– Я, к примеру, во Владимире кожевенный торг имею. Ватажникам иной раз помогаю. У меня в Разбойном приказе дружки есть, один еще с тех пор, как мы Юршу спасали, Ивашко Сухоруков. Теперь он в гору пошел, первым дьяком стал.

Клим откровенно удивился:

– Первым дьяком стал, а твой хомут до сих пор таскает?! Давно б сбросить должен.

– Он пробовал. А у меня там еще знакомец завелся, тот предупредил. Ивашко, видишь ли, отпустил вора Кочергу, пообещав воровство того забыть, ежели я, то есть Неждан Скоморохов, исчезну. А вышло, что жена и дочь Ивашкины исчезли; пошли к вечерне и пропали. Весь Разбойный приказ на баталки поставили, сколько невинных похватали и искалечили. Меня с Кочергой тоже хватились. Ан никого. Только через седмицу поспокойнее стало. И тут вечерком идет Ивашка из приказа, позади него стражник. А тут я навстречу. Сразу не признал; я успел шепнуть, мол, хочешь видеть жену, отпусти стражника, он тебе не надобен, а меня веди домой. Тут около меня двое мужиков появились. Понял Ивашка, и пошли мы с ним вдвоем. Крепко поговорили. Все грехи его вспомнил. Поклялся он мне тогда быть моим вечным данником и не замышлять ничего дурного. В ту же ночь жена и дочь невредимыми явились. Потом мы с ним не раз заморское вино попивали, когда он во Владимир жаловал или я в Первопрестольную.

В общем, Неждан остался самим собой. Сургун тоже – в Суздале на монастырской пасеке.

– А Кудеяровы сокровища целы? – полюбопытствовал Клим.

– Вскрывали… Помогали кое-кому. Потребуется, и тебе поможем.

Сообщил Неждан об игуменье Тавифе, что крепкой дланью держит Девичий монастырь, и об инокине Нионилле, внучке Сургуна.

…Вспомнили, казалось бы далекое, недалекое прошлое. Интересно и приятно, все было светлым и радостным. Все невзгоды забыты. Да и было ли что плохого?! Но сегодняшние заботы ждут своего решения, безжалостно оттесняют близкие сердцу воспоминания.

8

Под вечер прибыли в Ярославль. Неждан отправился к своему очередному знакомцу, а Клим остановился на строгановском подворье. Тут он узнал, что хозяин здесь и у него гость – опричный тысяцкий. Как только слуга доложил о приезде Клима, Аника пригласил его к столу. Войдя, Клим перекрестился, произнес здравицу хозяину и гостю; за это краткое время успел присмотреться к тысяцкому. Тут же появилась настороженность – с этим крепким седым воем он где-то встречался!

Аника представил их друг другу. Тысяцкий оказался князем Луцкиным Глебом. Теперь все прояснилось: Глеб Луцкин – сотник соседней стрелецкой сотни при осаде Казани. Несколько раз они встречались у воеводы, стояли рядом под стягом. С тех пор минуло пятнадцать лет, Клима тогда ранили, и они больше не встречались. Бывший сотник поседел, раздобрел, но остался по-прежнему любителем поговорить. Но вот откуда у него княжество?

Гость опорожнил уже не один кубок и теперь оживленно перечислял свои победы в Ливонии. Аника усердно подливал ему вина и подбрасывал вопросы. Скоро из многословия князя Клим уяснил, что полутысяча местных ярославских ополченцев уже отправлена в Старую Руссу; вся тысяча там будет ждать дальнейших указаний. Аника осторожно спросил о новгородских событиях. Князь откровенно сознался: до него доходили слухи о государевой опале, но за такие слухи болтунов надо наказывать.

И еще из разговоров Клим уразумел, что, посылая ополченцев, городское начальство направляет с ними небольшие отряды для хозяйственных целей, проще говоря – скупать и собирать награбленное. А вот Аника Федорович посылает без малого сотню, шестую, Медведя – сразу видно, какой размах! Тут князь с пьяной откровенностью упомянул о богатых поминках, кои получал от хозяев. Аника заверил, что за ним не задолжится. Молодец, всем понятен предлог, под которым он держит своих людей недалеко от Новгорода!

На следующее утро Аника поведал Климу, какие беды свалились на Новгородчину.

