за бабкой издалека, видел, как на мокром асфальте остаются темные пятна и полосы, что псина беспомощно, как недавно Юстик, мотает башкой. «Сдохни!» – общее пожелание сбудется с минуты на минуту, это к гадалке не ходи. Суке конец, а бабка теперь долго нос из дому не высунет, да и у полиции к ней будет много вопросов. Теперь надо незаметно вытащить из крапивы пистолет, разобрать его и выкинуть нафиг, и забыть все, как страшный сон. Дело за малым – не попасться никому на глаза, а толпа только разрастается.

Уехала «скорая», приехала полиция, замученный после ночного дежурства капитан взял с Макса и соседа объяснения, писал долго и неразборчиво, уточнил, чем Макс прикончил суку.

– Отверткой, – повторил тот, – два или три раза в бок ткнул.

– А чего по башке ей не дал? – спросил тот.

– Врезал пару раз, не помогло.

Тут уж врать не приходилось, адреналин и напряжение схлынули, руки предательски подрагивали, и почему-то очень хотелось спать. Сосед с лопатой подтвердил слова Макса, от себя добавив, что и сам бы тварь разделал в лучшем виде, но не успел. Предъявил капитану повязку под коленом и след от укола – прививка от столбняка, подписал бумагу и выбрался из машины. Капитан выяснил адрес старухи, сел в «форд» и покатил к бабке в гости, толпа поредела, но не разошлась. Особо любопытные толкались у березы, разглядывали перерытую собачьими когтями землю, кровь на ней и несчастного Юстика, так и лежавшего на траве.

– Отвалите. – Это вернулся сосед, уже без лопаты. Он накрыл псинку мешком, завернул, поднял на руки и понес через толпу в сторону рощицы. Кто-то пошел следом – помочь, кто-то потопал по домам. Странно, но на улице стало темнее, а дождя не было, зато поднялся ветер, с березы падали мелкие холодные капли.

– Пойдем. – Настя взяла Макса за руку, – пошли домой.

Дома и, правда, было тепло, отчего Макса еще сильнее потянуло в сон. Накатила апатия и безразличие, чувство было такое, будто все кости выдернули, и Макс еле держался на ногах. Плюхнулся за стол, посмотрел на остатки праздничного обеда и понял, что сейчас его стошнит, даже просто от запаха. Настасья была начеку, чуть ли не силком заставила выпить стопку вискаря, налила себе и сделала хороший глоток, поморщилась, а закусить даже не подумала.

– Ну и манеры у вас, девушка, – пробормотал Макс, еле ворочая языком. Будто не пятьдесят грамм выпил, а пол-литра, аж перед глазами все плывет. Понимал, что это банальный отходняк после стресса, когда рассудок анализирует случившееся и выдает множество вариантов вероятного финала. Сука могла сожрать Мишке лицо, могла прокусить ему горло, могла обернуться, когда Макс держал пистолет у ее брюха, могла броситься на Настю. «Много чего она могла, а сейчас сдохла» – Макс выпил еще, Настя ополовинила свою стопку и потянулась за бутылкой.

– Чем ты ее? – спросила девушка, подливая ему еще.

– Отверткой, – Макс выдохнул облегченно: ничего она не видела, и это, граждане, прекрасно. Она поверит в эту ложь, а правду никто никогда не узнает. А пистолету ничего не сделается, он полежит в крапиве до темноты, а потом сгинет в болоте. Осталось – Макс глянул на часы, и ничего не увидел, перед глазами все колыхалось и шло рябью, круглый циферблат вытянулся, как на полотнах Дали, пополз куда-то вбок. «Ничего себе» – такого с ним еще не было, Макс зажмурился, звуки куда-то пропали, а когда он пришел в себя, на коленях у него сидела Настя. Платье задралось так, что торчали коленки, одна разбита и ранка уже подсохла.

– Это ты меня у ворот толкнул, и я ударилась, – на ухо ему прошептала девушка, – не обращай внимания.

– Больно? – от ее шепота стало жарко, Макс прижал Настю к себе.

– Ерунда, – пробормотала та, – уже прошло. Ты молодец, ты лучше всех. Я так боялась за тебя, я думала…

Что она там себе думала, Максу стало неинтересно. Помнил только, как добрались до комнаты, как Настя стянула с себя платье, дальше был провал точно в пекло, только где-то в области небес.

Проснулся уже в темноте, полежал, прислушиваясь к себе, к дыханию спящей рядом девушки. На втором этаже часы в комнате отца пробили одиннадцать раз, Макс осторожно поднялся, оделся в потемках и вышел из дома. Постоял на крыльце, продышался, пока не замерз – к вечеру ощутимо похолодало. «Уеду жить на море» – мелькнула мысль – «надоело мерзнуть. Живем, как пингвины, сколько можно». Стараясь не шуметь, открыл калитку, постоял, глядя по сторонам, пошел к березе. Никого, разумеется, пролетели мимо пара машин, и пропали за поворотом дороги. В окнах домов за заборами светятся окна, слышны голоса, музыка и смех. Пусто на улице, пусто во дворах, пусто в душах людских – уж и думать, поди, забыли, о Мишке, если и вспомнят, то лишь как страшилку – коллегам рассказать. Увозили пацана живого, сказали, что шок и кровопотеря, но мальчишка крепкий, выдержит. А насчет руки врач говорить отказался, буркнул что-то вроде «время покажет» и закрыл дверь.

