– Да что здесь такого? Отец же тебя не в свой кабинет вызывает, а приглашает в гости, – успокаивала меня Анна. – Я помню, когда папа был ещё молодым лейтенантом, его в гости тоже приглашал генерал…

14 августа 1988 г.

Время неумолимо шло вперёд и приближалось к заветной отметке. Меня мучил вопрос, скажет Анна или нет про письмо отцу, ведь у неё от него нет тайн. Попробуй потом докажи, что ты не виновен. Да и любые объяснения звучали бы как оправдания, а оправдываться я не хотел.

Странное предчувствие длинным червяком шевелилось у меня внутри, а когда в своём почтовом ящике я обнаружил письмо от Анны, сердце у меня учащённо заколотилось. Разорвав конверт пополам, я достал маленькую записку, текст которой заставил меня содрогнуться, на лбу выступил испарина. С трудом я разобрал:

«Петя, папка в госпитале – Любомирский ночью стрелял в него. Пока ничего не знаю. Пожалуйста, будь дома, я зайду к 16:00».

Прочитав такое послание, оставшиеся два часа я находился в неопределённом состоянии. Надо ли говорить, до чего всё это было неожиданным, с ног сшибающим.

… Анна пришла ко мне с маленькой Оксанкой. Много плакала, опять курила и рассказала, что было этой ночью, когда была у меня.

Соседка Анны видела, как в час ночи пьяный Любомирский шёл домой с Лордом. Потом она видела, как он вышел из квартиры, с перекошенным от злобы лицом.

– Коля, что с тобой?

– Ничего, – процедил он сквозь зубы, – передайте ей, что следующей будет она.

В первый момент соседка не придала этим словам особого значения, пришла домой, но нехорошее предчувствие поднывало внутри. Она позвонила в квартиру Любомирским, но на звонок никто не ответил. И тут же заметила, что дверь не заперта, вошла и … увидела страшную картину: Виктор Викторович лежит на полу весь в крови, в квартире следы драки, ковёр на стене содран наполовину. Соседка вызвала милицию. В 2:15 стали делать операцию, делали несколько часов. Сейчас генерал в реанимации, в себя не приходил.

Плача, Анна продолжала рассказывать, как сосед с верхнего этажа слышал ночью четыре выстрела и шум от драки, но даже пальцем не пошевелил, никуда не позвонил, хотя у него есть телефон. Когда Анна его обо всём расспрашивала, он ответил:

– У меня двое детей, а я знаю твоего придурка…

Происшедшее поразило меня до глубины души. Я понял, что теперь, после всего случившегося, Анну опасно одну отпускать. От её мужа можно ожидать всего. Было однозначно решено, что и эту ночь она с дочкой проводит у меня. Анна сказала, что в 19:00 её вызвали в прокуратуру.

В это время за окном разразился ливень, сверкали молнии, гремел гром и тополя раскачивались под мощные порывы ветра.

– Представляешь, Борина к нему пустили, а меня нет, и зачем солдата с автоматом поставили к нему возле палаты?.. Это ведь очень опасно – у папки одна пуля прошла в трёх миллиметрах от сердца. И в себя он не приходит.., – рыдая рассказывала Анна. Я продолжал успокаивать её. Она пугалась любого шума, вздрагивала от раскатистых ударов грома.

Оксана долго капризничала, не могла заснуть. Потом, всё-таки, её удалось уложить в кроватку. Но иногда она просыпалась в истерике: громко кричала, плакала и яростно махала ручками, закидывая голову назад.

Страшно и больно смотреть на неё. Не трудно догадаться, что Оксанка здорово перепугалась ночью. Ведь всё, что происходило, было в её комнате.

…

Вечером мы пошли в прокуратуру. Анна побыла там с Оксанкой минут пятнадцать.

– Скажите, где Вы будете? – Спросили её в прокуратуре. – в пятом доме?

