Е. В. Шаломытову («Когда вечера лучезарны и долги…»)

Из письма

 
Когда вечера лучезарны и долги
          И небо в сиянии,
Неплохо поплавать на лодке по Волге
          В приличной компании.
 
 
Небрежно букет васильков бросить в воду
          Пусть гонит волна его,
Сказать что-нибудь про луну и погоду
          И вспомнить Минаева.
 

1916 г. 23 июля. Суббота.

Магино, Мос. губ.

«Октябрь… Туманно и дождливо…»

 
Октябрь… Туманно и дождливо;
В изнемогающем саду
Деревья голые в бреду
Друг к другу жмутся сиротливо.
 
 
Угрюмо каркает ворона —
Вещунья смерти и греха,
И ветер мечет разъяренно
Намокших листьев вороха.
 
 
И больно видеть из окошка,
К нему случайно подойдя,
Как расплывается дорожка
От бесконечного дождя.
 
 
Как все казавшееся милым
И летом тешившее глаз,
Ему является сейчас
Таким беспомощным и хилым.
 
 
Душа к отчаянью близка
Ненастный день ее тревожит
И озлобленно сердце гложет —
Как червь созревший плод – тоска.
 

<4 октября 1916 г. Вторник.

Москва>

«К нам снова возвратилась…»

 
К нам снова возвратилась
Желанная весна,
Природа пробудилась
От длительного сна.
 
 
В дыханьи ветра нега,
Он бодростью живит
Нигде не видно снега,
На всем весенний вид.
 
 
Молоденькою травкой
Украсились поля,
Извилистой канавкой
Ручей бежит, бурля.
 
 
Навстречу вешним зовам
Воскреснувшей земли,
Под небом бирюзовым
Зареяли шмели.
 
 
А бабочки над лугом,
Как яблонь лепестки,
Порхают друг над другом
Нарядны и легки.
 
 
И вновь душа смеется,
И пышет жар в крови,
И сильно сердце бьется
Предчувствием любви.
 

1916 г. 19 октября. Среда.

Москва

Узоры мороза («На стеклах узоры мороза…»)

 
На стеклах узоры мороза:
Вот добрая фея, вот гномик,
Вот ветка сирени, вот роза,
А вот заколдованный домик.
 
 
На стеклах промерзнувших окон
Зимою мне радуют взоры
Из снежных и льдяных волокон
Седого мороза узоры.
 

1916 г. 28 ноября. Понедельник.

Москва

«Омытая дождем природа ликовала…»

 
Омытая дождем природа ликовала,
Приветливо смотрел веселый майский день
Кружились бабочки и чуть благоухала
Едва расцветшая лиловая сирень.
 
 
Сырые яблони белели как от снега,
В алмазах дождевых блестели тополя,
И теплый ветерок откуда-то с разбега
Вдруг налетал на них и брызгался, шаля.
 
 
Я аромат вдыхал и слушал птичьи трели,
Я наблюдал весну в расцвете красоты,
И сел случайно там, где мы с тобой сидели,
Где о своей любви поведала мне ты.
 
 
И вспомнил я твой взор спокойный и глубокий,
Твой милый юный смех, что радовал, звеня,
И в тот же самый миг природы жизнь далекой,
Неполной и чужой вдруг стала для меня.
 

<13 декабря 1916 г. Вторник.

Москва>

«Неуютно и грустно в саду помертвелом…»

 
Неуютно и грустно в саду помертвелом,
Он почти обнажился и к смерти готов;
На размокшей дорожке пластом перепрелым
В беспорядке лежат груды ржавых листов.
 
 
Опустели скамейки в заповедной аллее
И в плетеной беседке смех веселый замолк,
И рассерженный ветер с каждым часом смелее
Рвет последние листья, завывая как волк.
 
 
В неприветливом небе ни луча, ни просвета,
Мелкий дождь как туманная серая сеть,
И не веришь, что будет когда-нибудь лето,
Что не вечно туман будет в небе висеть.
 

1916

Весенний сонет («Весна близка!.. Весна, весна идет!..»)

 
Весна близка!.. Весна, весна идет!..
Кричат грачи по сонным перелескам,
И в воздухе еще немного резком
Уже весны дыхание плывет.
 
 
К полудню солнце на припеке жжет,
Слепя глаза невыносимым блеском,
И по реке, ломаясь с гулким треском,
Вчера проплыл с верховья первый лед.
 
 
В бездонном небе шаловливый ветер
Кудрявые гоняет облака,
Купая их в дневном безгрешном свете;
 
 
Душа ясна и мысль опять легка,
И счастлив я как маленькие дети,
Что, наконец, весна уже близка.
 

1916

«Золотистые блики заката…»

 
Золотистые блики заката
Листья рдеющих кленов зажгли…
Как пожаром аллея объята
Золотыми лучами заката;
Облака словно взбитая вата
На вершинах деревьев легли…
Золотистые блики заката
Листья рдеющих кленов зажгли…
 

1917 г. 15 февраля. Среда.

Москва

И. П. Сидорову

И. П. Сидорову

1. Слезное моленье («Протяните нам братскую руку…»)

 
Протяните нам братскую руку,
Не оставьте просящей руки:
Без муки терпим адскую муку,
Высылайте скорее муки!..
 

1917 г. 16 февраля. Четверг.

Москва

2. Дружеский совет («Я даю Вам последний совет…»)

 
Я даю Вам полезный совет:
Пробудившись от сна спозаранку,
На вокзале купите билет
И катите в Москву на Землянку!
 

