Часть вторая
Госбезопасность – это верность долгу

Глава первая
На фронтах «холодной войны»

В 1974 году в моей жизни произошла знаменательная перемена. Состоялся вызов в Москву, прием в поздний вечерний час у Филиппа Денисовича Бобкова, начальника 5-го управления КГБ СССР. Поступило предложение перейти на работу в центральный аппарат Комитета. Перед тем как уезжать на собеседование в Москву, я посоветовался с начальником управления Алешиным, можно ли мне отказаться от назначения. Я не горел желанием покидать Кемерово, где у меня все складывалось хорошо – и на службе, и в семье. В завершении беседы решили, что лучше всего сослаться на обком партии, возражающий против утечки молодых кадров из Кузбасса.

Я впервые видел Филиппа Денисовича, который был известен, без преувеличения, всему чекистскому коллективу страны. Спустя годы, находясь в союзных республиках, в каждой из них я проводил своеобразный опрос, предлагая своим коллегам из территориальных органов назвать пять первых руководителей КГБ СССР. Желанный ответ не всегда получался, назывались имена двух-трех союзных руководителей: естественно, председателя КГБ, а вторым по счету непременно упоминался Бобков.

Беседа с начальником 5-го управления оказалась интересной. Листая страницы моего личного дела, он показал глубокое знание Кузбасса. Я же, к сожалению, мало интересовался его биографией. К примеру, не знал, что во время Отечественной войны эвакуированный из Донбасса Филипп Бобков окончил среднюю школу в городе Ленинск-Кузнецком и до ухода добровольцем в сибирские дивизии работал секретарем горкома комсомола. Это в шестнадцать-то лет! В это время и примерно в таком же возрасте на ответственной комсомольской работе в Кузбассе находился и В. Семичастный, будущий председатель КГБ СССР.

Я отказывался от выгодного предложения, ссылаясь на малый опыт (десять лет), что могу не справиться с ответственной работой в центре. Ответ меня поразил: «Не справишься – отправим назад, в родную тебе Сибирь. Но твой кругозор все равно расширится, если ты только узнаешь, к кому из руководства какая дверь и зачем открывается». И он был совершенно прав. Не зная, где находится дверь столовой в огромном здании на Лубянке, я целый день был голодным. Бобкову надоело меня убеждать и на заранее подготовленный, как мне казалось, убедительный аргумент о возражении Кемеровского обкома партии он в сердцах произнес: «Вопрос твоего перевода мы не собираемся решать через ЦК партии». Он и здесь был прав: подобных мне «ценных» кадров в Москве без сибиряков было хоть пруд пруди.

Многому я старался научиться у Бобкова, ставшего моим непосредственным руководителем, куратором 2-го отдела, куда меня определили начальником отделения из тринадцати человек, где я оказался самым молодым по возрасту и самым младшим по званию – майором. У Бобкова всегда присутствовали знание глубины рассматриваемой проблемы, ясность мысли, четкость в постановке задач, исключительное владение оперативной обстановкой в любом регионе страны. Сама судьба подарила нам, сотрудникам «пятерки», такого умелого учителя.

В течение десяти лет моя оперативная работа – от начальника отделения до заместителя начальника управления – проходила в критикуемом, шельмуемом, нелюбимом прежними антисоветчиками и нынешними либерал-демократами 5-м управлении КГБ СССР. Моими основными обязанностями стали проблемы межнациональных отношений, борьбы с национализмом, вскрытие и пресечение враждебных акций, проводимых западными спецслужбами против СССР.