Анна молча кивнула головой. Выйдя из прокуратуры, она сказала, что спрашивал про меня и Борин.

Когда я порывался пойти в прокуратуру и сказать им, что всё это намного серьёзней, чем они думают, и нас нужно спрятать подальше, Анна меня не пустила. Сказала, что завтра меня должны вызвать в прокуратуру к 17 часам.

Потом мы пошли к ней на работу, где она написала заявление на отпуск, Так как детского белья у Анны не было, мы решили сходить к ней домой и взять. Анна вновь меня не пустила с собой, мол, боится за меня, и пошла одна. Мы договорились, если муж дома, то она выглядывать в окно не будет и через три минуты я ворвусь к ней домой с топором. Если всё нормально, то она махнёт мне рукой.

Всё обошлось. Анна махнула рукой, вышла из дома и сообщила мне кучу новостей.

Во-первых, Любомирский приходил домой (там остались следы от его грязных сапог и следы от лап Лорда) и вытащил все съестные продукты из холодильника, вытащил вино и водку.

Вторая новость – этой ночью на Кустанайском поезде приезжает мама Евгения Фёдоровна. Пока находится в Магнитогорске.

…

Ночь была беспокойной. Мы не включали свет и сидели, как мыши, затаились. Под окнами ходили толпы людей, звучала музыка. Анна сказала, что Любомирский взял дома магнитофон, несколько кассет и что кто-то с такими же записями ходит внизу. Несколько раз за окном лаяла собака. Анна узнала Лорда. Сердце учащённо билось, и я уже видел, словно наяву, как её муж бродит возле нашего дома с магнитофоном и собакой.

Встретить Евгению Фёдоровну Анна мне не дала – очень боялась за меня.

– Мама сама благополучно доберётся – её встретят. Она уже не раз бывала здесь. Где я нахожусь с Оксанкой, знает Саша – друг семьи. Мама ночью обязательно зайдёт к нему. Если сочтут нужным, сами найдут нас, – сказала Анна и продолжила, – к тому же, за эти дни я так устала, а разговор с матерью будет тяжёлым и долгим.

Добираться ночью до вокзала было действительно страшновато. Кто его знает, что у Любомирского на уме? И одних их оставлять дома было нельзя. Я согласился с Анной, положил топор рядом с собой и впервые за несколько суток поспал.

15 августа 1988 г.

Анна была права, говоря о том, что мать вряд ли останется довольной от наших встреч, тем более, если узнает из-за чего всё произошло. Когда мы утром подошли к их дому, Евгения Фёдоровна сухо поздоровалась и стала целовать свою внучку.

– Бабушка всю ночь проплакала, где вы пропадали?.. – А на меня даже не посмотрела.

Я подождал Анну у подъезда несколько минут. Спустившись, она сказала, что ей пришло ещё одно письмо, написанное тем же почерком. Но на этот раз внизу письма подписался Николай.

В письме ей угрожали. Но сейчас Анна не показала мне письмо, оно было длинным. Я прочитал его, когда пришёл к ним в обед:

«Анна!