– Опоздали мы с тобой, Клим Акимыч, отвести беду, да и не смогли бы, – горился Аника. – А сотню Медведя посылаю не корысти ради, как думает князек. Может, сумеет Медведь помочь в чем. Говорил я с ним, хороший мужик, кажется, все понимает, на что я намекал, и то, что дело опасное. Награбленное скупать тоже будем, посылаю опытного подьячего, прозвище подходящее у него – Кролик. Пусть Кролик с Медведем себя покажут. А тебе, Клим Акимыч, самому решать, что делать. Как порешишь, так и будет.

Клим ответил уверенно:

– Аника Федорович, мое решение твердое – Изверга надо убирать. Он несет великие беды.

– Вон как! Государь со своими доглядчиками его схватить не могут, а ты…

– Наоборот, царю надобен Изверг! Он у него вроде подсадной утки – соглядатаи и стражники хватают тех, кто к нему тянется. Я тут повстречал друга былых времен, он мне поможет.

– Что это за друг? – встревожился Аника.

– Не беспокойся, Аника Федорович, я с этим человеком куль соли съел. Не будь его – не жил бы я на этом свете. А вот к тебе его дозволь не приводить: дело опасное затеваем, мало ли что может случиться.

– Хоть звать-то как?

– Нежданом Скомороховым, из казаков он, ныне приторговывает.

– Ладно, согласен. Сказано: береженого Бог бережет. И все ж люди тебе понадобятся. Медведю веришь?

– В таком деле веры мало. Проверять не раз потребуется. Из сотни найдем доброхотов.

– А в разговоре разрешаю намекнуть: в случае чего Аника, мол, в беде не оставит.

– Благодарствую.

– И моя просьба к тебе. Знаю – ты человек удачливый, а все ж оберегайся, не узнавши брода, в воду не суйся. Дело у тебя правое, но никто не осудит, ежели не выйдет. А ежели выйдет – никто не узнает, кого благодарить надобно!

Князь быстро принял ополчение; в каждую сотню назначил своего опричника товарищем сотника и увеличил вдвое обоз, для чего заранее приобрел подводы и запасы. Не задерживаясь, отправлял каждое утро по сотне в поход до Старой Руссы. Первой – сотню Медведя.

От Ярославля до Старой Руссы дюжина малых гонов по сорок верст – дневной путь обозов и пеших путников. Или шесть больших гонов для конников. К вечеру третьего дня пути сотня Медведя подошла к Вышнему Волочку. С горем пополам ночевали на заезжем дворе, спешно построенном на пожарище с продуваемой конюшней, стороженной из обгорелых плетней. А поутру увидели на главной улице из конца в конец – полуразрушенные обгоревшие очаги, припорошенные снегом, обгоревшие деревья и ползущие змейки поземки – снега с пеплом. На их пути через город попались все две-три несгоревшие избы. И ни одного человека – увидали всадников, попрятались. Клим пытался заговорить с людьми заезжего двора, но они кланялись и отходили. Бабы охали: «Ой, не знаю, господин хороший, ничего не знаю».

Ехали весь день, попадались разоренные деревни и села, запах пожарищ и тишина. Несмотря на колючий мороз и жгучий ветер, вои, проезжая пепелища, снимали треухи и крестились. Подобные разрушения Климу доводилось видеть на тропе движения татар, Орды. А тут прошли русские люди во главе с православным государем! Господи! Как Ты допустил?! За какие грехи?

К вечеру въехали в поселок Валдай, этот пострадал меньше, чем селения до него. Уцелевший заезжий дом и несколько соседних изб приняли на постой воев. И все ж с появлением всадников жителей будто ветром сдуло. Клим с Нежданом выбрали дом, стоявший на отшибе. Зашли, никого, хотя изба натоплена. Гулька и стремянной Неждана Гришка походили по двору, пошумели. Когда расседлали коней, появился старик. Принялись его расспрашивать, он, как и все, ничего не видел, ничего не знает.

Когда постояльцы поужинали, старик ушел и вернулся с полузамерзшей старухой. Хозяева, не раздеваясь, ушли за печку и тихо сидели там, старуха изредка всхлипывала. Неждан выгреб из котла остатки саломаты, взял две ложки и направился за печку. Долго шептался со стариком, старуха плакала… Клим уснул.

Наутро старуха сама согрела воды и сварила репы. Хозяева завтракать с постояльцами отказались, но поглядывали на низ дружелюбно. Неждан оставил на столе пригоршню монет. Пока вои садились на коней, хозяева крестились. Клим спросил Неждана, что ему довелось узнать.

