Кулёмка

В кабинете директора был отмечен вторник, а среда праздник – он едет домой. Домой, скорее домой и не возвращаться больше сюда совсем, никогда. Директором ему ещё не приходилось работать, да и работа ли это была?

Валосердин, валокардин, он и названий этих никогда не знал, ни ведал, но после очередного крупного совещания, в управлении культуры, и не только, он принимал эти успокаивающие душу и тело капли.

Но было и то, что там, даже в пору развала страны, можно получить деньги для самого необходимого. Можно добиться и щедрые обещания от самого мэра города. Но вот чего здесь никогда здесь не было – так это в культуре – культуры.

Он несколько раз уже приезжал трамвайчиком на вокзал. Долго стоял на перроне и, когда видел на пассажирском, скором поезде, голубую стрелу с чайками на занавесочках, и самое красивое, самое солнечное слово – Севастополь, невольно наворачивались слёзы. И он проулками, окраинами, чтоб хоть немного успокоиться, пешком возвращался в город, в свой кабинет…

Понимал, что там, дома, ещё хуже. Ещё труднее. Здесь первый раз за три месяца, но выдали скромную получку, а там вообще нет, ни работы и, конечно зарплаты. А его дочь окончила школу, сын тоже на подходе. Куда им и за что учить…

И он, директор, художник, высшей творческой категории, международник… оказался не у дел.

Был там, дома, в Крыму, огромный художественный комбинат, где они раньше трудились, почти тысяча скульпторов, живописцев, графиков, прикладников – все оказались у пустого причала…

С этими весёлыми мыслями, он оказался в самом центре города.

Увидел маленькую девочку похожую на его внучку, её тихонечко вели по ступенькам. И он подумал – ещё три дня и дома, в тёплом, когда то уютном краю он будет водить по горам и гладить её макушку с золотистыми завитушками на висках…А может, вдруг что изменилось и не нужно будет возвращаться в этот зябкий, холодный край…

… Девочка сошла вниз и, потихоньку – потихонечку, перешли на другую сторону и, вдруг голос…

– Дед, куда ты пошёл…

Притих дед. Вот надо же, как будто голос дочери. И слово так, как обычно внучка его окликала. Так чётко и громко – дед! Она, правда, другие слова ещё и не умела говорить, а ему было радостно, что она его первого окликала, почти по имени… так чётко и ясно.

Надо же, галюныы, галюны.

… Вдруг снова голос девочки.

Дед! А потом внучка,

– Дед!!!

Дед, ну куда ты побёг?

Нее, это уж совсем. Их дед, а точнее прадед, Курской губернии, всегда так говорил, куды ты побёг…

И они смеялись. Говорили и правнучка будет говорить…бяги, бяги, чаво, побёг…

А голос сильнее.

– Куда – же ты, внучка по тебе скучает, позови, внученька, позови дедушку.

И слышу опять такое внятное и чёткое,

– Дед, дед, дее – дяяа…

Не выдерживаю. Оглядываюсь…Никого…Они и я.

Странно…Повертел головой…Вижу. Идёт по другой стороне проспекта – улицы, на меня не смотрят, а впереди недалеко от них, мамы и девочки, идёт и не оглядывается, дед совсем ещё не старый, лет пятьдесят, может глуховат, как – будто ещё и рано – 50 …

Нет, не галюники…

… Зовут, зовут, но только, ни меня.

– Деедя, – деее,…А потом уже погромче.

– Коль, ну ты что оглох, внучка кричит, кричит, а ты что, не слышишь, что ли?

А я стою и смотрю. Дед Коля, но не я…

Надо же такое совпадение…

Переутомился. Соскучился. Ничего, завтра домой. По крайней мере, это лучше, чем галюны. Такое в их управлении было, после совещания…не доведи Боже и нам тоже…

Наступило и завтра, а точнее сегодня. Вечерний поезд. А сейчас ушёл. Сейчас ушёл. Опоздал…

А завтра, ой скорее бы это завтра, всего сутки и ты дома…

А пока директор со стажем три месяца, первой зарплаты, мизерной зарплаты, но радость почти распирала его, совсем не богатырскую грудь от таких обещаний, самого мэра. Он ещё тогда не знал, не ведал, что они люди, они могут ошибаться, они могут обещать. Но. Представить себе не мог, даже подумать, что они иногда играют в большие игры. Такие скверные, злые, и, совсем не игрушки…

Это было потом, а сейчас… Надежды на лучшее…они все будут вместе, будет весело, как и раньше.

Поужинать и спать, спать, что бы к вечеру…оп – ля и… – дома.

Он умудрился даже побывать у коллеги, директора парка, и тихонько двигался, топал к себе…почти домой, в общежитие с радужной надеждой, на хорошее жильё, которое обещал ему сам мэр, в присутствии его начальника управления культуры.

