Когда у тебя важное оперативное дело, когда ты расследуешь такого рода преступление, то нужно быть крайне осмотрительным и осторожным. Нет заявлений, нет вообще хоть в каком-то виде зафиксированного преступления, где фигурировали бы те украшения, о которых сказал Орлов и рисунок которых он передал Гурову. Но сам факт, что где-то в полукриминальном мире бродят ювелирные украшения, имеющие не только огромную рыночную стоимость, но и культурно-историческую ценность государственного уровня, заставляет думать, что преступление все же имело место.
Во-первых, размышлял Гуров, поднимаясь по ступеням лестницы и игнорируя лифт. Всему в этом мире свое место. Бизнесменам – виски, высокооплачиваемым работникам – коньяк, алкашам и бомжам – дешевый портвейн. То же и с украшениями. Если колье и серьги настоящие, то им место в музее, в коллекции финансового воротилы или нефтяного магната, но никак не в руках дешевых перекупщиков, воров и аферистов. Там ходят вещи попроще, подешевле. Там аукционов не проводят.
Значит? Значит, это или афера с подделкой, или преступление, связанное с грабежом, кражей. Нет там больше вариантов. А два перечисленных в любом случае все сводят к уголовщине. Как ни крути, а заниматься этим уголовному розыску. Гуров остановился на площадке седьмого этажа и прислушался. Лифт содрогнулся где-то на девятом этаже и, лязгая блоками, пошел вниз. Тишина. Интересная тишина в старых домах, она какая-то особенная, патриархальная. Как будто дом сберег ее еще со спокойных и счастливых шестидесятых. А этот дом строился наверняка не позже.
Подойдя к нужной двери, сыщик замер на месте. Тонкая щель неплотно прикрытой входной двери и приглушенный еле заметный свет за ней. Если бы не этот свет в квартире, Гуров бы и не понял, что дверь закрыта неплотно. Черт! Только этого не хватало. Рука машинально скользнула под пиджак, пальцы сомкнулись на рукояти пистолета. Звонить или не звонить в управление? Лучше всего звонить, потому что потом, если там внутри все выйдет из-под контроля, звонить будет некогда. Да и возможности такой может не представиться.
Но и звонить, когда ты ничего не видишь и даже не предполагаешь… Как-то непрофессионально. Поднимешь на ноги дежурную часть, окажется, что хозяин просто забыл закрыть дверь. Нет уж, Лев Иванович, сказал сам себе Гуров. Это твоя работа, тебе ее и делать. И нечего перекладывать все на плечи коллег. Если ты такой опасливый, иди на пенсию, иди в вахтеры или сразу тащи с собой на такие вот выезды с десяток омоновцев. Мысль развеселила, и сыщик осторожно стволом пистолета начал открывать дверь.
Сначала щель, потом дверь открылась на треть. Гуров весь превратился в слух, чуть поморщившись от запахов, которыми пахнуло из квартиры. Грязь, что-то протухло, запах недавней пьянки. И тишина. Свет горел где-то в комнате, но от двери входа в комнату Гуров не видел. Коридор поворачивал направо. И сразу за поворотом был вход в комнату, двери в санузел и на кухню. Дурацкая планировка!
За долгие годы работы по одной специальности человек вольно или невольно приобретает многие профессиональные навыки. У сыщиков, особенно опытных, обычно вырабатывается ощущение беды, присутствие смерти. Когда ты не один год, даже не одно десятилетие выезжаешь на места преступлений, когда ты выезжаешь по сигналам граждан, по сообщениям в дежурную часть проверять квартиры, подвалы, заброшенные строительные площадки, где, по мнению звонивших, происходит или произошло что-то страшное, криминальное, то рано или поздно научишься сразу понимать, ощущать ситуацию.
И Гуров, входя в квартиру, уже понимал, что тут нет трупа, тут не произошло убийства или ограбления, что он не увидит выпотрошенных шкафов и разбросанных вещей. Тут было что-то другое. Не очень страшное.
Мягко и неслышно ступая по старому растрескавшемуся линолеуму, сыщик добрался наконец до поворота коридора. Дверь в санузел плотно закрыта, но слышно, как в унитазе журчит вода из подтекающего бачка. На кухне тишина гробовая, а вот из комнаты раздался знакомый звук. Что это? Так во сне постанывает больной человек. И пьяный.