– Невеселое дело, брат Клим, деется. На Святки тут побывали кромешники. Избы заняли, хозяев выгнали. Всю ночь пировали. Потом баб и девок к себе потащили. Сын хозяйский в котухе прятался, а тут за жену заступился, его зарубили… Уехали кромешники, сноха поплакала, поплакала, да на себя руки наложила…

Из Валдая свернули с Новгородского тракта на Старую Руссу. Верст через двадцать проехали через поселок нетронутый, однако ж, вымерший – напуганные селяне не показывались всадникам.

9

Сотня Медведя добралась до Старой Руссы к вечеру. Высланный вперед вестник вернулся с проводником, который проводил прибывших в Стрелецкую слободу на сотенные заезды. На следующий день поутру до завтрака Неждан в сопровождении стремянного Егорки верхами уехал по своим делам. Клим после завтрака, взяв с собой Гульку, пошел осматривать заезды.

Сотенные заезды оказались довольно большим острогом в конце слободы, протянувшейся по правому берегу Пилисто. В каждом сотенном заезде – три обширных избы для размещения сотни воев и два-три десятка обозных людей этой сотни, затем утепленные конюшни на полторы сотни лошадей и двор для обоза, огороженный плетнем. Таких заездов Клим насчитал дюжину, половина из которых была занята ярославским ополчением. Кроме того, в остроге дымились кузницы, около каждой – станок для ковки лошадей. По углам частокола острога возвышались сторожевые башенки, правда, стражи там видно не было. Главные ворота выходили на улицу слободы и еще трое ворот – в сторону реки. Эти были распахнуты настежь – вои выводили коней на водопой.

Гулька спросил, когда они остановились в воротах, чтобы пропустить косяк возвращающихся с водопоя коней:

– Клим Акимыч, тебе понравились заезды? Будем строить такие у себя?

– Поучиться всегда полезно. Однако стены не по мне.

– Как?! Бревна самые тонкие шесть вершков, да связки в два ряда. И высота небось сажени две!

– Верно, стена как стена. Но надвратных башен нет, а за воротами глаз да глаз надобен. И самое плохое: между конюшней заезда и стеной двух саженей не намеришь. И вот, положим, враг зажег конюшни. Из-за жара защитники разбегаются, стены открыты! Понял? Пошли.

В десятке саженей от ворот невысокий берег полого уходил под лед. Здесь близ берега тянутся узкие проруби, из которых пьют лошади. Клим указал на них Гульке:

– А вот тут, смотри, хозяйское око: сменники не только проруби от ледяшек очищают, но и навоз со льда убирают и на берег таскают – и реке чище, и удобрение для полей. Запомни.

Пройдя вдоль водопоя, Клим полагал вернуться через главные ворота. Здесь между острогом и слободой находился погост. Он зашел в часовенку и поставил свечи к образам. Обратил внимание: народ от него сторонится – он к иконе, а молящиеся от нее в сторонку отходят, неспешно, а все ж заметно – не любят воев! Послушав службу, направился к воротам, тут его нагнал подьячий Кролик, возвращавшийся верхом из города. Приветствуя Клима, стащил треух и попросил:

– К тебе слово есть. Когда прийти прикажешь?

– Пожалей уши, шапку надень. Как вернусь, заходи.

Кролик в избе прежде всего осведомился:

– Нас никто не подслушает?

– Тут – мы одни, Гулька в передней избе.

– Клим Акимыч, ты меня прости, но дозволь спросить вначале.

– Спрашивай, да и садись, чую, разговор долгий. Как христианское имя твое?

– Зови Кроликом, я привык. А крестили Полувием. Так вот, Клим Акимыч, я хотел спросить: ты доверяешь Неждану?

– Доверяю.

– А знаешь его давно?

– Очень давно. А что у тебя против него?

– Понимаешь, по хозяйским делам был я года полтора назад на дому у дьяка Разбойного приказа. И там этот самый Неждан-коротышка распивал с дьяком бражку! Спроста ли такое?! А вот утром поехал он с Егоркой в город, я неспешно за ними. Видать, заметили. Поскакали. А у меня конь резвей ихних. В Заречье, верно, опять узрели, остановились, в лавку зашли, потом опять на коней и поехали. У одного переулка Неждан прямо пошел, а Егорка в переулок. Я за мужиком, а он принялся кружить, опять на Торги выехал и сюда направился. Перегнать я его решил. Поравнялся и глазам не верю: на Неждановом коне, в его одежке – Егорка! В лицо мне расхохотался! Вот ты смеешься, а мне… Ведь это с умыслом сделано: Егорка и ростом, и статью – Неждан. И стрижены одинаково, и бороды белые, у одного по молодости, а у другого от старости…

– Да, Полувий, это не самое лучшее твое действо! Ты – доверенное лицо хозяина, я – тоже. Тебе поручили свое дело, вот его и делай. А у меня с Нежданом другое. И иной раз не только с Разбойным связываться приходится.

