– Пришлите мне паспортные данные стариков, которые остались без жилья, и их адрес. Попробуем разобраться в этой сказке про заиньку и лисицу.

– Спасибо.

Портнов шел на станцию в полной уверенности, что скоро приедет в этот дачный поселок снова. Если б он знал, по какой причине это произойдет, ни за что бы не уехал.

* * *

Семенов сидел у микроскопа:

– Лев Иванович, на теле Вороновой недорогой профессиональный аквагрим. Судя по составу, марки Splash. Нужный оттенок получается, если смешать синий с белым. Сверху нанесен слой рассыпчатой пудры. Очевидно, MUFE Ultra. Закрепляет грим, делает тело визуально плотнее.

– Где такое берут?

– Да все это – товары массмаркета. Их можно купить на «Озоне», «Али-экспрессе», в магазинах карнавальных костюмов… Не отследишь, короче. Особенно перед Хеллоуином, когда на них спрос.

– Значит, он убил ее и нанес грим, одел. А что с венком, платьем? Тоже ширпотреб?

– С платьем свидетельница не ошиблась. Корсет и юбка из нулевых. А вот кружево произведено году в семьдесят третьем. Строчка, которой оно пришито, нефабричная. Самошив. Сверху нашита декоративная тесьма под названием «Шнур-бечевка». Лев Иванович, зацените швейное мастерство маньяка! Он сначала на жертве рукава закрепил, а потом по шву бечеву пустил.

– Вот белошвейка!

– И цветочница. Венок тоже из семидесятых. Но в него, помимо живых, вплетены старые, пластиковые, кладбищенские. На них земляная пыль. Чернозем.

– Не московская, значит?

– Ну да. Хотя центральные области, Северный Кавказ, Поволжье, Западная Сибирь могут быть.

– Что же его так зацепило, что он похоронный венок через полстраны притащил?

– И платье, как на Мэрилин Монро, зашивал.

– А под ногтями у жертвы что?

– Дешевый красный и желтый полиэстер. Крови и кожи убийцы нет. Будто он в скафандре из полиэстера был.

– Кто-то похожий мелькал на камерах у бутика?

– Там концерт ансамбля «Колпак» был. Поют рок-фолк, старинные баллады. Вокруг толпа собралась. И в ней семь мужчин в такой одежде. Ткань востребована у производителей дешевых карнавальных костюмов. Девушки в костюме трупа невесты рядом с ними нет.

– Значит, они с убийцей встретились у бутика.

Семенов открыл фото на экране монитора.

– Вот парень в костюме Грозного. Богато одет, кстати. Вот девушка в костюме Красной Королевы из «Алисы в Стране чудес». Вот Арлекин и Петрушка. Вот дружный спорт гриффиндорцев. Вот три спартанца. А за ними пять богатырей. И у одних маски, у других шлемы в пол-лица. И это я про грим не говорю. Программа распознавания лиц отчаялась.

– Похоже, не она одна.

На экране телефона Гурова высветилось сообщение от Портнова. Он пробил информацию о железнодорожных поездках Вороновой в сентябре. Она действительно ездила в Саратов на три дня в первые дни осени. Билеты оплачены ее картой. По словам проводников, которые запомнили эффектную пассажирку, на обратном пути она нервничала. В дороге ни с кем не откровенничала. Ни с попутчицей, ни с проводником. «Он, как я понял, подбивал клинья», – закончил свое сообщение Портнов.

«Что за человек мог заставить влюбленную девушку стать скрытной? Был ли он вообще?» Чтобы не поддаться этим мыслям, Гуров вспомнил слова своего старого учителя: «Помни, что коллегам, которые поймали Чикатило, много лет казалось, что они гоняются за призраком». Оставалось только доказать себе, что за каждым таким серийным призраком стоит остановленный законом человек из плоти и крови. Скованный страхом и прикидывающийся жертвой. Зверь с натренированным на поиск уязвимых и слабых чутьем.

* * *

Крячко и Ароян вскоре поняли, что напрасно пришли в поминальный зал дорогого похоронного агентства, услуги которого оплатила Паршина.

Воронову хоронили в закрытом гробу, вокруг которого собрались все сотрудники бутика Petit Trianon. Юлия Юрьевна в, очевидно, пошитом на заказ брючном костюме, Елена Андреевна в тесном платье-футляре, в котором некрасиво смотрелись ее веснушчатые руки, портнихи, вышивальщица, кондитер и пять менеджеров по продажам в черных шелковых блузках и строгих юбках-карандашах. За их спинами беспокойно маячил садовник, чье алиби в ночь гибели Вороновой – поездка с семьей к теще в Подольск – было тщательно проверено в день обнаружения трупа. Бедняга, кажется, только тогда и зауважал тещу: о том, что зять всю ночь сидел за столом и пил с тестем, она утверждала убедительнее собиравшей во время прихода следователей сумку для отправки в роддом жены.

