Двоечник. Алхимик

Весь день вчера он учил, старался учить эту дурацкую химию. Не успел. И вот он, звонок. Звонок на урок. Сел. Весь класс затих. Сидят, водят носами, по строчкам учебников и тетрадок. Учат. Читают.

– Дайте, ребята, дайте хоть глянуть. Всё из головы вылетело. Даже тему забыл. Да и не знал. Дайте почитать. Ну, хоть что-нибудь. Хоть две строчки. Последний урок. Четвертные. А нет ни одной отметки. Дайте хоть заглянуть в книжку… Никто не даёт. Опять будет двойка…

… И тут он проснулся. С огромным облегчением вздохнул. Приготовил *Любаву,* печатную машинку. …Подержал в руках, погладил, поставил на полку, свежую книгу рассказов, новенькую, пахнущую типографской краской. Улыбнулся.

Улыбнулся, но с какой-то глубокой, глубинной грустью.

Потом обрадовался как ребёнок, что не нужно учить реакции, формулы, что не получит позорную двойку, что не будет стоять у доски, в субботу, а Зинка, дразнилка, подлиза, не будет выступать, и, опять позорить его на классном собрании.

… Ему стало легко.

Ему стало грустно.

Ему стало очень грустно…

… А внизу, в саду, под цветущей черешней, бегает его любимая внучка, гладит босыми пяточками зелёную травку.

Старший внук сидит в виноградной беседке и внимательно читает эту самую химию…

Не в деда пошёл…

Ах, как это близко.

Ох…

Как же это далеко…

Объявление

Дышлёва Катя. Продам козу. Катю. Дошлая. Цена по сгоде. Село Многоречье, Спрашивать Дышлёву Катю.

Обявление

Продаёця козы, котныя, котни, сыло соколине на улыця фрунзы № 7 шишкыный

Сон зелёной лошади

Отчёт о командировке в Киев, Одессу.

И бывает же такое.

Спит себе лошадь и видит сон. Сон хороший, лошадиный… говорят же, что не только лошади способны уноситься в мир иной, но не на совсем, по делу, почти служебная командировка. Посмотреть и убедиться в правоте, своих мудрых мыслей.

Зовут её Кукла. Правда, у неё был только цвет гривы и хвост, такой светлый, рыжий, золотистый, красивый как у игрушечной куклы. Была такая игрушка,– кукла голыш, так её и звали и все знали. Голыш да голыш, без тряпочек и ничего зазорного для детей не показывала, и, вот, у неё только волосы были такие же, как и у нашей лошадки, имени тоже Кукла, тёзка значит. Это у неё, у нашей, от солнышка и жизни хорошей она вся как одуванчик, серебристого свечения, от самой гривы, и, почти до звонких, когда то, копыт. Спит лошадь, Кукла прямо здесь у вокзала.

… Если сказать, что Одесса красивый город – одесситы побьют, это и так ясно. И вот лошадь видит, что здесь много уютных уголков, с газончиками и старыми домами, которые видели и помнят ох как много, прошедшего и ушедшего.

Эти уголки напоминают такие же уютные горки, газончики, розы, Тарханкута, где камни, – скалы, целые горы с пещерами, арками, и внутренними бухточками. И уж таак красиво, что хочется скорее поехать в Севастополь, Тарханкут, Керчь. И заснуть там, на газончике – пригорке. Или просто побродить по этим ласкающим глаз красотам.

Почему зелёная лошадь, да и вообще – сон…

… А, и было, ведь помню, точно было это очень, оочень давно.

Этим новаторам, киношникам, авторам сценария, кинематографического, совсем мало – кому двадцать от роду, кому ещё меньше, когда их родители осчастливили на такую весёлую жизнь. Теперь они работали на М.Ф. Молочная ферма. Колхоза. Говорили все, что туда идут люди по призванию – святая, правда. И жизнь среди коров и лошадей ох, ой, уух и весёлая. Поговорить и то не с кем. Утренняя дойка, – в четыре.

… Ей бы ещё поспать, да потягушечки, устроить как в детстве, да погладить своё молодое упругое тело, ладошкой ласкового мужа, … да где он.

До станицы километры, не дотилипаешь, туда эти двенадцать километров. Там танцы, женихи. Ах, мама, ладно. Мечты, мечты и никакой сладости.