Не хочу говорить с тобой, но нужно. Всю прожитую с тобой жизнь я считал тебя честной женщиной. И я знаю – ты была ей. Сейчас я могу сказать тебе, что видел не мало баб, но ни одну из них не могу сравнить с тобой. Ты для меня среди всего этого хлама была совершенством. Марине до тебя далеко. Для меня было полной неожиданностью своё возвращение домой. И тем более твой поступок. Ведь сколько раз я делал тебе больно, но у тебя и в мыслях не было изменить мне. Умный какой выискался. Какое право он имеет ласкать тебя? Я всю жизнь не баловал тебя ласками, а он что, умнее? Я всё продумал. Моя ошибка вышла с отцом. Но он мужик здоровый, выдержит. Но ты, сучка, запомни – пока я с тобой не рассчитаюсь, ни одна собака меня не найдёт и не возьмёт. Знаю, что меня ждёт, и знаю, на что иду. Но, тем не менее, я сделаю то, что задумал. А Петьке скажи, пусть пользуется моментом, пока у него есть время. Пусть ещё попробует тебя, а ты, может, хоть раз удовлетворишься. Ведь, как ни как, а темперамент у него есть. Ещё скажи ему, что он мне нужен. Я трогать его не буду даже пальцем. А чтобы не будил во мне зверя, пусть не торчит на балконе. Мне нужна только ты. Но не надейся, что легко умрёшь. Я ещё узнаю, как он ласкал тебя. Долго ты него не проживёшь. Ждите жену. Адрес пермский будет у меня в кармане очень скоро. Вот тогда-то я и встречу тебя. Запомни – уезжать бес толку. Дальше вокзала ты не уйдёшь – я вижу каждый твой шаг. Видел, как вчера джентльмен подавал тебе руку. Хочет культурой взять. Пусть радуется. Время есть. Ещё раз говорю, что его не трону. Пусть не писает в штаны. Он мне не нужен. Но ты запомни, получили от него удовольствие, получишь и от меня за все десять лет…

Всё. Больше писем не жди. Будет встреча. Я знал, вернее чувствовал, что ты не клюнешь на письмо. Ждал тебя. Но ещё раз убедился, что ты умная баба. Не даром тебя уважают на работе. Далеко бы пошла. Но ты моя собственность. Я слишком долго добивался, чтобы ты стала моей женой. Ты моя и только моя. И в последнюю минуту будешь моей.

Николай

А твой Дон Жуан пусть приласкает тебя покрепче на прощание. Пусть живёт и радуется – оставлю его для жены. Говорят, любит её. Чистенько живёт без неё».

Вот такое письмо я прочитал и долго после этого думал. Анна обречённо опустила руки на колени и, вздохнув тяжело, сказала:

– Уйти, по всей видимости, от него не удастся. – Чему быть, того не миновать. Я буду жить обычной жизнью, будь что будь.

– Нет, это невозможно, горячо заговорил я, – надо же что-то делать. Ты в милицию с этим письмом ходила?

– Да, я была у них сегодня…

– И что там сказали?

Анна усмехнулась устало, в её глазах блеснули искорки равнодушия.

– Сказали, что он шутит и на такое никогда не пойдёт. Посоветовали куда-нибудь съездить, отдохнуть.

Моему возмущению не было предела:

– Вот гады. Они что, на самом деле не понимают, что это не шуточки, хотят, чтобы на этот раз был труп? Ведь с тобой я, так что ляжем вместе, это уж точно, – сказал я и в этот момент подумал о том, что Любомирский, наверняка, подкараулит её одну, ведь я не могу сопровождать Анну везде – у меня служба. От собственного бессилия, от бесконечной жалости к этой обречённой женщине, от беспредельной ненависти к невидимому и проклятому мной не единожды Любомирскому, этому взбесившемуся придурку, в сердце неудержимо что-то заныло.

– Не волнуйся, это дело ещё постараются прикрыть, вот увидишь. Ведь были уже такие случаи. Несколько лет назад один майор генерала со своей любовницей, женой этого майора, в Люксе из пистолета застрелил. На почве ревности, мол. Три года всего дали. Прапорщика взорвали в своём же подъезде, подложив взрывчатку в детскую коляску. Даже следователи из Москвы ничего не нашли. Оттого нашу дивизию техасской прозвали. Это вот совсем недавно было: два лейтенанта избили до смерти майора. И что ты думаешь, посадили? На одной стороне городка похороны, на другой – в Люксе свадьба! Лейтенант-то, один из этих двоих, с дочкой командира дивизии дружил… Единственное, что разбушевавшиеся родственники смогли сделать, так это окна в Люксе по вышибать. Лейтенант тот, как ни в чём не бывало, уехал служить в другое место… Это только самые громкие случаи. А сколько ещё здесь безобразий творится. Поговорят-поговорят, да и смолкают…

– Неужели твой отец допустит, чтобы и это так же тихо прошло?!