– Так ведь я думал, как лучше. Вдруг этот человек из Разбойного! А мы все около плахи ходим…

– Да, кроме всего прочего, ты и трус никак?

– Не обижай, воевода…

– Ладно… Будут сомнения, приходи запросто. А Неждану я доверяю, как себе. Ежели еще чего нет, можешь идти.

– Есть, Клим Акимыч. Доглядчик из Новгорода прибегал…

– Зови сюда.

– Кроме меня, он никого знать не должен. Да и ушел уже. А мне грамоту оставил. Хозяин приказывал все показывать тебе. Вот она. – Это был довольно большой пергамент, с двух сторон исписанный мелкой скорописью.

Клим принялся читать, а Кролик ушел, пообещав вернуться перед обедом. Это был страшный документ о величайшем злодеянии государя и его опричного войска, совершенном на Новгородской земле. Чувствовалось, что пергамент писал священнослужитель, он особенно подробно останавливался на издевательствах над монахами и священниками. Читать было страшно, хотя Клим уже обо всем этом слышал. Пожалуй, новым было описание надругательств над женками и монашками^[1]…

Вернувшегося Полувия Клим спросил, верит ли он во все написанное. Кролик развел руками:

– Там же и в начале и в конце клятвенно написано, что все сказанное было на его глазах, и Господь спас его от смерти только для исповеди на бумаге. Нельзя не верить!

– Тогда плохо наше дело, брат Полувий. Не ровен час, пожалует сюда государь и придется нам помогать опричникам.

– Упаси Господи! Мы ж крещеные!

– Там у государя некрещеных нет!.. Ты вот что скажи: твои доглядчики говорили что про Изверга?

Кролик наклонил голову и хмуро произнес:

– За такие разговоры язык режут и разогретый свинец в ухо льют.

– За твою грамоту Новгородскую голова тоже не удержится на вые, и наша большая забота – плаху подальше обойти. Так был разговор? Поймали, ловят, куда ушел? Запомни: я должен такое знать, таково распоряжение хозяина.

– Знаю. Но мне приказано слушать доглядчиков, а вопросы не задавать… Об нем доглядчики неохотно говорят. Смущает он народ, из-за него идут на гибель, а сам хитер – от всякой погони уходит. Уж ловят его, стараются. Государь за поимку серебро обещал!.. Ушел он будто бы на Псковщину, там в пещерах прячется.

– Еще что слыхал, выкладывай! Все очень важно.

– Дальше сказки разные. Будто накрыли его с друзьями в лесной землянке. Всех повязали, а он ударился о сыру землю, превратился в сокола и был таков!

Из беседы с подьячим Клим сделал вывод: надо немедля отправляться, вероятнее всего, во Псков. Окончательное решение за Нежданом.

Теперь предстоял разговор с Медведем. Клим верил в преданность этого воя, но все ж задумался: как он поведет себя, узнав о предстоящем деле? Потому решил повременить и не открываться полностью. А Савву попросил отобрать самых верных, самому проверить каждого воя и коня, а десятникам, как говорится, – гвозди на подковах пересчитать. Запаса взять на пять ден без обоза.

Клим вновь уединился с подьячим, который принес ему описания сел и постоялых дворов по трактам от Старой Руссы на Псков и Великие Луки и из Пскова до Великих Лук. Теперь Кролик знал: воевода не сегодня завтра исчезнет.

Появился Неждан; на этот раз на его коне сбруя была куда беднее прежней. И в ту же ночь Клим, Неждан и полусотня Медведя покинули заезды. Порядка для Клим вечером заглянул к тысяцкому, но тот еще не возвратился. Доложил его товарищу, что выбыл на седмицу по делам хозяина.

10

Мало чего нового поведал Климу Неждан о новгородском погроме. Но, по его твердому убеждению, – Иван расправлялся не со всеми подряд, а особенно жестоко с теми, кто значился в списке Малюты. Далее, Неждан имел сведения, что Изверг находится где-то подо Псковом и что он уже встречался с печорским игуменом Корнилием. Теперь надобно ждать, что после Новгорода Иван пойдет громить Псков. Потому нужно спешить.

