Глава 3

Гуров помог жене надеть плащ и снял с вешалки свою летнюю куртку. Маша выглядела чуть виноватой, но храбро кинулась в атаку.

– Ну не смотри ты на меня так, – потребовала она от мужа. – Она же, в конце концов, моя подруга. А если все делать только так, как хочется самой себе, и иногда не идти на поводу у подруг, то скоро станешь одинокой, занудливой старой актриской, которая ни с кем не общается, не имеет подруг, а имеет сварливый характер.

Гуров улыбнулся, глядя на Марию с терпеливым ожиданием.

– Ты так на меня смотришь, как будто я уже стала сварливой и занудливой… – начала было Маша, сделав мгновенно большие глаза.

Лев Иванович сгреб ее в охапку, прижал к груди и прижался лицом к волосам.

– Какая ни есть, а моя! – тихо сказал он ей в ухо. – Ну дождь, ну неохота, ну терпеть я эту твою Виолу не могу. Но я же иду из‑за тебя. И ты, моя дорогая актриса, сейчас, по-моему, уговариваешь не меня, а саму себя. Решили, значит, поехали!

В этот момент телефон Гурова пропиликал, сообщая о том, что пришло СМС-сообщение. Достав телефон, Лев Иванович прочитал сообщение и многозначительно потряс телефоном.

– Черный «Опель», номер 373. Так что пошли, такси подано.

В машине Марию понесло на кулинарную тему. Она положила голову на плечо Гурова и, глядя в окно, рассказывала о том, какой у них будет стол 10 ноября – на День сотрудников органов внутренних дел. Его частенько и Гуров, и Крячко, и Орлов именовали в своем кругу Днем милиции и первый тост поднимали всегда именно такой. Сейчас, в разгар лета, до ноября было еще далеко, и Гуров понимал так, что Марии надоели их театральные склоки и сплетни. А ей в гостях у Виолы еще предстоит в них окунуться.

Дверь открыл высокий крупный парень в возрасте чуть меньше тридцати лет. Это был сын Виолы Вадик.

– Ой, здравствуйте, Мария, – расплылся Вадим. – Лев Иванович! Заходите, я сейчас маму позову.

Звать Виолу не пришлось. Она заявилась в роскошном шелковом халате и с трубкой телефона возле уха. Сведя брови к переносице, она призывно махнула рукой и снова удалилась, с кем-то с жаром споря по поводу какой-то концепции. Вадим многозначительно развел руками и позвал всех в гостиную.

Шкаф стоял у свободной стены слева от окна, куда на него не попадут прямые солнечные лучи. Величественный, сложной мебельной архитектуры, с колоннами и виньетками мягкого светло-коричневого цвета, он создавал иллюзию старого почтенного гостя, явившегося и занявшего почетное место для обозрения всех присутствующих. Именно он обозревал, а не его обозревали люди, это превосходство чувствовалось.

– Хорош, правда? – Маша обернулась к мужу. – Красавец.

– Да, солидная конструкция, – поддержал ее Лев Иванович. – Я представляю, насколько серьезные дизайнерские изменения придется вносить в интерьер квартиры. Этому монстру…

Гуров поперхнулся, потому что Мария чувствительно двинула его локтем под ребро и мягко улыбнулась Вадиму.

– Вадик, он совершенен! Твоя мама просто молодец, что решилась на эту покупку.

– Вот и я об этом все время говорю, – защебетала появившаяся в комнате Виола. – Это называется прикоснуться к вечности, это как приобщение к величайшей тайне мироздания, как к уснувшему дыханию гения. Красота – она вечна, и, приобщившись к ней, ты эту вечность ощутишь, пропустишь через свое Я!

– А вечность-то, – тихо хмыкнул Гуров, – с грязными потеками бытия.

– Да, а что это? – тут же громко стала интересоваться Мария, подойдя к шкафу с правого бока.