А вот она и радость и сладость.

… Пришла молодая доярочка, в коровник, с ведром, стульчик маленький, принесла с собой, села, пристроилась, сделала ей, бурёнке массаж, двумя ладонями и говорит – Зорька, ножку! Стань поудобнее, а она спросонья не поняла, ласковой речи, да хвостом как хлыстом, цыганского кнута, из сыромятной бычьей кожи, со всего маху, как будто я не я, и коровка не моя, и ещё туча комаров, с вожаком оводом, прилетели с рисовых чеков.

… А с ней, бурёнкой, кормилицей, держи ухо востро, не шуми, не кричи, – молочко не даст. Особенно, которые молозиво, для сосунков прячут, так что терпишь и ласково с ней ведёшь переговоры, с кем же ещё поговорить, здесь, так сердечно по душам.

Вечером гармошка, танцы, и те немногие девчата, а ребят вообще раз, два и больше нема, как говорят казаки на Кубани.

Иногда, очень редко привозили кино к ним на эту ферму, приезжали с других ферм, – С Т Ф, К. Ф. Или просто острова цивилизаций в степи, где люди работали на откорме свиней, доили коровок, и взращивали работных лошадей, скаковых им не доверяли.

… И, вот зав клубом. Он же художник, он писал объявления афиши, он же выпускал, запускал молнии, в карикатурах на тех, кто не отдаёт душу и тело во имя работы для строителей развёрнутого строительства, пока ещё Социализма.

Вечерами, он же давал жару, на гармошке, танцевали, а в хорошее настроение, на четвертушке немецкого аккордеона, ещё и пели, но основная работа, его – был и скотник. Возил зелёную массу коровкам, убирал навоз, ну лепёшки, бурёнки оставляют там же от хорошей жизни. И вот места, ну, туалет, канавка бетонная, размером напоминал Керченский пролив и шириной и глубина.

Это всё нужно было очищать. И на одноколёсной тачке, увозить в нужное место, ну, не далеко, и километра не было. Рядом.

… В свободное время, а его и не было, только белая или чёрная ночь, как потом случилось. Приходилось ещё помогать матери и отчиму, выращивать в огороде картошку, кукурузу. Правда было ходили и на колхозные поля за кукурузой вечером, ломали кочаны и варили в казанах на костре. Красота, и вкусно, сила была от таких деликатесов, как у быков, которые иногда и с плугом почти бегали, так шустро.

… И вот, однажды.

Что брякнуло ему в голову и брату, да ещё таким же коллегой скотником, грамотным, он уже умудрился, окончил полную школу, пять классов, хвалился, что родители больше не пустили, хватит, говорят, быкам хвосты крутить и той грамоты, а учётчики на ферме умеют считать у всех, трудодни. Быки не будут радоваться и хохотать от счастья. Им люцерку подавай, да отруби, они тогда при силе будут. И кнута не нужно, бегут как зайцы от огня.

… И, вот, эти три, почти богатыря, – решили, посмешить, ну повеселить такой шуткой и себя, конечно, и молодёжь, которой было совсем мало. Сочинили, а потом и написали объявление о том, что в их клубе, в комнате отдыха будет фильм. И не более и не менее, как, сон зелёной лошади, вот это дааа – героям труда, такая награда.

Пришли даже с другой, не нашей станицы Славянской, а эта была совсем рядом, всего три километра, – Анастасиевская.

… Публика, да и сами выдумщики,– режиссёры почти, этого фильма тогда не знали, что есть Петров, ещё и Водкин. А. У нас и своих и Петровых и Водкиных, пьющих прямо из горлышка, были, проживали, правда, в самой станице, не на ферме. И такой шедевр, купание красного коня, не знали, не ведали, не видели, что существуют настоящие художники, которые могут увидеть и передать мир таким – коня оранжевым, или красным, вообще каким хотят.

Другие же смотрят потом долго, на этот увиденный, только ими, этими художниками. А теперь вот удивляются как они до того сами не достукались. Иногда художники, талантливые всю свою жизнь бедствуют, изобретателей сжигают на кострах, некоторых талантливых просто в упор не видят, а жёны пилят, где зарплата, а, и Петрова и Водкина, приняли, заплатили, за бугор отправили, как ценность великую, эту картину.