– Тогда не привыкать. Показывай хозяйство. – Гуров приподнял край ленты, поднырнул под нее и остановился: – Где тело нашли?

– Вон под тем кустом, – ткнул пальцем в отдельно стоящий куст Щипачев. – Видать, он его и задержал. Катился с насыпи, пока на куст не наткнулся.

– С чего решил, что тело с насыпи катилось? – спросил Гуров, приступая к осмотру куста и дороги.

– Чего там думать, все же видно, – удивленно поднял брови Щипачев. – Вон по насыпи полоса широкая идет, и в одежде щебенка застряла. Пуговицу от пиджака оторвало, ее Никанорыч метра за три от тела нашел. Не добровольно же он по насыпи катался?

– Наблюдательный, значит? – довольно улыбнулся Лев.

– Есть такое дело, – без ложной скромности ответил Щипачев. – Мамка в детстве натаскала. Игра есть такая – «Что изменилось?», может, знаете? Это когда разные мелкие предметы сперва на столе раскладывают, дают время запомнить, как лежат, а потом переставляют.

– Играл когда-то. Выходит, не забыли еще старых игр.

– Когда пятерых оболтусов усмирить нужно, и не такое вспомнишь. Мать нас посадит, вывалит кучу из шкатулки, а сама в огород или у скотины убраться. Это пока мы мелкими были. Потом сами управлялись, а она только покрикивала да команды раздавала.

– Из многодетных?

– Ага. Вернее, так точно, – спохватился Щипачев. – Виноват, товарищ полковник!

– Да ладно, расшаркиваться перед своим начальством будешь. Давай, докладывай обстановку, – отмахнулся от извинений Гуров. – Хоть что-то на месте происшествия удалось обнаружить?

– Так, по мелочи, – вздохнул Щипачев. – Тут до нас «Золотая Орда» прошла.

– Это как?

– Да пацанва местная на всю деревню про труп растрезвонила, те и набежали. Никанорычу, нашему эксперту, только обрат и остался, как от молока сепарированного.

– Как от молока, говоришь? – Сравнение Льва позабавило. – И все же что-нибудь есть, за что зацепиться можно?

– Выкинули его наверняка из легковушки, так Никанорыч сказал. Если бы с большей высоты летел, синяки бы остались. Гематомы то есть. А бока у трупа чистые. Следов насильственных действий вообще никаких. Нет, вру, кисть левой руки травмирована. Три пальца сломаны, и кожа с них слезла. Никанорыч сказал, дверцей прищемить могло, причем еще до смерти. Я вот думаю, может, за порог цеплялся, когда из машины летел?

– Возможно. Еще что?

– Карманы куртки пустые. В брюках рекламные проспекты рыболовных принадлежностей и крючок рыболовный. Шикарный крючок, такие только на заказ привозят. Дорогущий, я в прошлом году приценялся. Сперва я подумал, надо же, какой заядлый рыбак, на снасти денег не жалеет, а потом узнал, что в рыболовном магазине торгует, и все встало на свои места.

– С Никанорычем вы в друзьях? – поинтересовался Лев.

– Вроде того. Никанорычу под шестьдесят, мне двадцать шесть, про дружбу речи не идет, но друг другу симпатизируем.

– Значит, результатами вскрытия он с тобой должен был поделиться.

– Так это ж не секрет, – пожал плечами Щипачев. – В одной команде работаем.

– Ну, докладывай, чего время тянуть, – потребовал Гуров.

– Смерть наступила в результате асфиксии, произошедшей ввиду врожденного или приобретенного аллергического синдрома. Отек гортани произошел при принятии аллергена. Какого именно, Никанорыч еще выясняет. Аллерген введен в организм не насильственным путем, а путем обмана, так сказал Никанорыч. Если говорить проще, то мужику дали что-то съесть или, скорее, выпить, не сообщив состав угощения. Тот поел-выпил, а спустя некоторое время начал задыхаться. Тогда-то его из автомобиля и выкинули. Может, сами не ожидали такой реакции.