2-й отдел осуществлял разработку (совместно с разведкой) враждебных стране зарубежных, националистических и эмигрантских центров. Вместе с республиканскими органами КГБ он организовывал работу по пресечению возникавших в СССР явлений экстремизма, терроризма и сепаратизма на национальной почве. Мой вечно раздражающий, видимый не всегда, но постоянный противник – национализм во всех его проявлениях и окрасках – являлся той силой, в нелегкой борьбе с которой сломали себе шею многие могучие интернационалисты. Сотрудники отдела хорошо владели обстановкой в нашей многонациональной стране, контролировали наиболее серьезные негативные процессы, имевшие националистическую подоплеку, вели оперативные разработки лидеров набиравшего силу национально-освободительного движения. В течение пяти лет я возглавлял 2-й отдел, в котором работало уже до 30 офицеров, представляющих 12 национальностей. Первоклассных специалистов-украинцев оказалось в отделе большинство (В. Шевчук, П. Подгайный, П. Романенко, А. Антощенко, М. Цуркан, Г. Еременко, В. Боржемский, Ю. Балас). Помимо украинцев в отделе были представлены и другие национальности, в частности грузин Д. Поцхверия, туркмен Бабаев, якут В. Гуляев, таджик А. Нигматов, литовец Валуцкас. Каждый из них – яркий представитель своего народа.

Мой подчиненный полтавчанин П. Подгайный обращал внимание, что я не чурался украинства, тянулся ко всему украинскому, подчас пытался, как бы шутя, говорить на языке своих предков. Литовец Эдуардас Эйсмунтас шутливо заметил, что по таким признакам меня легко можно записать и в литовские националисты, так как я интересовался литовской историей и литературой, употреблял в разговоре несколько фраз на литовском языке. Я действительно хорошо знал оперсостав в союзных республиках, старался изучать их обычаи, особенности языка.

Отдел был сильным, сплоченным, высокопрофессиональным, мобильным. Не случайно мои заместители сделали достойную служебную карьеру: Эдуардас Эйсмунтас стал председателем КГБ Литовской ССР; Валерий Лебедев – заместителем председателя КГБ СССР; Анатолий Шиверских – начальником Смоленского управления КГБ. Начальники отделений также имели значительный карьерный рост: Владимир Шевчук впоследствии возглавлял на Украине Волынское управление

КГБ и инспекцию при председателе КГБ Украинской ССР; Петр Романенко направлялся в представительство КГБ СССР в одну из зарубежных стран; Петр Подгайный – начальник 5-го управления КГБ Украинской ССР; Константин Дианов возглавил самостоятельный отдел КГБ СССР; генерал-лейтенант Владимир Левин был управляющим делами ФСБ России.

В должности заместителя начальника 5-го управления в мои обязанности входила организация работы всех 5-х подразделений страны по борьбе с идеологическими диверсиями. Масштабы стали более широкими, чем пресечение активного национализма. Главная задача – довести установки и требования руководства КГБ до исполнителей в борьбе с идеологическими диверсиями спецслужб враждебных СССР империалистических государств. Тогда мы называли их установками Андропова. Лично я знал их наизусть, как верующий произносит «Отче наш». Мы должны были не позволять вовлечение отдельных советских граждан в антиконституционную, противоправную деятельность и бороться за каждого человека, попавшего под враждебное влияние и оказывавшегося в беде. Если не удавалось предупредить преступление, дело доходило до суда. А это уже рассматривалось как брак в чекистской работе.

В депутатском интервью журналисту Леониду Млечину в 1989 году («Новое время», № 27) я подвел промежуточный итог своей службы: «В органах государственной безопасности начинал в период хрущевской оттепели. Мое поколение сотрудников КГБ воспитывалось в духе героических традиций, заложенных при создании спецслужб Владимиром Ильичем Лениным и Феликсом Эдмундовичем Дзержинским. С полной уверенностью могу сказать, что я и мои коллеги не имели ничего общего с репрессивной организацией, которая участвовала в беззаконии в годы культа личности Иосифа Виссарионовича Сталина. Мы мундиры инквизиторов из НКВД не примеряли».

Кроме того, половина моей службы пришлась на период школы Юрия Владимировича Андропова. В среде сотрудников КГБ укоренялся вдумчивый, гуманистический, политически выверенный подход к методам деятельности, воспитывалось строгое законопослушание.

Что представляло собой 5-е управление? Любое государство призвано обеспечивать свою внутреннюю безопасность, защищать конституционный строй, гражданское общество от враждебного воздействия.