Стараясь соблюдать внешние приличия и поддерживать темы, которые поднимает его жена, Гуров последовал за ней осматривать новый шкаф. То, что он увидел, разочаровало его. Собственно, не только шкаф, оказавшийся с такими дефектами, но и сама Виола, купившая его. Верхняя часть боковой стенки шкафа потемнела. Отчетливо были видны потеки какой-то жидкости. Лак в этих местах потемнел, стал шелушиться, местами дерево обнажилось и тоже стало темнеть.

– Ой, вы не смотрите на это, – подлетела Виола и любовно погладила свое приобретение. – Понимаете, я его потому и смогла дешево купить, что он чуть испорчен. Вон Машка видела, я ей показывала еще в комиссионке. Но это же мелочи, согласитесь? Это все можно очистить и снова покрасить. Или что там с ними делают.

– Боюсь, то, что с ними в таких случаях делают, называется реставрацией, – вставил Гуров.

– Да фиг с ними, – немножко натянуто улыбнулась Виола. – Пусть так называется. Главное ведь, что можно… почистить… покрасить…

– Да, тут проблема, – сказал подошедший Вадик и потрогал ногтем поврежденный участок. – Вы маму не слушайте, это она сама себя успокаивает. Я сейчас ищу реставраторов мебели, кто бы мог взяться за это. Оказалось, что все не так просто. Нужно знать породу древесины, желательно ее возраст. Нужно знать тип лака, технологию нанесения, тип грунтовки. И все нужно потом подбирать по аналогии. И учитывать современные факторы. Влажность древесины была в момент изготовления одна. Сейчас она другая, условия для сушки нужно соблюсти, учесть влажность все той же древесины….

Гуров с интересом посмотрел на парня. Кажется, он уже злился на мать, что она притащила домой не шкаф, а сплошную большую проблему. И кажется, он уже изучил этот вопрос. Парень с серьезным подходом к решению текущих задач.

– А ты, я смотрю, неплохо разбираешься в вопросах реставрации мебели, – Гуров похлопал Вадика по плечу. – Не думал приобрести вторую специальность?

– Да она как бы и не очень вторая, – пожал плечами Вадим. – Я же вообще-то мебельщик. У меня свой цех по производству корпусной мебели на заказ. Делаем по стандарту и немного дизайнерской из массива или ДСП. У меня и сушка есть, и покрасочная камера.

– Ну, значит, ты в теме, – засмеялась Мария, отходя на пару шагов назад и любуясь шкафом. – Виола, а твой дизайнер уже какие-то наметки по новому интерьеру сделал?

– Ой, Маш, он мне эскизы вчера переслал! Идем.

Гуров проводил жену взглядом и решил, что беседа с сыном хозяйки на тему дорогого приобретения – причина вполне уважительная, чтобы не идти следом за дамами и не слушать вздохов и восторгов Виолы.

– И со многими реставраторами ты уже познакомился? – спросил Гуров Вадима.

– А их и не так много, Лев Иванович. Я и в музей даже ездил, откуда его в комиссионку сдавали как испорченный экспонат. И так узнавал по знакомым.

– В Пушкинский? – рассеянно спросил Гуров, борясь с зевотой.

– Нет, это новый филиал их. Аж за МКАД.

– А-а! – понимающе ответил Гуров.

Мужчина был одет очень неприметно. Темные брюки неопределенного покроя, темные ботинки, больше похожие и фасоном, и мягкостью на кроссовки. Черная куртка застегнута под самое горло. Он поднимался по лестнице неторопливо, размеренным шагом, опустив лицо с видом задумавшегося человека. Когда на следующем этаже остановился лифт, мужчина наклонился и перевязал шнурок на одном из ботинок.

Возле квартиры он остановился и долго вертел в руках ключи. То ли прислушивался, то ли думал о чем-то о своем. В тишине ночного подъезда ключ неслышно повернулся в одном замке, потом во втором. Дверь приоткрылась, и мужчина исчез в квартире. Дверь за собой он закрыл не сразу, постояв несколько секунд и прислушиваясь к звукам в подъезде. Потом дверь закрылась.

Вадим подвез мать к подъезду дома, остановился и, не выключая двигателя машины, сказал:

– Ну, давай, мам, я приеду поздно. Ты ложись, не буду тебя будить.