– Возможно, и так, – согласился Гуров, – хотя могли бы противоаллергенное средство дать или в больницу отвезти. Почему этого не сделали?

– Под рукой не оказалось? Вообще-то Никанорыч что-то такое про гистамины говорил. Только что, не помню. А до больницы побоялись не довезти.

– У аллергиков, как правило, лекарство всегда с собой. Насчет больницы возможно, но могли же и у порога высадить. Там бы хоть кто-то помог.

– Значит, не были заинтересованы в том, чтобы человек выжил, – сделал единственно возможный вывод Сергей. – Хотели, чтобы умер.

– Как одна из версий пойдет, – кивнул Лев. – Будем разбираться.

– Я же еще про один нюанс не сказал, – спохватился Щипачев. – В крови пострадавшего также обнаружены остатки снотворного средства, медицинское название не воспроизведу, но точно не растительного происхождения. Концентрация в крови убойная. Об этом лучше сам Никанорыч доложит, я в деталях не силен.

– Шансы на версию о насильственной смерти повышаются, – задумчиво проговорил Лев. – Что ж, почитаем отчет и после этого выводы делать будем. Ты в машине пока посиди, я тут похожу, местность осмотрю. Потом вместе в Лотошино поедем.

Щипачев направился к машине весьма довольный, так как сидеть на солнцепеке ему порядком надоело. На осмотр места происшествия времени Гуров потратил немного, быстро понял, что ловить здесь нечего, и они уехали.

До Лотошина домчали за десять минут. В отделе Гурова встретил начальник Щипачева, предложил проводить в кабинет, отведенный специально для столичного гостя, но Лев отказался. Сославшись на «особые распоряжения» относительно оперативности расследования, он выяснил, где располагается морг, и получил «зеленый свет» на любые действия. В последний момент решив, что помощник ему не помешает, вытребовал себе в напарники лейтенанта. Начальник выбору Гурова удивился, но возражать не посмел. Раз нужен Щипачев, так тому и быть.

В морг к Никанорычу пришли вместе. Эксперт-криминалист и патологоанатом в одном лице сидел в малюсенькой каморке при здании морга. Седовласый мужчина, на вид почти старик, но с крепкими мышцами и острым взглядом, встретил Гурова как родного, только что не облобызал троекратно. Кресло почетное освободил, бумаги для ознакомления выложил, чай из термоса в чистый стакан налил.

– Я ведь про вас, товарищ полковник, весьма наслышан. Серега Юрков, мой сокурсник по институту, вроде как с вами дружен, верно? Он на Кантемировке в Москве промышляет. Ну, мы с ним, стало быть, тоже корешаемся. Видимся, само собой разумеется, редко, но созваниваемся систематически. Так он про вас такие истории рассказывает, никаких фильмов не надо. Стало быть, я ваш давний и преданный поклонник, что ли?

Сергея Юркова, патологоанатома из Царицынского морга, Гуров знал хорошо. Как и в случае с Никанорычем, виделись они всего пару-тройку раз за год, да и то все больше по рабочим вопросам, и все же отношения между ними сложились ближе, чем просто приятельские. Года четыре назад Юрков даже дело Гурову подкинул, заковыристое, выходящее за привычные для угрозыска рамки.

Благодаря наблюдательности Юркова Гуров разоблачил некоего профессора, преподавателя медицинского университета, который, проявив неуместное рвение, взялся испытывать экспериментальный сердечный препарат на своих студентках. Громкое тогда дело вышло. И все же не стоило Сереге расписывать его, Гурова, заслуги так, будто он – Наполеон. Признание Никанорыча создало определенную неловкость, а ведь им предстояло работать вместе не один день.

– Думаю, Юрков несколько приукрасил свои рассказы, – произнес Лев и быстро перешел к текущему делу. Он начал просматривать отчет Никанорыча, задавая по ходу необходимые вопросы: – Причина смерти – отек гортани. Удалось установить вид аллергена?