1917 г. 2 мая. Вторник.

Москва

И. П. Сидорову («Когда ем блинчики верченые…»)

И. П. Сидорову

 
Когда ем блинчики верченые,
Оладьи или пирожки,
И вообще все испеченное
Из Вами присланной муки,
 
 
Тогда в мечтах встают и долго
Не покидают головы,
И Нижний Новгород и Волга
И, друг Иван Петрович, Вы!..
 

1917 г. 6 марта. Понедельник.

Москва

«Прощанье августа – а заодно и лета…»

 
Прощанье августа – а заодно и лета —
Неторопливая и милая пора;
Весь день еще тепло, весь день земля пригрета,
Но не по летнему прохладны вечера.
 
 
Оранжевой листвой усыпаны дорожки
И запах тления сильнее с каждым днем,
Газон помят детьми, их маленькие ножки
Нечеткие следы оставили на нем.
 
 
Покинутый балкон затянут паутиной
И с шатких ступеней листы не сметены,
И серебристый шар торчавший над куртиной
Куда-то унесен до будущей весны.
 
 
Как будто в полусне безмолвствует природа,
Покой и тишина под просинью густой,
И в сердце тишина, в такое время года
Ему не по пути с шумливой суетой.
 

1917 г. 2 мая. Вторник.

Москва

«Что такое счастье?.. Это неизвестно…»

 
Что такое счастье?.. Это неизвестно…
Счастье мимолетно словно мотылек,
Каждый знает только, что оно чудесно,
И что путь ко многим для него далек.
 
 
Что такое горе?.. Это знает каждый…
Горе это раны сердца от потерь,
Это то, что в жизни будет не однажды,
Это перед счастьем запертая дверь!..
 

1917 г. 16 мая. Вторник.

Москва

«Солнце беспощадно жжет весь день с утра…»

 
Солнце беспощадно жжет весь день с утра…
Раскаленный воздух недвижим и сух;
Колосится рожь, приятна ей жара,
И над нею вьются стаи сонных мух.
 
 
Изредка вдруг ветер ниву всколыхнет,
Но через мгновенье снова тишь и гладь,
Иногда в колосьях василек мелькнет
И средь ржи сейчас же спрячется опять.
 
 
В небе неподвижно виснут облака,
Словно белоснежный скомканный атлас,
И вдали сверкает зеркалом река,
Отраженьем солнца ослепляя глаз.
 

1 июня 1917 г. Четверг.

Москва

«Ты ушла от меня навсегда…»

 
Ты ушла от меня навсегда,
Ты теперь будешь жить для другого…
И пройдут за годами года,
А тебя не увижу я снова.
 
 
И пройдут за годами года,
Но душа не привыкнет к разлуке,
Она будет такой и тогда:
Изнемогшей от горя и муки.
 
 
Она будет такой и тогда:
Безутешной, смертельно-больною…
Ты ушла от меня навсегда,
Я не знаю, что станет со мною!..
 

<8 июня 1917 г. Четверг.

Москва>

Довольно! («Довольно лживых обещаний…»)

Тому, в ком совесть не мертва.

 
Довольно лживых обещаний,
Противных здравому уму,
И бестолковых совещаний
Не приводящих ни к чему!
 
 
Довольно нудных разговоров
И барабанных громких фраз,
Партийных дрязг, нелепых споров —
Всего позорящего нас!
 
 
Смешно болтать по-детски что-то
Когда вся родина в огне,
Когда лишь дружная работа
Поможет гибнущей стране.
 
 
Когда от ран изнемогая,
Во прах повержена врагом,
Она лежит едва живая
Под беспощадным сапогом.
 
 
И в эти дни разрухи грозной,
Тому, в ком совесть не мертва,
Пора забыть – пока не поздно —
Пустые бредни и слова!..
 

1917 г. 25 сентября. Понедельник.

Москва

Из дневника («Опять зима… Опять снега…»)

 
Опять зима… Опять снега
Укрыли землю белой шалью,
Опять душа больна печалью
И ночь томительно-долга.
 
 
Трещит пылающий камин
И сидя перед ним уныло,
Я вспоминаю все, что было
И почему теперь один.
 
 
Вчера, еще до темноты,
Ты собралась идти куда-то,
Я знал, что ты не виновата,
Что не вернешься больше ты.
 
 
Я сам хотел сказать: «Прости!..»
Я сам считал себя неправым,
Но с равнодушием лукавым
Я допустил тебя уйти.
 
 
И нервно муфту теребя,
Ты ожидала только слова,
Но я безмолвствовал сурово,
А нынче плачу без тебя.
 
 
В углу шуршит бумагой мышь,
Часы стучат однообразно,
И жду я, может быть напрасно,
Что ты вернешься и простишь…
 

<14 декабря 1917 г. Четверг.

Москва>

«Необозримые поля…»

 
Необозримые поля…
Ширь без границ, простор без края…
Вдали плетется воз, пыля,
И тлеет запад, догорая.
 
 
Торчит чахоточный овес,
На взгляд убог, на ощупь колок,
И грубые следы колес
Обезобразили проселок.
 
 
Томится группа тощих ив,
Склонясь к воде зеленоватой,
И клочья облаков, застыв,
Висят растрепанною ватой.
 
 
Какая грусть!.. Какая тишь!..
Но сердце грусти этой радо,
Его ничем не возмутишь
И ничего ему не надо…
 

1917