– Вадик. – Виола, с недовольным видом посмотрела на сына и покачала головой. – Как я не люблю эти ваши ночные мероприятия! Неужели все-таки нельзя все провести днем, вечером, я не знаю…

– Мам, а у вас в театре все эти капустники да посиделки за столом после премьер, они в какое время происходят?

– Вадим! – возмутилась Виола. – Мы взрослые, самостоятельные люди! И потом, это давняя театральная традиция. Не мы ее придумали, и не нам ее ломать.

– Мама, мне уже двадцать восемь. – Вадик наклонился и поцеловал мать в щеку. – Я уже очень самостоятельный, я предприниматель, у меня есть наемные работники, производство, которое я организовал сам. И у нас тоже есть традиции. Мам! Перестань, ну что ты за меня так волнуешься. Я когда-нибудь не приходил домой ночевать? Меня пьяного приносили друзья?

– Ох, не понимаете вы матерей, – привычно заговорила Виола. – Вот когда у тебя будут свои, ты вспомнишь слова матери.

– Мам! – притворно застонал Вадим.

– Ладно, езжай. Но учти, что спать я буду плохо.

Виола подставила сыну щеку для поцелуя, поправила прическу, поглядевшись в зеркало на внутренней стороне противосолнечного козырька, и, улыбнувшись, вышла из машины. Вадим помахал матери вслед и положил руку на рукоятку переключения скоростей. Но тут у него зазвонил мобильный телефон.

– Ленка, привет! Чего вы там?

– Ой, Вадик, выручай, – раздался в трубке звонкий девичий голос. – Лешка с Татьяной в «Метро» застряли. У них пятьсот рублей не хватило. Ты же все равно к нам мимо поедешь? Заскочи! Все равно быстрее будет.

– А где я их там искать буду? У меня Танькиного телефона нет. Она как симку поменяла, так и не дала мне новый номер. А этого ее Лешку нового я не знаю.

– Сейчас, Вадичка! – радостно затараторила девушка. – Я сейчас ее номер найду и перезвоню тебе. Подожди.

Вадим вздохнул и откинулся на спинку сиденья. Татьяна ему нравилась давно. У них даже кое-что начиналось, но тут появился этот красавец Леша. Хлыщ! И главное, в компанию их он влился как-то сразу. Как уж проскользнул. Мысли о красивой Татьяне были грустными, и Вадик их решительно отогнал. А вот на то, что ему позвонила именно Ленка, а не кто-то еще, могло означать, что он ей нравится. Почему сейчас Ленка позвонила? Она с Татьяной даже не подруга. И назвала она его Вадичкой!

Размышления были приятными. Вадик решил, что стоит на Ленку обратить самое серьезное внимание, потому что ножки у нее были просто обалденные. Мысли о ножках заставили еще шире улыбнуться самому себе, и, когда зазвонил телефон, Вадик схватил его и тут же выпалил:

– Да, Леночка!

– Так, только мать высадил из машины, и все? – раздался в трубке голос Виолы. – Уже Леночка какая-то?

– Мам… – растерялся Вадик, – ты… чего?

– Вадим, я не найду ключи от квартиры! Всю сумочку перерыла. Может, я их тебе отдала? Ты вообще где?

– Мам, я у подъезда стою, жду звонка. Сейчас поднимусь.

Выключив двигатель, Вадим вышел из машины и с сожалением посмотрел на телефон в своей руке. Кажется, Лена позвонит теперь в самый неподходящий момент, когда мама будет рядом и легкий флирт и нежные интонации в голосе придется оставить. А намек на свой интерес к девушке ей лучше выразить сейчас, чтобы к его приезду она уже начала думать о нем и о том, что между ними может быть. А теперь, если Лена позвонит, когда рядом будет мать, придется ограничиться обыденным тоном.

Взбежав на свой этаж и на ходу доставая из борсетки ключи от квартиры, Вадик мысленно просил Лену пока не звонить. Еще несколько минут подождать. Мать ждала его у двери квартиры с таким видом, как будто все произошедшее было его шуткой. Пришлось клясться и божиться. Потом открывать дверь своим ключом, заходить в квартиру и на тумбочке в прихожей перетряхивать перед матерью свою борсетку. Ее ключей у него не было.

