– Да, Казанова Донжуанович, ты прав, мне это совершенно неинтересно… У меня есть жена, и этим все сказано.

– Ой! Ой! Ой! – ерничая, изобразил Стас заунывно-постный вид. – Я уже не раз говорил, что рано или поздно тебя запишут в святые… Ну а мне в святые не попасть. Грешен, отец Лев, весьма грешен! – покаянно произнес он, напирая на «о».

– Да ну тебя, балабол! – рассмеялся Лев и потянулся к телефону внутренней связи, собираясь позвонить Орлову.

Но в этот момент телефон запиликал пронзительным сверчком. Поздоровавшись, генерал уточнил, пришел ли Стас, и попросил оперов зайти к нему. Встретил он их озабоченно-задумчивым взглядом, который явствовал, что его спозаранок озадачили, и даже очень. Так, собственно, и оказалось. По словам Орлова, его сегодня «напрягли» ни свет ни заря. Вначале позвонили из Министерства культуры и очень вежливо (все же люди из сферы культуры, в том числе и культуры общения!) попросили «уважаемого товарища генерала» сделать все возможное, чтобы «разыскать работу самородка-самоучки Лунного, которую независимые эксперты поставили в один ряд с полотнами Рублева, Васнецова, Врубеля и прочих корифеев изобразительного искусства».

Сразу же после звонка из Минкульта последовал звонок начальника одного из отделов уже своего министерства, который в достаточно категоричной форме попенял Орлову, что «его люди» весьма предвзято отнеслись к «молодому, перспективному оперу, уже не единожды являвшему высокий профессионализм в раскрытии самых запутанных уголовных преступлений».

– Причем, вместо того чтобы тактично поддержать своего молодого коллегу, полковники Гуров и Крячко прилюдно унизили его, к тому же в присутствии подозреваемой! – продолжал возмущаться и скорбеть чин из министерства.

Пообещав разобраться, Петр уже собирался закончить разговор, но его собеседник все не унимался, обвинив Льва и Станислава в «распространении некорректной информации мистического характера». По его словам, в СМИ уже прошло «инспирированное главковскими операми» сообщение о том, что якобы человек, похороненный три года назад, будучи эксгумированным, оказался жив, и его теперь реанимируют в одном из медицинских центров.

– Петр Николаевич, я что-то никак не пойму, у вас Главное управление угрозыска или теперь уже медиум-центр? – продолжал язвить звонивший. – Может быть, господам Гурову и Крячко оставить оперативную работу и открыть какой-нибудь там спиритический салон? Пропавшее из прокловского музея краеведения полотно вы планируете искать?

– Разумеется! – Орлов старался быть максимально невозмутимым, и, похоже, именно это больше всего раздражало собеседника (вообще-то, по сути, они были одного ранга, и Петр запросто мог послать кое-куда «великого начальника»). – Именно наши ведущие (он специально выделил слово «ведущие») сотрудники Гуров и Крячко достаточно успешно расследуют это дело. И, кстати, уже определили круг подозреваемых.

Это было последней, «контрольной пулей», которая добила министерского зануду. Буркнув что-то наподобие «ладно, посмотрим…», он скомканно попрощался и бросил трубку.

Выслушав Орлова, Лев и Стас сдержанно рассмеялись. Подобное для них было не ново, что совсем неудивительно. Даже на достаточно высокие посты не так уж и редко попадают люди не слишком адекватные – патологические карьеристы, амбициозные и при этом ограниченные, властолюбцы, хитрые выжиги, за частоколом правильных слов прячущие свою истинную натуру. Знали приятели и о том, что у таких чинуш, какими-то окольными административными лазейками дорвавшихся до того или иного поста, генерал-лейтенант Петр Орлов вызывал и зависть, и неприязнь одновременно.

Завидовали тому, что он свободен от присущей им самим нездоровой жажды пустого славословия, лести, угодничества. Завидовали его умению сформировать дружный, работоспособный коллектив. Завидовали тому, что главк постоянно был лидером в своей сфере деятельности. В конце концов, завидовали, что у Петра есть надежные, верные друзья, которые его никогда не подставят и не предадут… Собственно говоря, именно это и было причиной неприязненного кисловатого брюзжания «товарисчей» с грязноватой совестью.

– Этот «перспективный» раздолбай у своих же коллег по прокловскому ОВД – как гиря на шее, – саркастично хмыкнул Стас, рассказав о том, как Ефашкин, даже не вникая в суть дела, «методом тыка» определил «главную подозреваемую».