Со времен Гражданской войны в рамках органов госбезопасности функционировали секретно-политические отделы, занимавшиеся внутренними проблемами: они контролировали сторонников эксплуататорских классов, остатки ликвидированных политических партий, их контакты с белоэмигрантскими, буржуазно-националистическими, террористическими зарубежными центрами. Можно сказать, что осуществлялся традиционный бессмертный политический сыск. Но в последние годы он занимал меньшее значение, чем масштабы контрразведывательной деятельности КГБ по пресечению идеологических диверсий на фронтах «холодной войны». Иностранные спецслужбы не скрывали, что ведущаяся психологическая война является чрезвычайно важным оружием для содействия диссидентству и предательству среди определенной категории советских граждан; она способна подорвать социалистическую мораль, нравственные основы общества, привести к идеологической эрозии и спровоцировать разрушение защитных инстинктов страны.

Особую опасность представляли националистические центры, которые в годы горбачевской перестройки были использованы западными спецслужбами для разжигания идеологии национализма, межнациональной розни на территории союзных республик.

Спецслужбы зарубежных стран втягивали органы КГБ в затяжную идеологическую борьбу, применяя весь спектр присущих им силовых методов и форм деятельности.

В годы руководства КГБ СССР Андроповым и Чебриковым утверждалось, что источники основных угроз безопасности страны находились за ее пределами. Зарубежные спецслужбы сделали все для того, чтобы перенести на территорию нашей страны методы «холодной войны», делая ставку на подрыв изнутри основ политического и экономического строя.

Сотрудники 5-х подразделений проводили политический анализ сложившегося положения, изучали причины возникновения вредных последствий деятельности идеологических противников, осуществляли контроль и пресечение негативных процессов в стране. Основное место в брежневско-андропов-ские годы занимали не репрессии, а локализация, разложение и раскол возникающих группировок, компрометация их вдохновителей, отрыв от них политически незрелых, явно заблуждающихся лиц.

Антиобщественные элементы прикрывали свою деятельность фразеологией правозащитников, рядились в шкуру патриотов, борцов с последствиями культа личности, радетелей расширения демократии и возврата к истинно социалистическим ценностям. Они высказывали несогласие с существующим строем в нашей стране, национальной политикой и линией партии в вопросах свободы творчества, настаивали на необходимости перестройки социалистического общества по образцу буржуазных демократий, стимулировали эмиграционные настроения.

Контрразведывательную работу по срыву идеологических диверсий органы КГБ вели в тех случаях, когда подрывные акции осуществлялись против советского государства с участием спецслужб противника, использующих специальные формы и методы. Велась непримиримая «холодная война», а это значило, что с нами сражался вышколенный, умеющий думать противник.

Историки не без основания считают, что «холодная война» началась сразу же после окончания Великой Отечественной войны с выступления в 1946 году английского премьера У. Черчилля в военном колледже в Фултоне. И. Сталин в ответах корреспонденту «Правды» расценивал эту речь как «опасный акт», «нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, в противном случае возможна война». И она началась – «холодная» вперемежку с американской агрессией на разных континентах нашей планеты.

Спецслужбы империалистических государств посылали своим единомышленникам в СССР такие директивы: «Используйте в своих интересах отдельные политические моменты, которые несут в себе происходящие перемены: расширение гласности, критики и самокритики, более жесткий контроль за соблюдением законности, обеспечением прав человека и т. п.

Генеральное направление борьбы есть наступательные действия, в которые необходимо вовлекать широкие круги различных слоев народа, прибегая от простейших к более сложным формам борьбы. Каждому социальному бунту или недовольству необходимо немедленно придавать национальный характер. Национально-политические цели должны быть доминирующими мотивами, даже если первопричина была не в этом».