– Ладно, ладно, – махнула рукой Виола. – Езжай уж. Значит, я их в гримерке оставила.

Мужчина в черном в этот момент замер, стоя буквально на одной ноге в гостиной возле старинного шкафа. Он напряженно вслушивался в разговор женщины и ее сына в прихожей. Там горел свет. И светлая дорожка виднелась в проходе между аркой гостиной, дверями санузла. Мужчина, мягко ступая, подошел к арке и замер за стеной. Кажется, парень собирается уходить. И его долго не будет. И женщина останется одна.

От волнения неизвестный ощутил сильное сердцебиение. Тыльной стороной ладони он вытер пот со лба. Рука скользнула неслышно в карман куртки и вытащила нож с выкидным лезвием на пружине. Придерживая лезвие, чтобы не было щелчка, мужчина раскрыл нож. Осторожно выглянув из‑за стены и убедившись, что его из прихожей от двери не видно, он сделал два тихих шага и оказался у двери в ванную.

Виола закрыла входную дверь за сыном и, напевая еле слышно модный мотивчик, сбросила с плеч плащ, повесила на плечики, сняла туфли и с наслаждением надела домашние тапочки. Поправив перед зеркалом волосы, она, продолжая напевать, прошла на кухню, щелкнула выключателем, и под потолком загорелся розоватый светильник, заливая кафель и стеклянный фартук над плитой и рабочей поверхностью ласковым, вкусным светом, который так нравился Виоле.

Щелкнув выключателем чайника, женщина направилась в комнату переодеваться. Но, выйдя из кухни, она замерла на месте. Холодная рука страха сжала все внутри, сделав ноги ватными, а сердцебиение редким… чуть ли не через раз. Дверь ванной была открыта! Всего две минуты назад Виола проходила из прихожей на кухню мимо этой двери. Она точно помнила, что дверь была закрыта. У Виолы в доме всегда был полный порядок, и такого безобразия, как неплотно прикрытые двери или неаккуратно зашторенные окна, у нее просто не могло быть. В принципе! А тут дверь, открытая сантиметров на тридцать. Сами они никогда не открывались, все двери устанавливались мастерами строго по уровню, исключительно вертикально.

Шум в прихожей и щелчки замка, которые она услышала, вывели Виолу из состояния тихого страха и ввергли в дикую панику. Бросившись на кухню, женщина рванула на себя выдвижной ящик, схватила два больших ножа для разделки мяса и рыбы и забилась в угол между окном и холодильником. Никогда еще стены этой квартиры и лестничная площадка не слышали такого истошного визга. Виола продолжала визжать, вдавливаясь в узкое пространство даже тогда, когда неизвестный, распахнув входную дверь, выбежал из квартиры…

Участковый уполномоченный старший лейтенант Саша Бойцов старался держаться солидно. Он чувствовал себя уже опытным сотрудником. Прошло полтора года с тех пор, как он, окончив юридический институт МВД, пришел работать в свой отдел полиции. И долго Сашка чувствовал себя младшеньким. И поначалу лейтенантские погоны, о которых он так долго мечтал, вдохновляли его, заставляли то и дело косить глазом на свое плечо. Но вот прошел год, и Сашка почувствовал, что ему как-то немножко стыдно оставаться лейтенантом. Как-то это мелко, как зеленый юнец.

И вот Сашке присвоили очередное специальное звание. Фактически с тремя звездочками он вышел из дома сегодня всего в четвертый раз. И все время ловил себя на том, что снова, как и после окончания института, ему все хочется скосить глаза на плечо, на новенький погон. Тем более что теперь он старший лейтенант. А старшие, как известно, они и в Африке старшие. Это уже не юнец, это уже признанное продвижение по службе, хотя и первое, самое маленькое. Но каждый встречный, если он не дурак, понимает, что раз присвоили человеку очередное звание, значит, достоин, значит, работает хорошо.