Особняком среди гостей держалась приехавшая из Пензы тетя погибшей – худенькая женщина в бархатном ободке и черном платье в катышках, чьи заплаканные веки опухли до высокой косточки под изогнутой линией седых бровей. Крячко вызвался проводить ее через сквер до такси, оставив следить за тем, как проходят похороны, наблюдательную Армине.

– Наталья Васильевна, Ольга рассказывала о своем круге общения здесь?

– Скорее о насыщенной жизни, которой жила. Вчера – выставка в Музее моды, сегодня – мастер-класс по чарльстону, завтра – автограф-сессия Даши Дарси в книжной лавке «Под зеленой крышей». Мне казалось, для такой жизни нужны интересные, легкие на подъем друзья. Что может насторожить в людях, которые вышивают, созерцают природу, ходят на пикники и ведут дневники?

– А Ольга вела дневник?

– Ну что вы! Оля была жадной до новых знаний и впечатлений, но не была усидчивой. И потом… Люди так открывались ей, что она – мы еще в ее пятнадцать лет говорили об этом – не хотела записывать ничей секрет.

– Она жаловалась на неприятности или конфликты в последнее время? Может быть, говорила, что опасается какого-то человека? Брала у кого-то крупную сумму денег в долг?

– Она говорила о переезде… Точнее, по секрету, как детскую тайну, – Наталия Васильевна скупо улыбнулась, – сообщила на днях, что скоро ей будет не так далеко добираться до меня. И что она нашла своего Панчо.

– Панчо?

– Знаете, – Наталия Васильевна сдержанно улыбнулась, – после смерти родителей Оля жила с бабушкой по отцовской линии. Та была охранницей в женской тюрьме. После работы отсыпалась. Тут не до воспитания. Да и конец девяностых. Вообще не до книг.

Они присели на лавку. Наталия Васильевна достала из увесистой кожаной сумки шерстяной берет с парой отвалившихся стразинок и надела его, нервно натянув на уши.

– А потом у Олиной бабушки появился молодой сожитель из того же ведомства.

– Охранник в колонии?

– Только мужской. Он много пил, избивал Олю за малейшую провинность. Однажды в бабушкино дежурство он повел девочку на демонстрацию, и она забыла нарядную кофту на детской площадке. Эту вещь им какие-то знакомые челноки из Китая привезли. Так вот, этот мужчина избил Оленьку до сливовых синяков по всему телу. Она в итоге от него под шкафом спряталась. Ну и соседи по коммуналке пожаловались в милицию. И в школе физрук, бывший афганец, заметил у девочки синяки. Учитель пришел разбираться с этим… отчимом. Они дрались на глазах у всей коммуналки. Побили посуду, снесли раковину на кухне. Это было на Первомай. А уже к Дню Победы бабушка сама отдала мне девочку насовсем, чтобы унять скандал. Мы с Олечкой шутили, что это день нашей победы над фашизмом. Такие страшные слова, а ведь ей было всего двенадцать лет. А она в глаза не видела книг, которые зачитали до дыр сверстники. «Три мушкетера», «Дети капитана Гранта», «Всадник без головы»… Мне удалось только научить ее учиться в моменте. Ходить по выставкам. Общаться с умными людьми. Впитывать услышанное. Уточнять незнакомые слова по книгам. Так что, когда она сказала про Панчо, я подумала, – Наталия Васильевна виновато пожала плечами, готовясь сесть в такси, – что Оля говорит про Санчо Пансу. Просто не знает, как правильно звали героя, с которым странствовал Дон Кихот.

* * *

– Слушай, у меня Наталья, как знатный кулинар, говорит, что это торт. – Крячко позвонил поздним вечером, зная, что Гуров ляжет глубоко за полночь. Когда в деле не появлялось новых зацепок, оба пересматривали материалы до первых петухов. В деле сыщика ночь порой мудрее зари.

– Думаешь, у Вороновой «Панчо» – это «мой сладкий»?

– Бред, конечно…

Было слышно, как Крячко закуривает.

Зябко обнимая себя руками, в кухню вошла сонная Мария. В нежно-голубом халатике, с распущенными русыми волосами, она походила на русалку из славянских мифов – утонувшую полупрозрачную деву. Гуров невольно залюбовался ею.

– Ты скоро?

– Иду. Прости, если разбудили.

– Да у вас тут консилиум! Ну, понятно. – Она включила чайник, достала из холодильника упаковку яиц, помидоры черри, руколу, шпинат и прочую зелень. – Стас, привет! И иди спать уже! Пусть хоть Наталья будет спокойна, что муж рядом.

– Пост сдал, – отрапортовал Крячко.

Мария отдала честь:

– Пост принял!