«Надо было добить ее» – запоздало проснулось не желание – инстинкт самосохранения. А если эта тварь выживет, а если бабка ее снова выпустит погулять? «Ерунда» – Макс перебежал дорогу, постоял, приглядываясь издалека к березе, забору и зарослям крапивы. Никого, и это нормально, это хорошо. Макс подошел к дереву, припоминая, как стоял, когда стрелял в Мотьку, прокрутился на месте, прикидывая, куда мог улететь «макаров», и шагнул к забору. Включил маленький фонарик-брелок, посветил, раздвигая ногой жгучие стебли, вороша ветки и разный растительный хлам. Вроде, сюда его кинул, пистолет еще о забор грохнулся – Макс наклонился над характерно изогнутой коряжкой, но обознался. Прошел, пригибаясь, вдоль забора, замирая от каждого звука и поминутно гася фонарик, шарил в темноте руками наугад, чертыхался от прикосновения жгучих стеблей, снова светил себе и полз дальше, пока не уткнулся в изгиб забора. Пистолета не было, зато нашлась одна гильза. Макс перебросил ее через соседский забор и пролез по зарослям еще раз, вернулся к березе, постоял, все хорошенько припоминая, представил точную траекторию полета ствола, снова уперся в забор и даже разглядел в свете фонарика небольшую вмятину на профнастиле. Перерыл все, что лежало под ногами, наполовину выдрал из земли лохматую кочку, нашел вторую гильзу, закопал ее поглубже, весь перемазался в глине, выбрался, облепленный сухой травой и листьями, тупо смотрел на забор. «Быть того не может» – уже минут пять крутилось в голове, и тем не менее было. Вернее, не было – «макаров» исчез. Макс был готов поклясться, что искал хорошо, даже очень, даже, что называется, землю рыл, и ничего.

«Еще раз» – приказал он себе, стараясь не замечать бегущего по хребту морозца. Получается, кто-то видел его с пистолетом в руках, видел, как он стрелял и куда скинул ствол. Видел, и опередил, нашел пистолет…

«Ерунда» – Макс снова шарил в зарослях, – «никого не было, ты же помнишь». Точно, никого, все соседи сидели по норам и ждали развязки, выстрела тоже никто не слышал, а сосед с лопатой прибежал, когда все уже закончилось.

– Что потерял?

Макс развернулся рывком, поднял фонарик, посветил перед собой. Спиной к березе стоял какой-то незнакомый мужик, высокий, поджарый, в темной одежде. Руки в карманах, голова чуть наклонена, темные короткие волосы растрепаны, высокие скулы, узкий подбородок, смотрит насмешливо и даже с легкой издевкой, еле заметно улыбаясь при этом. Лет на вид ему было тридцать с небольшим, держался он спокойно, говорил чуть врастяжечку, точно лень ему было, но улыбку то ли не мог сдержать, то ли не старался.

– Что потерял, спрашиваю? Не «макарова» с глушаком?

Макс выключил фонарик, убрал в карман. Страха не было, как и удивления, вместо них появилось странное облегчение – вот и решилась задачка, вот кто постарался. А раз лыбится так паскудно, значит, в теме товарищ, и как дальше быть пока неясно.

– Какой «макаров»? – изумился Макс, – о чем ты, дядя? Мне отлить надо, отойди, я стесняюсь.

И отвернулся к забору, потянулся к поясу джинсов, а сам насторожил уши, прислушиваясь к звукам за спиной. Еще есть шанс выдать себя за пьяного и по-быстрому убраться отсюда, благо и запашок имеется, и свидетелей нет. Пусть найдут того, кто Макса Добровольского с «макаровым» в руках видел, а потом и предъявляют. Да этот, узкомордый, и на мента-то не похож, на гопника, скорее, так что нет у вас методов, и взяться им неоткуда.

Послышались тихие шаги по траве, хрустнуло что-то, и Макс обернулся. Человек стоял в паре шагов позади, по-прежнему держал руки в карманах и продолжал улыбаться.

– Ты уж тут четверть часа лазишь, – сказал он. – У тебя понос что ли, или наоборот?

Макс медленно развернулся, чуть согнул руки в локтях. Все, шутки кончились, этот олень тут не просто так пасется. Четверть часа… Ну, да, примерно так и есть. Значит, он стоял где-то в стороне и наблюдал за крапивой, а не просто так топтался, а ждал, получается. «Херово» – крутанулось в голове, и пока Макс видел лишь одно решение: по-быстрому отключить этого наблюдателя и немедленно уехать, увезти Настю в город, а там уже думать, как быть дальше.

– А ты доктор что ли? – Макс шагнул вперед, – диагноз сходу ставишь? Если чего для анализа потребно, так тут всякого дерьма навалом, тебе хватит.

И тоже ухмыльнулся, но получилось не очень – страх давал-таки о себе знать. Расчет был, что оппонент не видит его лица – темно уже, да и небо в тучах. А тот точно и не обиделся, мотнул головой и проговорил дружелюбно:

– Ага, доктор. Ветеринар. Птичек лечу, кошечек, собачек. Ты собачек любишь?

Собачек. У Макса на лбу выступила испарина, сердце ухнуло где-то под ребрами, по коже прошел озноб, но не от мороза, а будто током шибануло. А тот напротив улыбаться перестал, сделал серьезную рожу, и вдруг куда-то подевался. Макс крутанулся на месте, увидел справа темную фигуру, ринулся к ней, пригнувшись, ударил вперед, рука ушла в пустоту. Мелькнуло слева, Макс успел развернуться, на чистом инстинкте ушел от броска, отскочил, и снова никого не видел перед собой. «Ниндзя, мать твою» – он пятился к забору и крутил головой по сторонам, тень исчезла, но Макс слышал чье-то близкое дыхание.

– Собачек любишь, спрашиваю?