– Эта ситуация напоминает новый телесериал про полицию, где одновременно с положительным главным героем показан полный идиот, который своими тупыми «озарениями» только мешает расследовать дела, – смеясь, добавил Гуров. – Вот так же и в жизни. Всегда обязательно найдется остолоп из числа чьих-то протеже, которого и не уволишь, и сил нет терпеть его дурость. Кстати, конкретно о Ефашкине. Думаю, стоило бы провести негласное служебное расследование и дать оценку тем делам, которые этот придурок передал в суд. Боюсь, там окажется немало тех, кто на зону загремел не потому, что был виноват, а потому, что его в этом «убедил» Ефашкин.

– М-да-а-а-а… Пожалуй, ты прав… – кивнул Орлов, что-то пометив в своем ежедневнике. – Сегодня же свяжусь с прокурорскими работниками, попрошу поднять все дела, к которым имел отношение этот «перспективный» капитан. Думаю, ты прав – наверняка дров наломал он сверх всякой меры… Теперь о картине. Какие планы у вас на сегодня?

Выслушав приятелей, он одобрительно кивнул и попросил постараться это дело закончить в самые сжатые сроки.

– Чую, этот министерский «доброхот» из-за своего племянничка теперь зуб на вас гарантированно поимеет, и если картину найти не удастся, помоев выльет и на главк, и на вас персонально – не один ушат… – с сарказмом резюмировал генерал.

– Ничего, и не с такими засранцами сталкивались! И не таким остолопам ума вставляли! Пошлем «вдоль по Питерской» и этих понтовых дядю с племянничком… – хохотнул Стас, изобразив энергичный жест крепко сжатым кулаком.

Вернувшись к себе, опера окончательно определились с сегодняшними планами. Гуров взял на себя Грачихинский бульвар, а Станислав – Прокловский район. И тут же, не мешкая, оба отправились в дорогу.

Лев на своем «Пежо» менее чем через полчаса прибыл к самодеятельному вернисажу. Когда он притормозил и вышел из машины, его взгляду предстало нечто батальное: двое граждан в полицейской форме, расхаживая вдоль рядов полотен и их авторов, что-то сердито им вещали, изображая угрожающие жесты.

Судя по растерянным лицам, по недоуменной жестикуляции хозяев картин, они были подавлены и не ждали от представителей власти ничего хорошего. Увидев Линкса, который нервно складывал свои работы в стопку, Гуров подошел к нему и, поздоровавшись, спросил старика:

– Вольдемар Анатольевич, что тут у вас за суматоха?

Не ответив на приветствие, «пасечник» обиженно взглянул на него и отрывисто буркнул:

– А то сами не знаете! Мы вчера к вам как к людям отнеслись, ответили на все ваши вопросы, а вы нас разогнать надумали, натравили этих двух обормотов. Ну, зачем так делать?

– Секундочку! – В голосе Льва зазвучал металл. – Это кто вам такую чушь сморозил? Эти двое?

– Ну, да-а… – как видно, испытав неловкость за свой резкий тон, огорченно вздохнул старик. – Пришли и начали нас шугать, мол, вы тут незаконно, министерство приказало вас разогнать, собирайтесь, и – марш, куда хотите…

– Давай, дед, давай! Собирай свои манатки! – послышался самодовольный голос одного из полицейских – долговязого парня с развязными манерами.

– Лейтенант, подойдите-ка сюда! – жестко распорядился Гуров.

Недовольно скривив рот, долговязый высокомерно огласил:

– Это кто там рот разевает? В «обезьянник» захотел?

Второй – приземистый тип с погонами прапорщика, как видно, почуяв какую-то опасность, подошел к своему напарнику и дернул его за рукав.

– Вам, гражданин, чего? – сипловато спросил он. – Есть какие-то вопросы?

– Есть! – все так же жестко отрубил Лев, в какой-то миг ощутив в этих двоих явную фальшь. – Вы кто такие и с какой целью устроили здесь суматоху? У вас есть на этот счет распоряжение вашего руководства?

– Чего?! – снова спесиво отвесил свои мокрые губы долговязый. – Ты кто такой, чтобы тут какие-то вопросы задавать?

– Полковник Гуров, Главное управление угрозыска! – В какой-то мере уже предугадывая их реакцию, Лев достал удостоверение и развернул его перед этими двоими.