Когда яичница была готова, а легкий салат заправлен тягучим оливковым маслом с прованскими специями, Мария накрыла на стол и села, покручивая в бокале бордо, рядом с Гуровым. Пока он ел, она, прищуриваясь, рассматривала фотографии с места преступления.

– Похожа на куклу.

– Маньяки так видят жертву. – Гуров макнул кусочек тоста в растекшийся золотой желток. – Как тряпичную куклу. Она всегда объект. Сначала инструмент, тело, подходящее для извлечения собственного извращенного удовольствия. Потом тотем, воспоминания о котором освежают сувениры. Детали обладания убитыми быстро стираются. Воспоминания о пытках становятся расплывчатыми. Так что преступникам нужна вещь на память о другой вещи.

– Я не об этом. – Жена повела столовым ножом вдоль экрана. – У нее железный прут воткнут в шею, будто проходит сквозь тело. Швы на рукавах платья и молния на спине обшиты бечевой, похожей на нити для управления средневековой марионеткой. Видишь, они как бы натянуты таким образом, чтобы кукла наклонилась и потянулась вниз…

– …в поисках головы.

– Спорим, – Мария озорно улыбнулась, – в ее обуви лежат кусочки свинца? Итальянские мастера подкладывали их куклам для твердой походки.

– Ее нашли босой. Кроссовки не проверяли.

– А ты проверь.

– Тогда при чем тут Панчо? – Гуров отхлебнул чай и положил в рот пирожное. – То ли друг Дона Кихота, то ли торт.

– Может быть, Панч? – Мария быстро набрала что-то на клавиатуре и открыла результат поиска среди картинок в «Яндексе». – Супруги Панч, или Пульчинелла, и Джуди – персонажи итальянского уличного кукольного театра, возникшего в семнадцатом веке. Позже такие спектакли были популярны в Великобритании.

– А кто такой этот Панч? Чем занимается? – Гуров всматривался в фото на мониторе. В передвижном балаганчике дрались носатые перчаточные куклы с выпученными глазами.

Мария улыбнулась:

– Ваш клиент, полковник. Он дебошир, драчун, убийца.

На экране появилось подобие Петрушки в камзоле и треуголке, которое размахивало палкой.

– По сюжету самой популярной пьесы Панч сначала убивает своего ребенка, потом вернувшуюся домой жену и всех, кто пытается его наказать: констебля, тюремщика, черта.

– Занятный юмор у англичан.

Мария с нежностью провела рукой по жестким волосам мужа.

– Это сатира, мой друг! Таким образом в пьесе высмеивались главные общественные институты: семья, тюрьма, церковь, христианская религия. – Она провела рукой по его щеке. – И полиция, между прочим.

– Ах вот как!

– Да-да. Так простой люд утверждал свои ценности: брутальность, стремление к доминированию посредством насилия, патриархат.

– Какой-то этот Панч хулиган. Ничего привлекательного.

Мария загадочно улыбнулась:

– Он трикстер.

– Уже второй раз за последние дни слышу это слово.

– Трикстер – это игрок, шутник, авантюрист, обманщик, ловкач и трюкач. Такие женщинам нравятся. Хотя настоящим трикстером, конечно, была не кукла, а кукловод – Профессор, или Панчмен, скрытый ширмой от зрителей. И его помощник – боттлер, который продавал билеты и созывал зрителей на представление. Знаешь, персонажи-трикстеры встречаются в мифах почти всех древних культур. И Панчмен – фигура двойной смысловой нагруженности. Он связан с героями, которых видят зрители, не просто веревочными нитями. А нитями судьбы. Теми, которые плетут мойры – слепые богини судьбы. Ваш убийца прядет нить человеческой жизни, как Клото, и, неотвратимо приближая будущее жертвы, безжалостно перерезает ее, как Атропос. В древнегреческой мифологии разрыв нити судьбы означал смерть.

Мария поймала на себе восхищенный взгляд мужа и смущенно добавила:

– По истории театра у меня было отлично. Ну и фольклор с античной литературой на первом курсе очень нравились.

Гуров нежно посмотрел на нее. Годами его жена опровергала расхожее мнение, что нельзя по-новому узнать человека и влюбиться в него с новой силой.

– Все забываю сказать, как мне повезло, что жена – актриса. – Он посадил жену на колени, собрал сильной рукой рассыпавшиеся по ее плечам волосы на затылке.

Она обвила его шею рукой:

– Погорелого театра.

Гуров знал, что карьера жены складывалась не так успешно, как ей того хотелось. В труппе ее прозвали Полковницей и судачили, что Мария живет на зарплату мужа в погонах как у Христа за пазухой, тогда как актер должен быть голодным. И это мнение, очевидно, разделял ездивший на последней модели Porsche главный режиссер.

Гуров посмотрел на часы и, убедившись, что самый молодой из его коллег не спит, отправил ему сообщение: «Портнов! Утром беги в морг к Санину. Проверь обувь Вороновой. О результатах сразу напиши».