После смерти Сталина происходил коренной поворот в карательной политике государства. Хрущев, заявляя об отсутствии политических заключенных в стране, одновременно ставил вопрос: «Как же быть с теми, кто высказывает свое, отличное от других, мнение? Мы стоим за то, чтобы в таких случаях применялись не репрессии, а ленинские методы убеждения и разъяснения». Правда, к концу хрущевской оттепели автократизм и волюнтаризм нового вождя проявились в такой степени, что сотрудников КГБ призывали не только вылавливать явных антисоветчиков, но и собирать информацию о распространителях политически вредных измышлений, любителях анекдотов, примерно таких: «Успехи колхозного сельского хозяйства таковы, что посевную ведут в СССР, а урожай собирают в Канаде». К счастью, такая практика была короткой. Она исчезла сама собой, когда у власти не стало Хрущева.

Следует сказать о некоторой закономерности: при очередной смене лидера КПСС органы КГБ подвергались обязательной критике, дискриминации и смене руководства. Чем больше выливалось грязи на структуры Комитета, тем сильнее вождь укреплял свои позиции. В итоге все возвращалось на круги своя, к традиционному стремлению обязать органы работать под диктовку верховной военной власти.

Свое руководство КГБ СССР Андропов начинал с образования самостоятельного 5-го управления, ставшего головным подразделением в системе органов госбезопасности по борьбе с идеологическими диверсиями. Он понимал, что влияние противника на умы и души советских людей, идейная эрозия в духовной сфере смертельно опасны для страны.

С позиции прошедших лет сейчас отчетливо представляется главенствующая роль сотрудников управления, которое в годы «холодной войны» занималось внешними и внутренними проблемами, грозящими расшатать основы социалистического строя. Советские люди в реальной жизни сталкивались не с разведкой или контрразведкой, а в большей мере с террором, массовыми беспорядками, всякими зарубежными НТС, ОУН, дашнакцутюн и проч., тревогами по «пятой линии», сотрудники которой видели жизнь не из окон Лубянки.

После ХХ съезда партии, разоблачения культа личности органы КГБ становились на путь строгого соблюдения законности. Но в то же время в действующем уголовном кодексе страны вплоть до 1989 года предусматривалась уголовная ответственность за антисоветскую агитацию и пропаганду. Кроме того, к лишению свободы приговаривались и за клевету на существующий государственный и общественный строй. Диспозиции указанных статей были нечеткими, давали возможность относить к антисоветским или клеветническим разнообразные высказывания, проявления и действия. Предоставлялся широкий простор субъективности в судебных приговорах, зачастую порождавших преследование конкретных лиц за несогласие с государственным строем, критику административно-бюрократической системы.

Надо признать, что еще до устранения статьи УК «Антисоветская агитация и пропаганда» практика ее применения в стране постоянно снижалась. На протяжении 1956–1966 годов по этой статье было осуждено 676, с 1966 по 1970 год – 295, в 1981–1985 годах – 150 человек. На Украине с 1987 года, в последние годы Советской власти, не было случаев привлечения граждан к уголовной ответственности за антисоветскую агитацию и пропаганду. Это явление – результат демократических преобразований нашего общества, существенного изменения в годы горбачевской перестройки карательной политики Коммунистической партии и органов госбезопасности.

Необъективность критиков КГБ состояла в том, что чекисты вынуждены были действовать, руководствуясь недемократическими законами. На Съезде народных депутатов СССР я сам голосовал за то, чтобы была отменена злополучная статья Уголовного кодекса «Антисоветская агитация и пропаганда». Политика горбачевской перестройки привела к тому, что общество поняло абсурдность подобного рода законодательных актов.

Возникает вопрос: а кто эту статью вводил? При какой системе? Это нынче мы можем задавать подобные вопросы. Но не сбрасывайте со счетов, что КГБ и другие правоохранительные органы должны были работать на основе существующих законодательных актов, строго их исполнять. Я не сторонник обелять все и всех подряд, но считаю неверным утверждение о том, что во всех нарушениях законности в стране виноватыми оказывались органы безопасности.

Недавно в судопроизводство была введена уголовная ответственность за различные формы экстремизма. Действительность такова, что многие действия властей, чиновников, журналистов трактуются как экстремистские из-за размытого, сомнительного понятия экстремизма. Поверьте моему профессиональному чутью: применение этих норм Уголовного кодекса принесет больше несчастий, чем существовавшая ответственность за клевету на советский государственный и общественный строй.