Гуров толкнул дверь гостиной и вошел, засовывая на ходу пистолет в кобуру. Выключатель был справа от двери. Щелчок, и комнату залил нездоровый свет пыльных лампочек пятирожковой люстры. Впрочем, горели в ней только четыре лампочки. Бардак имел место, но это не были следы проникновения посторонних людей в жилище. Это был застарелый, привычный бардак одиноко живущего мужчины. Да еще мужчины пьющего.
Хозяин квартиры Вадим Семенов спал поперек старой расшатанной тахты. На нем были майка, домашние трико с ужасно вытянутыми коленями и один носок на левой ноге. Правая ступня торчала над полом, красуясь траурными пятнами грязи возле щиколоток. Вадим Семенов, которого в блатной среде знали под кличкой Сеня, всегда был неопрятным человеком. И даже за те несколько лет, что он являлся агентом Гурова, сыщик не смог привить ему склонности к чистоте и поддержанию квартиры в порядке. Впрочем, здесь Гуров почти не появлялся. Незачем наводить дружков Сени на мысль о связи его с уголовным розыском. Увы, Гурова слишком хорошо знали в лицо в уголовном мире.
Сегодня Гуров пришел сюда поздно ночью сам, а не вызвал агента на встречу в другое место по причине острой нехватки времени. И вот картина недавно завершившейся попойки. Дружки ушли, что хорошо, а хозяин лыка не вяжет, что в условиях цейтнота совсем плохо.
– Вадик! – Гуров потряс хозяина квартиры за плечо, но ответом ему было только невнятное мычание. – Вадик! Свинья ты ненасытная!
Трясти агента было бесполезно. Гуров отправился на кухню. Перерыв все шкафы, он нашел наконец то, что искал. Пузырек с нашатырным спиртом. Выбрав на полке бокал объемом примерно сто миллилитров, Гуров налил в него воды, а затем добавил десять капель нашатыря…. По кухне распространился едкий запах, перебивавший вонь от грязи. Вернувшись в комнату, сыщик поднял Семенова за плечи, усадил, а затем, надавив пальцами на щеки и не давая пьяному закрыть рот, стал вливать в рот раствор нашатырного спирта. Семенов закашлялся, стал пускать пузыри, но стараниями Гурова значительная часть раствора все же влилась в его желудок. Теперь главное – успеть!
Подхватив Семенова под мышки, Гуров потащил его в санузел. Поставив на колени перед ванной, он наклонил пьяному голову, и в этот момент желудок Семенова судорожно сжался от спазмов, вызванных раствором нашатыря. Гуров, морщаясь, держал голову своего агента над ванной минут пять, потом, когда тот стал приходить в себя и сам ухватился за края ванны, он отпустил его и ушел на кухню готовить горячий, крепкий, сладкий чай.
Через час Семенов с мокрыми волосами и полотенцем на шее угрюмо сидел напротив Гурова на кухне и глотал, обжигаясь, горячий чай. Его еще мутило, желудок еще подергивался внутри, но горячий напиток делал свое дело, снимая спазмы.
– Понимаете, пацаны приходили, – оправдывался Семенов. – У кента одного день рождения, а его баба из дома выгнала. Вот он с пацанами и пришел ко мне. Посидели немного…
– Немного? – осведомился Гуров. – Ты же как бревно был!
– А я быстро пьянею, – оправдывался агент. – Мне двести грамм, и я в отключку. Организм такой. А вы чего пришли-то? Дело какое срочное?
– Дело, Вадик! И очень срочное! – вздохнул Гуров, размышляя, может, все-таки отмыть одну чашку да налить чаю себе. Но в доме, кроме стирального порошка, никаких моющих средств не было, и он решил воздержаться. – Меня интересуют ювелирные изделия, Вадик.
– Так с рыжьем я давно дела не имел, – начал было агент, но Гуров его перебил:
– Не о тебе речь, Вадик! Кто-то в ваших кругах недавно пытался…
– Лев Иваныч! – решительно отставил чашку Семенов и прижал руки к груди. – Да какие они теперь «мои», эти круги-то? Я ж завязал по полной. Как мне жизнь тогда спасли, я поклялся, что ни-ни!
– Ладно, завел опять свою шарманку, – поморщился Гуров. – Напряги свои проспиртованные мозги! Можешь или тебя еще промыть?
– Не-не! – энергично замотал головой Семенов. – Я в порядке… немного мутит, а так все в норме. Соображалка соображает.
– Тогда напряги свою соображалку, – устало посоветовал сыщик. – Среди блатных кто-то ищет покупателя на ювелирные изделия. Изделия по описанию дорогие, возможно, что имеют историческую ценность. Изготовлены они были, возможно, лет триста назад.