Времени зря не теряли. Воям сказали, что станут делать пробный бросок для проверки надежности коней. Выехали еще до петухов, бежали весь день и прихватили большую часть следующей ночи. Кормили коней, ели сами и отдыхали три раза. Оставили позади сто восемьдесят верст. Погода благоприятствовала – ночью легкий морозец, а днем солнце пригревало. Переход закончился в большом сельском постоялом дворе в десяти верстах от Пскова. Их встретили два человека Неждана, которые подготовили постоялый для приема большого количества гостей и оберегали его от посторонних.

Для многих такая гонка была впервые, и кое-кто, сойдя с седла, валился с ног. Неждан не повалился, но потом признался, что еле-еле добрался в избе до скамьи.

На следующее утро, как только рассвело, Клим решил проверить, как оставили ночью коней уставшие всадники. Но Медведь, оказывается, поднялся раньше – он на дворе уже гонял нерадивых.

Постоялый двор назывался Праздничным, заполнялся он обычно в ярмарочные дни. В нем имелось все для внутреннего обихода: две пятистенные избы да еще небольшая пристройка для почетных гостей, баня, сараи, склады, конюшня с колодами для водопоя. Теперь вои просыпались и начиналась обычная жизнь конников. Клим приказал Медведю запретить воям выходить со двора и вести себя тихо. А после завтрака зайти в гостевую.

Медведь вошел, перекрестился, и просторная светелка сузилась – этому человеку было свободно только в чистом поле! Клим предложил ему сесть, а Гульке кивнул головой, и тот выскочил за дверь.

– Савва, ты согласен, что мы много съели вместе хлеба и соли, чтобы доверять друг другу? – Медведь кивнул согласно, переводя взгляд с Клима на Неждана, который молча сидел, скрестив руки на груди. Клим продолжал: – Так вот, ты должен знать, зачем мы тут и что нас может ожидать. Тебе известно: государь наложил опалу на новгородцев. Полагаем, такой же гнев он положит и на псковитян. Говорят, что главная вина их – они льнут к литовцам. Однако ж мы виним сатану в образе человека! Он прельщает многих и отправляет их на плаху…

– Ты про Изверга? – уточнил Медведь.

– Значит, ты слыхал про него? Ладно. А вот мы хотим поймать его.

– Стукаться мне со многими приходилось, а вот с сатаной ни разу! Померимся!

– Значит – согласен. Другого не ждал. Десятникам намекни, что придется драться насмерть. Однако Бог милостив к смелым, да и дело наше правое. И последнее. – Клим поднял тряпицу на столе, под ней две калиты кожаных. Клим указал на ту, которая увесистее. – Здесь по полтине серебра на воя и по рублю на десятника. А эта вот – тебе.

Савва принялся благодарить, Неждан остановил его:

– Погоди. Благодарить станем друг дружку после дела. А сейчас скажи: всем доверяешь?

– Всем! – не задумываясь, ответил Медведь.

– Поживем, увидим.

Клим распорядился:

– Отбери два десятка самых-самых. Поведешь сам, быть готовым сей ночью. Остальным назначь старшего.

– Десятник Кирилл Драчун всегда за меня.

– А что Драчун, ничего?.. Строго предупреди – днем ни одного воя на улице. Я сказал хозяину – корм сам обеспечит. Начнут твои баловать – наказывать.

Медведь ушел довольный. Неждан не сменил позы, Клим сел рядом. Тот подвел итог:

– Савва с нами. Будем действовать.

– А может, все ж поехать к игумену Корнилию? – спросил Клим.

– Ладно, положим, приехал. Он тебя благословил. Ты ему о вражеском обличии Изверга. Притом ты не видел его, не знаешь, кто воистину этот самозванец. А игумен беседовал с ним, в чем-то заверили друг друга. Видать, этот самый Изверг мужик не промах, уговаривать умеет. И Корнилий тебе не поверит!

– А я ему открою сокровенную тайну, на кресте поклянусь!

– Вот тут, конечно, он напугается! За один раз два прикосновения к великой тайне! Он, думаю, не дурак и в совпадение не поверит, а поймет, что тут злой умысел. Ты будешь выходить из одних дверей, а из других побежит гонец к псковскому воеводе!

– Возможно… Тогда пойдем прямо к воеводе и скажем: вот тебе вражина, поди и возьми его.