– Мед. – Поняв, что переборщил с откровениями, Никанорыч притих. – Обычный мед. Скорее всего, входил в состав снотворного. В самом снотворном препарате ничего экстраординарного. Посильнее травяного настоя, и рассчитан, само собой разумеется, скорее на молодой здоровый организм, чем на людей в возрасте, но купить его можно в любой аптеке. Шипучие таблетки с разными фруктовыми добавками. Как в противогриппозных. Этот, стало быть, с медовым экстрактом был.

– Отек вызвал медовый экстракт от шипучих таблеток? Там ведь дозировка минимальная, – удивился Лев. – Такая серьезная реакция, даже странно.

– Не все так просто. – Никанорыч «сел на любимого конька», глаза его загорелись, о недавнем конфузе он будто напрочь забыл. – Моментик тут уж очень интересный. Хотите подробности?

– Разумеется.

– Препарат, полученный потерпевшим, содержит единственное активное вещество. А именно, доксиламина сукцинат. Выпускается под торговым названием донормил, или сонмил. Суть действия препарата – угнетение или блокировка Н1 гистаминовых рецепторов, и, по существу, он является антигистаминным препаратом. Улавливаете иронию судьбы? Нет? Ничего, скоро поймете. Так вот, хоть препарат и работает на угнетение гистаминовых рецепторов, но как антигистаминное средство не применяется, только как снотворное. Очень хорошее снотворное, почти лучшее для экземпляров, чья нервная система лишь слегка пошатнулась. Действует почти мгновенно, уменьшает время засыпания, увеличивает время сна. Если на следующий день не за руль, стало быть, лучшего средства не найти.

– И в чем подвох?

– В побочных эффектах. – Лицо Никанорыча светилось торжеством. – Как у любого антигистаминного препарата, у этого привычный набор побочных действий: сухость во рту, тяжелое пробуждение, сонливость в первой половине дня. Помимо прочего, препарат не рекомендуют употреблять пациентам с нарушением почечной функции оттока мочи и… нарушением дыхания во время сна! Как у Даля говорится: что русскому – хорошо, то еврею – смерть, верно?

– Хотите сказать, помимо аллергии на мед жертва страдала нарушением дыхания во время сна? Это вы тоже в результате вскрытия узнали?

– Да нет же! Неужели непонятно, тут сработал обратный эффект. Стечение, стало быть, обстоятельств. Пострадавший принял снотворное, его стало клонить в сон, когда начал действовать аллерген. Произошел отек гортани, стало быть, нарушилось дыхание во время сна. И как в этом случае действует донормил? Он увеличивает отрицательное воздействие аллергена, заставляя гортань сжиматься в разы быстрее. Теперь понятно? Вместо того чтобы снять симптомы аллергической реакции, препарат усугубил ситуацию.

– Похоже на правду. – Гуров задумался, анализируя информацию. – Одна беда наложилась на другую.

– Тот, кто поил жертву медовым снотворным, видимо, понятия не имел ни об аллергии, ни о побочном эффекте снотворного, вот что я думаю. Его и из машины выкинули скорее в панике, нежели по злому умыслу. Знаете, сколько в нашей местности дремучих мест, куда нога человека ступает разве что по пьяни да сдуру? Было бы желание, спрятать труп на годы труда не составит. Верно, Серега?

– Правильно говоришь, Никанорыч. Я об этом все утро думал. Зачем понадобилось выбрасывать труп у Хамова пруда? Там ведь народ толпами ошивается. И рыбаки, и грибники, и просто шалберники, которым дома не сидится. Километров шесть вперед проехал, сбросил тело в кювет, и через месяц его ни одна экспертиза не опознает.