– Сколько? – опешил Семенов, не донеся кружку до рта.
– Да-да, – кивнул Гуров, – возможно, что и триста. Поэтому ищут покупателя старины, а то давно бы как золотой лом сдали. По весу. Вот посмотри, я тебе рисунки сейчас покажу. Постарайся запомнить и не пропустить, если увидишь или услышишь о чем-то подобном.
Гуров вытащил из кармана пиджака сложенные вчетверо листы бумаги с ксерокопиями рисунков. Семенов поставил чашку на стол и принялся с самым серьезным видом изучать рисунки. Он хотел было положить листки на стол, но Гуров забрал их из рук агента и снова спрятал в карман.
– Не нужно, чтобы они у тебя валялись. Не дай бог кто увидит из твоих собутыльников. Ну, напрягись, кто может интересоваться такими вещами, кто может их притащить и попытаться сбыть? У кого есть интерес в этой области? Учти, что дело денежное, это не просто цацки, это не обычное рыжье. Это может стоить очень дорого. За такие деньги маму родную продают, чтобы потом всю жизнь как сыр в масле кататься. Хотя… обычно свидетелей и посредников за такие бабки убивают. Так что не впадай в искушение, Сеня, нагреть руки, если столкнешься с этими изделиями.
– Да я… – Семенов почесал в затылке. – Я понимаю, что дело не по мне. Да и какой из меня посредник. Я ж зарекся с этими делами якшаться. Кто, спрашиваете? Не знаю даже. При мне никто разговоров про это не заводил. И не показывал такого. Все же знают, что я… так, мелочовкой всю жизнь занимался.
– Шевели, шевели мозгами, Вадик, – мягко настаивал Гуров. – Необязательно видеть эти штуки, ты мог косвенно понять, что люди такими делами занимаются. Например, среди ваших блатных появился какой-нибудь человек, который отличается от них. Поведением, одеждой, еще чем-нибудь.
– Ну, видел я Куска с одним типом, – пробормотал без особого энтузиазма Семенов и пожал плечами. – Явно не из блатных. Хотя теперь хрен разберешь. Воры семьи заводят, бизнес имеют. Не коронованные, конечно, но все же. Законы воровские перестали соблюдаться. Сейчас авторитеты из других выходят. Другие времена.
– Ты мне лекций не читай, Вадик. Расскажи про того типа, с которым ты видел… кого? Куском ты его назвал? Кто это?
– Кусок? Борька Кушнарев. Мы с ним в одном дворе росли. Не то чтобы дружили, но знались. Потом сели по малолетке почти одновременно, на пересылке столкнулись. Потом я его потерял. Носило его где-то. Теперь снова здесь осел. Вроде сидел опять. Так, здороваемся при встрече.
– Мелочь?
– Мелочь, – согласился Семенов. – Не шестерка, конечно, но он всегда под кем-то ходил, под авторитетами.
– Ладно, понял насчет твоего Куска. Наведу справки, посмотрю на него аккуратненько со стороны. Теперь расскажи, с кем ты его видел.
– Ну, короче, не из блатных. Это точно.
– Почему? – быстро спросил Гуров. – Наколок нет? Интонации голоса, мимика, жестикуляция не те? Жаргонных слов не употребляет?
– Во, точно! – обрадовался Семенов и даже чуть подскочил на стуле. – Без блатных словечек он разговаривает. Я сначала не понял, что ухо режет, а потом понял. Да и весь он какой-то… несидевший!
– А наколки есть?
– На руках… в смысле, что на кистях, не видел, а выше… Так я его не раздевал!
– Ладно, ладно, – махнул рукой сыщик. – Как он выглядит, опиши его.
– Да как? Как глиста!
– Оп! – Гуров с веселым удивлением уставился на своего агента. – Вот с этого момента поподробнее. Это как же? Я, знаешь ли, в жизни как-то ни одной глисты не видел. Просвети!
– Ну, как червяк, что ли. Когда червяка на крючок сажают, он так крутится. И этот какой-то вертлявый, суетной. И мелкий он какой-то. Смуглый, волосы темные.
– Кусок его никак не называл? Может, обращался как-то или…
– Точно! – обрадовался вдруг Семенов. – Точно! Называл! Копыто!
– Копыто?
– Ага, Копыто! При мне он его два раза так назвал. Один раз шутку какую-то отпустил, типа там что-то «ты Копыто на меня не топай». Я думал, что это шутка какая-то или анекдот. А потом он его второй раз назвал, уже когда обращался. Как-то там… «ты, Копыто, запомни».
– А о чем они говорили, что обсуждали?
– Вот не могу сказать, Лев Иваныч! – развел руками Семенов. – Честно! Что-то бубнили они. А о чем? Не прислушивался. Я ж не знал, что вам интересно будет.
Гуров еще с полчаса пытался наводящими вопросами вытащить из памяти агента информацию, которая там, возможно, была. Но больше ничего полезного он от Семенова за эту ночь так и не узнал.
Сергей Голубев принял стройку в пятницу. Высокий, сутулый, с хмурым лицом, он выглядел постоянно недовольным. Но те рабочие и мастера, кто знал Голубева по работе, относились к нему тепло и с уважением. Сергей вырос в этой строительной организации из простых подсобных рабочих до прораба за восемь лет, успев окончить строительный факультет. Парень он был дотошный, все виды работ знал собственными руками, а не в теории. Да и начальником он был справедливым, хотя и строгим.
В понедельник Голубев приехал на свою площадку в Горчакове поздно. Припарковав свою «Ниву» возле прорабского вагончика, он недовольно посмотрел на неподвижно замерший экскаватор. Двенадцатиметровая «рука» с ковшом уныло уперлась в землю, нетронутый фасад старой двухэтажной постройки ехидно щерился облупившейся штукатуркой и сгнившим наполовину кирпичом под скатом крыши.
Работа откровенно стояла, хотя демонтаж именно этой старой купеческой двухэтажки должен был начаться в субботу после обеда. Так значилось в графике проведения работ. Голубев поморщился и поежился плечами. Чувствовал он себя неуютно, потому что и его вины в этом не было, и в то же время он обязан отвечать за все происходящее на площадке. А он и в пятницу, и в субботу, и даже вечера, в воскресенье, сдавал другой участок, откуда его перевели сюда. И руководство знало об этом, но спросят с него все равно полноценно!
– Михалыч! – позвал Голубев мастера, который торчал за спиной рабочего, возившегося с компрессорной станцией.
– А, Сергей Владимирович! – Мастер выбросил окурок и поспешил к прорабу. – Наконец-то. А у нас компрессор барахлит с самого утра. Измучились – пять минут работаем, полчаса стоим. Списывать его надо, что мы с ним…
– Михалыч! – Голубев остановил мастера на полуслове и многозначительно показал пальцем на простаивающий экскаватор. – Это что? И почему дом еще не завалили? В два часа «КамАЗы» начнут приходить, хлам с площадки вывозить, а у тебя конь не валялся.
– Сергей, там… хреновина такая, – уже тише заговорил мастер и виновато отвел глаза. – Там кровь на стене.
– Что? – Голубев опешил и остановился как вкопанный. – Какая еще кровь?
– Ну помнишь, рассказывали, что у нас с прошлым домом было, когда Борисова сняли? Надписи всякие. Опять началось. И сторожа ночью пугали. Корнеев побежал в контору заявление писать на увольнение. Староват я, говорит, с хулиганами бодаться. Боится, что подопрут дверь и подожгут.
– Полицию вызвать надо было!
– Провод телефонный перерезали. Да и не хулиганы это… наверное.
– Черт! – Голубев чуть не выругался покрепче, хотя сам не особенно любил, когда матерятся по делу и без дела. – Что за надпись, показывай! Надпись вам мешает работу начать. К объяснительной о срыве графика я надписи ваши буду прикладывать? Завалили стену, и нет ваших надписей. И не узнает никто, что она была.
Торопливо шагая с мастером к крайнему дому, Голубев понял, что он слишком много говорит и откровенно суетится. То ли предчувствие нехорошее, то ли уставать стал от такой нервной работы. Рано уставать. Люди всю жизнь на стройке работают, а он всего восемь лет. Хотя работать руками – это одно, а руководить работами – это совсем другое.
На ходу Голубев махнул рукой экскаваторщику, курившему с другими рабочими у края нового котлована, и сурово потыкал пальцами в сторону его простаивающего механизма. Подъезд старого дома встретил их с мастером запахом сырости, грязи и мышей. Когда-то, как рассказывал кто-то из старых рабочих, это были первые большие дома в Горчакове, обычном подмосковном селе. Строил их кто-то из местных купцов и сдавал комнаты внаем.
Хмурый Голубев поднялся на второй этаж и сразу уперся взглядом в зловещего вида надпись, сделанную чем-то красным, удивительно похожим на настоящую кровь. С потеками.
Коснешься ты – и смерть коснется тебя!
Чувствуешь ее ледяную костлявую руку???
О проекте
О подписке