– Конечно, нет! Только бы с ним всё нормально было.., – Анна замолчала и заплакала. – Это я во всём виновата. Почему тогда не пошла в детский городок? С папкой бы ничего не случилось…

Я стал её успокаивать:

– При чём здесь ты? Не надо вину этого придурка на себя брать. Ты представляешь, что бы было, если бы ты пошла? И я тоже хорош, сам ещё посылал тебя, чтобы ты познакомилась с этим другом. Повторяю, твоей вины здесь нет. Всё произошло из-за меня, не надо было нам так часто встречаться. Муж из-за этого только и взбеленился…

Но тут меня как будто что-то подбросила – я вспомнил строчку из письма Любомирского:

«… адрес пермский будет у меня в кармане очень скоро…».

Я стал лихорадочно думать, откуда Любомирский может взять пермский адрес и тут совершенно отчётливо в памяти всплыл случай, как старший лейтенант Михайлов, медик, вчера брал у меня мой адрес в Перми, мол, при случае заеду, когда будем вместе в Перми. Я тогда ещё не понял, зачем он ему понадобился, ведь друзьями мы не были… Вот оказывается, что они надумали. Вот, кто его друг. На лбу у меня выступила испарина, глаза невольно сделались как два медных пятака, брови стрельнули вверх.

– Что случилось? Что?.. – тоже всполошилась Анна, схватила меня за руку, и я почувствовал, что к ней тоже подполз страх.

Свои догадки я выложил Анне, и уже после этого долго не мог находиться у неё дома. Во-первых, мне надо было идти на стрельбище, а во-вторых, хотелось во что бы то ни стало увидеть старшего лейтенанта Михайлова. Анна сделала попытку отговорить меня от этого шага, мол, мало ли зачем человеку понадобился мой адрес, может, он от чистого сердца?

Я ещё не знал, что скажу своему соседу по лестничной площадке, но в одном его надо было убедить, и чтобы он передал Любомирскому, что между мной и Анной ничего не было – сблизили нас совершенно другие интересы. Как это сделать, чтобы было убедительно, я ещё тогда не представлял.

День прошёл бестолково. Я не мог дождаться окончания стрельб и нервничал. Волнующее чувство, что Анна находится в опасности, что с ней может случиться непоправимое, не покидало меня. Домой я летел, как на крыльях, на так как дорога была всё же дальней, вернулся довольно-таки поздно. Вскоре пришла и Анна. Я искренне обрадовался.

– А я уж, грешным делом, подумала, что после этого письма ты не захочешь со мной встречаться…

– Ты на самом деле так подумала? – Обиделся я, но вдруг понял, что в сложившейся ситуации, обижаться нельзя. – Глупая, неужели ты так плохо обо мне думаешь? Решила, что я способен уйти в тину? Собрать всё хорошее, что есть во мне и выплюнуть? Нет, после этого послания я наоборот почувствовал прилив сил и храбрости. Ведь он не смеет тронуть тебя, пока я буду находиться рядом с тобой. Я каждый день буду теперь встречать и провожать тебя до дома, пусть сунется, столкнётся неизбежно тогда со мной. На новое преступление он не пойдёт. Так мы сможем протянуть довольно долго, а скоро, дай бог, Виктор Викторович из госпиталя выйдет, он что-нибудь придумает. Так что сегодня ты снова ночуешь у меня.

– А как же жена? Ведь она скоро должна приехать. Представляешь, заходит, а мы с тобой одни в квартире…

– Она у меня умница. Если на самом деле прикатит, втроём будем держать оборону.

Мы проговорили ещё несколько минут, потом пошли к Анне домой, чтобы предупредить мать. Анна меня в дом не пустила, оставила в подъезде, мол, матери всё это не очень нравится. Но вышла она из дома несколько в другом настроении. Сказала: