Гуров напрягся, но человек повернулся на голос вполне спокойно и не сделал никаких попыток скрыться. Он шагнул навстречу Чебрикову, и теперь сыщик его узнал. Это был Павел Бочкин. Одет он был, как специально, во все черное: черные резиновые сапоги, черные джинсы, черная стеганая фуфайка, которая была ему маловата, и капюшон спортивного свитера, натянутый на голову, тоже был черного цвета.

– Я не прячусь… я так просто, – спокойно ответил Бочкин и повернулся на шаги за своей спиной. – А вы что вдвоем в темноте ходите? Это вы, Лев Иванович?

– Я, – ответил Гуров подходя. А потом спросил напрямик: – А ты что, за Оксаной следишь?

– Почему обязательно слежу? – недовольно ответил Бочкин. – Просто шел мимо, увидел, что в окне свет, остановился, думал, может, увижу. Чего в этом предосудительного? Типа, по окнам за бабами подглядываю?

– Да вы люди взрослые, – пожал плечами Лев, – можете делать все, что хотите. Ты как завтра утром, занят?

– А что?

– Да вот Чебриков опять просит помочь, народ собирает. Дело не трудное и не грязное. Ты, я смотрю, свою куртку снял, в фуфайку переоделся. Маловата она тебе.

– Это тети Ани фуфайка. Я у нее с теткой остановился.

– У знакомой, значит, – кивнул Чебриков и вдруг спросил, попытавшись в темноте посмотреть Бочкину в глаза: – Слушай, Павел, а ты почему на Оксане не женился после школы? Вы же в одном классе учились, да? Говорят, любовь у вас с ней была…

– Очень интересная тема для темной улицы в полночь, – проворчал Бочкин. – И кто же вам рассказал такое? Явно не Оксана.

– Ну, почему же? – неопределенно ответил Гуров.

– Потому же! – огрызнулся Бочкин. – Если это не допрос, то я пойду.

– Да, конечно. – Лев в темноте дернул за рукав участкового, чтобы тот молчал. – Это не допрос, Паша. Просто поселок маленький, все про всех все знают. Мы хотели только поговорить по душам. Видим, что ты под ее окнами маешься. Ладно, не хочешь – не будем об этом. Так ты завтра придешь? Очень нужна твоя помощь.

– Да… приду, – раздалось из темноты вместе с затихающими шагами.

Гуров постоял немного, прислушиваясь к ночным звукам, потом повернулся к Чебрикову:

– Ты, Володя, в самом деле, не очень удачное место и время выбрал для таких расспросов. Завтра бы и вспомнил, что мы его тут видели. Сидели бы где-нибудь на камнях, отдыхали, самое время в душу лезть человеку, когда вместе в одной грязи возились, одни камни двигали. Учти на будущее, что вопросы хороши каждый в свое время. Отсюда и ответы. Сейчас ты получил недовольное бурчание, а завтра мог бы получить усталое глубокомысленное признание, что все бабы дуры, а любовь такая штука, что готов все простить и одной ей подарить свою жизнь.

– Я понял, – вздохнул участковый. – Поторопился. Не терпится иногда…

Гуров вошел в железнодорожное депо, удивившись царящей здесь тишине. Одиноко стояла дрезина у самых въездных ворот. В глубине темнела масса пригнанного на ремонт полувагона. Не искрила сварка, не визжали «болгарки», молчала пилорама.

– Кого тут принесло? – раздался вдруг чей-то голос, и из бытовки вышел седовласый железнодорожник Рыбников. – А, охотничий инспектор!

– Здравствуйте, Александр Васильевич, – поприветствовал его Гуров. – Что это у вас сегодня тут такая тишина?

– Да у ребят вон проблемы со светом, – кивнул в сторону вагона Рыбников. – А без Калинина трудновато. То ли плавкие вставки полетели, то ли еще чего.

– А вы со своим двигателем так и не разобрались?

– Чего с ним разбираться, когда и так все ясно. Сколько ни мучилась, а померла.

– Александр Васильевич, вот вы столько лет работаете на железной дороге, на дрезине этой, наверное, намотали много километров. Скажите, а разве так бывает, что оба цилиндра вышли из строя одновременно? Это у шестеренок зубья стачиваются равномерно, и то бывает, что откалываются.

– Соображаешь, инспектор, – усмехнулся железнодорожник в седые усы. – А тебе виноватый обязательно нужен? Или это тебя новый участковый прислал разузнать?

– Давайте выйдем на свет, – предложил Гуров. – Я вам сейчас все объясню.

Рыбников молча двинулся к воротам. Остановился возле створки, где солнечные лучи освещали промасленные шпалы, рельсы депо. Небо сегодня было на редкость ясным, и даже ветер поутих с утра. Лев вытащил из кармана служебное удостоверение и, протянув раскрытым Рыбникову, произнес:

– Вот такие дела, Александр Васильевич. Попал я к вам сюда случайно и застрял. А тут вот, как назло, такие дела начались. Лейтенант еще неопытный, многого не видит.

– А вы, значит, как полковник, увидели, – констатировал железнодорожник, возвращая удостоверение. – И что, правда, что Калинина сначала убили, а потом уже в воду бросили?

– Правда, Александр Васильевич. Но меня беспокоит другое: как-то слишком явно совпало, что убили связиста, сняли со столба восемнадцать метров телефонного кабеля, чтобы связь нельзя было восстановить, деревянный мост, рухнувший из-за напора воды, и ваша дрезина, которая очень некстати сломалась. Не слишком ли много совпадений, которые совпадениями назвать сложно, потому что все они имеют одно очень важное для всех нас последствие – лишить временно связи с внешним миром.

– И мост, значит?

– Не могу сказать, что его подпилили или каким-то иным способом повредили, чтобы он от малейшего напора свалился в реку, но факт остается фактом. С мостом могло быть совпадение. С вашей дрезиной тоже.

– Если бы только масло не кончилось по непонятной причине. И если бы мотор дрезины не отмахал сто восемьдесят километров без масла, а может, и триста шестьдесят. Чистый бензин оказался, а положено смешивать с маслом. Может, вместо моторного масла влили в него какую-то ерунду, вот поршни и погорели.

– А посмотреть можно на емкость, из которой это масло наливали в бензин?

– Пропала та банка, – тихо ответил Рыбников. – Я первым делом хотел проверить. По запаху и то понятно было, что это масло или скипидар какой-нибудь. А наливал, если спросишь, Лешка Штыков. При мне наливал. Но ты на него не греши, полковник. Он налил то, что я велел. То, что всегда наливал, и из той банки, из которой всегда наливал.

– А что за банка-то?

– Это мы ее так называем. Железная четырехгранная канистра с дудочкой. Мы ее заправленной всегда держали, она как раз на бак заправки рассчитана.

– Заправлялись бензином когда?

– Когда из райцентра выехали, так нам и подвезли на запасном пути.

– Значит, почтальонша уже была с вами? И ее племянник Бочкин тоже?

– Вы думаете, что он вылил масло и заправил нашу банку какой-то ерундой? – Железнодорожник внимательно посмотрел на сыщика. – Когда ему успеть-то? Хотя… Ну, вам следствие вести, а я напраслину на людей наводить не привык. Разбирайтесь. Только дрезина мертво на приколе стоит.

Гуров решил как можно дольше сохранить в тайне факт обыска служебных и личного помещения погибшего техника-связиста поселка. И в понятые ему пришлось брать людей, которые были не в курсе их розысков в карьере. Не хотелось и привлекать совсем уж посторонних людей, которые могут разнести информацию о событиях по всему поселку. Причем, как обычно водится, с новыми красками, событиями и выдуманными фактами. С таким подходом недалеко и до паники.

Сыщику и самому было не по себе, когда он начинал думать, что все события были четко кем-то спланированы и осуществлены. Наверняка многое было лишь простым совпадением. А если нет? Тогда он просто не мог придумать конечной цели всего происходящего. Они тут что, государственный переворот замыслили? Или собираются встречать десант инопланетных захватчиков и готовят плацдарм? Кому нужен этот брошенный всеми поселок?

Был один вариант, который укладывался во все логические рамки. Это, например, попытка кого-то спрятаться тут вдали от людей и власти. И, прежде всего, от полиции. Хорошо, правильно, никакой связи. Но Гуров не видел в местных ориентировках сообщений о побегах из мест заключений, о розыске особо опасных преступников, о совершенных особо тяжких преступлениях, за которые бы разыскивали кого-то так масштабно, чтобы приходилось преступникам блокировать целый поселок. Да и проявили бы они себя. А тут действовал кто-то местный. Зачем ему это? Круг подозрений мысленно сужался и сужался, и никакие вооруженные банды в него не вписывались.

– Пришли? – Гуров улыбнулся двум женщинам, подошедшим к двери поселковой телефонной станции. Одной была секретарша главы местного самоуправления Надюха, как ее звал Чебриков, второй – бухгалтер Зинаида Ивановна, толстая неповоротливая женщина, но зато все понимающая с полуслова, когда дело касается порядка, контроля и учета. – Значит, так, участковый нам сейчас еще раз объяснит порядок проводимого мероприятия и его цель.

Чебриков как будто очнулся, поправил на голове форменную кепку и заговорил:

– Значит, вскрываем помещения запасными ключами, которые принесла Зинаида Ивановна, предварительно составив акт их извлечения из опечатанной коробки. Мы потом все там распишемся. В помещении понятые, это Надежда и Зинаида Ивановна, ходят все время за мной и Львом Ивановичем и смотрят, что мы делаем. В случае, если найдем что-то важное или интересное, мы это складываем в одном месте, а потом составляем документ, которым все это изымаем. Потом, соответственно, запираем помещения и опечатываем.

Когда они вчетвером вошли в большой коридор, Гуров сразу запер входную дверь на задвижку. Это было очень удачно, что она тут имелась. Удачно, что и Калинин жил в пристройке к этому зданию в небольшой казенной комнатушке. И вход из пристройки был как раз в этот же коридор.

Сначала они внимательно осмотрели жилище погибшего техника. Женщины сразу наморщили носы, когда дверь открылась. Спертый воздух, пропитанный мужским потом, грязным бельем, протухшими консервами. Холодильник был почему-то отключен от сети, и на подоконнике бурно обрастали плесенью две вскрытые консервные банки и половина буханки хлеба.

Гуров и Чебриков осмотрели всю одежду Калинина, залезли в каждый карман. Потом настала очередь небольшого шкафа и письменного старомодного стола. Никаких записок или предметов, наводивших на мысль о причинах его убийства, не нашли. Точнее, не нашли вообще ничего. Один электрический «пробник» на столе, кстати, сломанный. Две клипсы для соединения проводов. Да в столе в самом дальнем конце выдвижного ящика закаменевший от времени маленький рулон синей изоляционной ленты. Все остальное – грязное белье, грязная одежда, грязная посуда.

Следующим вскрыли помещение телефонной станции. Гуров обнаружил отличное современное цифровое оборудование. Один шкафчик висел на стене, второй, побольше, стоял на полу, на небольшом столике – компьютер. Здесь было удивительно чисто, и здесь вообще ничего больше не было. Ни листка бумаги, ни гвоздика, ни рваного тапочка. Да, оборудование Калинин содержал в исключительном состоянии, и пьянство ему в этом не мешало. Гуров предложил всем удалиться отсюда, не топать ногами и не пылить.

Оставалась так называемая мастерская. Отперев ее, полицейские вместе с женщинами оказались в небольшой прямоугольной комнате с одним грязным окном в дальнем конце. Окно забрано неотпирающейся решеткой, так что снаружи попасть сюда можно только через дверь.

Справа от двери стоял маленький и до невозможности грязный холодильник «Саратов-2М». Кстати, работающий. Гуров открыл дверку и увидел лишь одну наполовину опустошенную бутылку портвейна. Обе стены мастерской были заняты открытыми стеллажами. Куски проводов, старые щитки, несколько почти новых УЗО и много-много разобранного и не совсем разобранного электрооборудования. Счетчики, рубильник, электрошкафы. Отдельно лежали инструменты. Тут были и разложенные, те, которыми он пользовался в мастерской, и чемоданчик с набором электроинструментов – три разной мощности паяльника, две дрели, три шуруповерта… И никакого следа «когтей-лазов».

Гуров вернулся к входу, где в углу напротив холодильника под вешалкой стояли рабочие ботинки и кирзовые сапоги. На вешалке спецовка, старая стеганка. Гуров взял в руки ботинки, потом так же внимательно осмотрел сапоги.

– Володя, посмотри, – позвал он.

Чебриков присел рядом на корточки, женщины с любопытством заглядывали через головы мужчин. Гуров провел пальцем по поперечной полосе на правом ботинке на уровне пальцев ноги. Такой же след, только заметнее, был на правом сапоге. Внутренние части обуви на обеих парах обуви были стерты примерно в одних и тех же местах, примерно на уровне плюсневой кости пальца.

– Что это? – спросил участковый.

– Это, Володя, следы от «когтей». В этой обуви он лазил по столбам. Видишь, стираются в первую очередь вот эти места, потому что там все железное. Он ведь зацепляется «когтем», потом пятка проседает, «коготь» впивается в материал столба, и он поднимается на один шаг. А теперь глянь на линолеум, на плинтус вот в этом месте и на обои над плинтусом. Что видишь?

– Понял, Лев Иванович. Он сюда «когти» бросал, когда возвращался. Под вешалку. Не очень часто, потому и повреждения не особо заметные. Не каждый день он ими пользовался.

– Все правильно, – согласился Гуров. – И вот что мы с тобой теперь имеем. «Когтей» нет. Они нужны были тому, кто снимал телефонный кабель со столбов. Калинин ли дал этому человеку «когти», сам ли этот человек их взял или это Калинин лазил на столбы?

– Я думаю, что Калинин не лазил, Лев Иванович.

– Почему?

– Видели, какой порядок в профессиональной части у Калинина? Пьянство – одно, а работа – это для него другое, наверное, даже святое. Не стал бы он связь рушить. А еще мы с вами в карманах у Калинина не нашли ни одного ключа. Они ведь у него должны были быть. От трех дверей. Мне кажется, что это лучшее доказательство его невиновности.

– Молодец, лейтенант, – улыбнулся Гуров, – растешь. Только для нас с тобой было бы лучше, если бы все указывало на Калинина. А так… нам теперь голову сломать придется, но настоящего преступника вычислить.

Он хотел добавить, что этот преступник, кроме всего прочего, еще что-то готовит, но при посторонних ничего говорить не стал. А ведь они ни на шаг с Чебриковым не приблизились к решению загадки, с какой целью все эти преступления совершались.