– Это ты про Собачий хутор? – закивал головой Никанорыч. – Там да, там бездомные собаки от нашего трупешника и костей бы не оставили. В этом году они особенно лютуют. Люди туда ходить боятся, стая до сотни псов разрослась, да и делать там особо нечего. Делянка в полгектара вся сплошь терновником да диким шиповником поросла. Захочешь, не продерешься. Уж сколько местные жители властям на это место гиблое указывали, сколько жалоб писали, а воз и ныне там.

– Относительно травмы кисти что можете сказать? – попытался Лев не дать Никанорычу уйти с заданного курса.

– Тут тоже любопытный материал, – снова оживился патологоанатом. – Травма кисти получена в результате резкого удара, скорее всего, нижней части автомобильной дверцы. Удар был неоднократный, лупили по кисти раза четыре, не меньше. Видно, не хотел мужик пальцы расцеплять. Жестоко, больно, но, возможно, именно это обстоятельство поможет найти злоумышленника.

– И снова вынужден просить пояснений, – произнес Гуров. – Чем эта травма может помочь следствию?

– А тем, что удары производились с такой силой, что микроскопические частицы краски остались на покалеченной конечности. Впечатались в оголенную кость, так сказать. Не мне вам напоминать, какая важная улика – краска с подозреваемого авто. Частицы я сохранил, курьером в Москву отправил. У нас необходимого оборудования нет, а в столице мигом определят и марку, и год выпуска.

– Это хорошая новость. Отлично сработано, – похвалил Лев. – Осталось тело осмотреть, и можно выдвигаться обратно в Москву.

– У нас, значит, не останетесь? Жаль, жаль. Думал, посидим по-семейному, чайку попьем, Сереге Юркову косточки перемоем, – мечтательно протянул Никанорыч.

– В другой раз обязательно посидим, – заверил Гуров. – А пока не до посиделок. Приеду в Москву, потороплю экспертов. Скорее всего преступник или группа преступников от машины успели избавиться, и все же найти владельца стоит попробовать.

– Ваша правда, товарищ полковник, – согласился Никанорыч. – Это только попадая ко мне, люди перестают спешить и опаздывать. Вам же приходится торопиться. Пойдемте, познакомлю вас с «Хамовым трупом».

– Вы всем, кого в морг привозят, прозвища даете? – нахмурился Лев.

– Нет, конечно, – аж руками замахал патологоанатом. – Только тем, кого еще не опознали. Как-то ведь нужно их различать. Теперь-то мы знаем и имя, и фамилию, а прозвище по привычке вырвалось.

Он провел Гурова в комнату, где стояли холодильные камеры. Нужная оказалась третьей в первом ряду. Формальную фразу о готовности произносить не стал. Сколько раз сам полковник читал предупредительный монолог? Поди, раз пятьсот. Наизусть уж выучил, так что можно не напрягаться. Каталка поехала по рельсам, встала в пазы. Никанорыч снял одноразовую простыню, обнажая загорелый торс мужчины.

Лейтенант Щипачев остановился у порога. К посещению морга он всегда относился предвзято. Разглядывать голое тело, да еще после вскрытия – удовольствие сомнительное. Одно дело труп в канаве, он хоть на человека похож. В одежде привычной, в обстановке располагающей, короче, все как у людей. А под люминесцентными лампами и в обрамлении холодного кафеля это уже не человек, а фигура восковая, так он считал. Благо ему, как участковому, не так часто приходилось иметь дело с трупами, все больше с алкашами да хулиганами.

Гуров же в морге бывал чаще, чем другие люди в хозяйственном магазине. Холодный «могильный» свет он почти не замечал, трупы, изрезанные скальпелями и заштопанные нитками, его не напрягали, а запах… запах присутствует всегда. Хоть в розарий труп положи, а от запаха не избавишься. В любом случае работу делать надо.

Осмотр и на этот раз много времени не занял. Работу свою Никанорыч выполнил на пять с плюсом: отчет составил строго по правилам, результаты расписал подробно, «воды не лил», все только по существу. Гурову оставалось лишь снять копию, и ровно в девять вечера он отбыл в Москву.