Выпучив глаза и отпрянув, прапорщик выдохнул:

– Ох, е-о-о-о-о!!! – и тут же, развернувшись, что есть духу кинулся наутек.

Долговязый тоже дернулся было удирать, но Гуров мгновенно отреагировал на его маневр. Одним прыжком настигнув беглеца, он скрутил его и, достав из кармана пиджака наручники, защелкнул их на запястьях лейтенанта. В этот момент художники, сообразив, что ситуация в корне переменилась, всей толпой бросились вдогонку за прапорщиком. Поскольку у того дыхалка оказалась слабоватой, догнать его труда не составило. Схваченный руками двоих дюжих живописцев, прапорщик попытался было пригрозить им статьей УК. Вроде того: вы знаете, что вам будет за оказание противодействия сотруднику органов, находящемуся при исполнении? Однако его угрозы на участников задержания впечатления не произвели, и он, моментально «сдувшись», сник и замолчал.

Лев тем временем проверил карманы задержанного и, найдя в одном из них служебное удостоверение сотрудника полиции, даже на невооруженный глаз сразу же определил: фальшивка. «Лейтенант», сообразив, что дела его плохи, решил прикинуться сумасшедшим. Он вдруг задергался и, перекосив лицо, изобразил какую-то полоумную гримасу. Кроме того, упав на тротуар, попытался симулировать эпилептический припадок. В принципе, сыграл он это все не так уж и бездарно. Но Гуров, повидавший в жизни всякого, с нескрываемой насмешкой прокомментировал его старания:

– Ты думаешь, я настоящих эпилептиков не видел? Зря стараешься – тут за версту видно, что валяешь дурака. Тем более что твоего подельника художники поймали, вон, уже ведут сюда.

Повернув голову в сторону живописцев, конвоирующих «прапорщика», «лейтенант» буркнул что-то непечатное и медленно поднялся на ноги. Удостоверение «прапорщика», как и следовало ожидать, тоже оказалось липой. Лев связался с главком и попросил информационщиков пробить по базам данных лейтенанта Вольтунова и прапорщика Мемеджи. К его удивлению, таковые в базах обнаружились, но как уже уволенные из органов за серьезные дисциплинарные проступки. «Лейтенанта» выгнали из полиции еще два года назад, а «прапорщика» минувшей зимой.

Когда прибывшая из местного райотдела опергруппа увезла задержанных, Гуров наконец-то смог поговорить с художниками. Известие о том, что «Портрет Вечности» похищен из уездного музея, живописцев не удивило. Их только озадачило то, что такую ценность в Проклове охраняли хуже, чем «какой-нибудь ржавый велосипед». А еще они оказались в полном тупике, пытаясь умозрительно определить, кто бы он мог быть, тот злодей (и одновременно полный идиот!), который посмел покуситься на столь ценное, но весьма необычное полотно?! Нет, в самом деле, если заранее знать о необычных свойствах этой картины, то, чтобы решиться ее похитить, надо перед этим очень крепко стукнуться головой обо что-то твердое.

Но тем не менее после достаточно горячих дебатов живописцы припомнили из числа постоянных покупателей работ Лунного одного итальянца, которого вроде бы звали синьор Джованни. Какой он из себя? Роста среднего, пузо очень приметное, черные усы и бакенбарды. Он купил у Лунного что-то около пяти его полотен. Причем за хорошие деньги. Когда Виталия уже похоронили, Джованни приезжал еще раз. Узнав о кончине художника, итальянец заметно огорчился и долго выяснял, не осталось ли его полотен у каких-нибудь душеприказчиков.

– Ну, какие у Витальки могут быть душеприказчики? – вздохнул Линкс. – Ни семьи, никого… Ну, мы сказали этому Джованни, что пусть доедет до Савиновки – вдруг найдет там то, что ему нужно? А уж ездил он туда или нет, я не знаю.

По словам живописцев, случился этот визит года полтора назад. Заинтересовавшись итальянским любителем изобразительного искусства, Лев попросил художников изобразить его портрет. Откликнувшись на эту просьбу, сразу двое или трое, вооружившись карандашами, начали что-то рисовать на ватмане. Первым работу закончил Линкс. Размашисто расписавшись на своем творении, он показал Гурову исполненный им в карандаше портрет Джованни.

– Здорово! – однозначно оценил Лев, рассматривая изображение усатого гражданина средних лет, в лице которого читалось горделивое самомнение («Я из Европы, я из Италии!»).

Но в этот момент к ним подошел еще один живописец – Игорь-Мосол и тоже показал свой рисунок. Он изобразил Джованни во весь рост, шествующим по бульвару. Этот Джованни лицом был очень похож на того, что изобразил Линкс. Это дополнительно подтверждало сходство обоих рисунков с их живым прототипом. Кроме того, рисунок Игоря в какой-то мере передавал манеру Джованни держать себя на людях и ходить.

Поблагодарив «пасечника» и Игоря, Гуров пообщался и с другими художниками. Но чего-то характерного припомнить больше никто не смог. Лев уже собирался уходить, однако в этот момент к нему снова подошел Линкс, который рассказал, как на его памяти произошел один довольно-таки дикий случай, когда некий явно полоумный тип пытался порезать перочинным ножом картины, выставленные Лунным. Причем произошло это в тот самый день, когда Виталий привозил свой «Портрет Вечности». На это полотно полоумный накинулся в первую очередь. Виталий, будучи физически очень крепким, вовремя перехватил его руку и отбросил в сторону. Тогда этот ненормальный ринулся с ножом на второе полотно.

– По-моему, вторая картина называлась «Ночи весенние»… – наморщив лоб, припомнил художник. – Там в лучах вечерних фонарей изображен цветущий сад, на переднем плане – парень и девушка, которые обнявшись сидят на траве. Их едва различить, но от картины веет такой душевностью, чем-то таким весенним, будоражащим, что глядишь на эту парочку, и даже сердце замирает от какого-то волнительного предчувствия…

– То есть эта картина была – сплошной позитив и никакого негатива? Но он явил к ней агрессию… А как вы считаете, с чего же он так возбудился, этот псих? – уточнил Гуров, мысленно прикинув, что этот случай, вполне возможно, каким-то боком имеет отношение к краже «Портрета Вечности».

– Как оказалось чуть позже, когда этого психопата связали до прибытия полиции, сюжет картины напомнил ему тот вечер, когда он застал свою невесту с его же лучшим другом, – пояснил Линкс.

– Ну, понятно, «Ночи весенние» что-то там ему напомнили. А «Портрет Вечности» чем ему не понравился? – спросил Лев, напряженно продолжая анализировать услышанное.

– Знаете, он и сам толком объяснить этого не смог… – пожал плечами старик. – Но, как мне удалось заметить, когда псих смотрел на «Портрет Вечности», то – это было заметно даже со стороны! – испытывал серьезный дискомфорт. Примерно как одержимый бесами, когда ему показывают икону.

Кроме того, продолжал рассказывать Линкс, самое интересное было то, что скрутить помешанного художникам помог японский турист, который и купил «Ночи весенние». При этом он уговаривал Виталия переехать на Запад или в Японию. Дескать, здесь его не ценят, а вот там он мог бы стать настоящей знаменитостью. Но Лунный это предложение даже обсуждать не стал, чем сильно огорчил японца.

– Вот как? – сразу же насторожился Лев при этих словах. – А вы не припомните, как звали того японца?

– Не-е-е-т!.. – смеясь, отмахнулся «пасечник». – Имена у них такие замысловатые, что в памяти не удерживаются. Какой-то Тояма Токанава. Я о нем-то самом вспомнил только сейчас. Забрав картину, он собирался сюда приехать еще раз, но что-то больше не появился.

– Как давно он здесь был? – поинтересовался Гуров.

– За два месяца до того, как умер Виталий… – немного подумав, ответил старик.

– Вы подозреваете, что он может быть причастен к смерти Лунного? – Лев сразу уловил перемену в его настроении.

– Ну, как сказать?.. Обвинить его в том, что он каким-то образом мог, например, отравить Виталия, я, конечно, не могу. Но почему-то есть такое внутреннее ощущение, что, раз уж Виталий не согласился на переезд за границу, то… Ну, получилось ли как в той драме про бесприданницу: так не доставайся же ты никому? – развел руками художник.

– Проверим… – пообещал Гуров. – Если, разумеется, удастся найти хоть какие-то концы. Вольдемар Анатольевич, раз уж речь зашла о том непонятном психопате и японце-«искусителе», может быть, вы и их нарисуете? Это нам могло бы очень пригодиться. Сможете?