В это время дня, народу было всегда мало. Никого. Впереди ехала, катила маленькая колясочка. Красивая колясочка. Красивая русая мама или бабушка. А в колясочке маленькая красивая Кулёмка… Она вертела головкой, живой ребёнок, живые маленькие глазки. Шустрые глазки, ох и сожгут эти глазки не одно ещё сердце, умного, красивого, как и сама. Такие глазки светятся победой и радостью. Они всегда горят. Если ты можешь дать другому, огонь жизни. И вот этот огонёк глянул на деда. Дед улыбнулся, моргнул, кивнул своей седой шевелюрой, правда, бывшей, с проплешинкой, и так стало радостно обоим, – она увидела, почувствовала, что дед ей очень рад. А дед опять увидел свою внучку.

Но вдруг от колясочки отвалилось колёсико и кувыркнулось в сторону, покатилось в траву. Дед, конечно, поднял. Прибавил шагу, колёса были на месте, потом поравнялся, обогнал – глядь, а переднего колёсика – то и нет…

– Посмотрите, не ваша запаска…

Бабушка – мама посмотрела на деда, на коляску, снова измерила взглядом всех и коляску… опустила руки, что бы проверить, а… коляска пошла – поехала боком…

Ой, наша, колесо… вцепилась руками, как только могла крепко, – будто это её драгоценность – внучку с коляской унесёт Змей Гаврилыч,… за моря, за леса, в страну тысячи озёр, в жуткую страну, где только море, песок да ветер. И змеюки ползучие шипят. Вся это красота была лишь на красивом лице мамы-бабушки. Но также быстро она собралась с мыслями и глянула на деда, на внучку и поняла, будет греметь, но не чешуя – шипящих, и летящих, ползающих гадов, а будут греметь фанфары, перед красивым Дворцом, когда принц поведёт её внучку под белы руки прнять обручальное кольцо. И запрыгало, забилось, сердце бабушки – мамы.

– Ой, да что это я, совсем растерялась… задумалась…

– Ничего, ничего, это хорошо, когда хоть иногда думают…Вы подержите покрепче, я сейчас одену…

Бросил в сторону куртку, бумаги с папкой на травку, и.

– Ой, дайте, я подержу, куда вы?

– Ничего уже тепло, а в куртке неудобно, да и тепло – конец марта…

Он с трудом прикрепил колесо, пощёлкал стопорным полукольцом, крутанул им влево вправо, всё в норме, держится и работает…исправная красивая коляска, сидит в ней красивая внучка, оказывается мама на работе, а вот они гуляют, дышат, румянец нагуливают, Вот мы с внучкой едем к маме, она в первой школе преподаёт.

– Да у меня тоже внучка.

– А я и думаю, те, у кого внуки, они и сами другие, добрее, что ли. Сколько вашей?

– Два.

– А моей – год и семь месяцев…Похоже на нашу.. Такая же беленькая.

– Ой, спасибо вам… А где же они, здесь?

– Нет, далеко.

– Ааа …

– Понимаю, скучаете. Как вашу зовут – величают?

– Да вы знаете, она у нас родилась в мае, мы её и назвали…в честь победы.

– Виктория, если просто – Вика…

Вика…Викулька. Кулечка. Кулёмка…

– Как здорово. Это же надо придумать, и в словаре такого не прочитаешь. Вы не писатель?

– Нет, а я тоже работал в вашей первой школе. Там был филиал художественной школы. Преподавал скульптуру, прикладное, композицию.

– Надо же…

– А писать? Да так, гимнастика ума – сотрудник, внештатный, в областной партийной газете.

– Знаете, есть такая рубрика о людях хороших, а в отделе культуры – обзор выставок, о художниках. Разное бывает. Получается, говорят в редакции. В общем хобби…

– Ну и ну!

– Кто – то тренирует мышцы, а иные мысли, ум, редко когда тренируют и то и другое. Но бывает.

– Внученька, дедушка нам колясочку исправил, скажи спасибо!

– Бабушка, а что у дедушки глазки на мокром месте?

– Нет, моя маленькая, это ветер, ветер радости, видишь тёплая весна. А дедушка скоро поедет к своей внучке, далеко – далеко, в Крым. Там тепло…

– Это же надо так: Вика, Викуля, Кулечка, Кулёмка…

Внучка снова, но уже шёпотом:

– Бабушкаа, смотри, снова глазки блестят…

– Нет, бабушка, это слёзки.

– Вот видишь? Ветерок, и у меня слёзки… Да, и глаза, – школа, тетрадки, а потом глазки, ветер. Нет, внучка, это ветер…

Это ветерок нашей радости…

В самое сердце.

Сейчас, когда вы ещё в колясочке, …

Покатилось колёсико…

Потом, когда ты оденешь фату.

Куда покатится это колесо, уже не колёсико…

Этот ветер.

И, когда мы уже седые – седые, нужно колёсико…

– Рука.

– Слово…

Ласковое слово внимания…

Тёплая рука, Души, такой вот Кулёмочки…

– Мороз.

Снежные иглы старости, не греют,

Не гладят тебя.

А ты уже согрет этой тёплой ласковой рукой.

*

Прошли годы.

… Внучка уехала в страну зеркальных озёр. Вышла замуж, окончила высшее, пятилетнее образование, – дизайнер. На их, финском, защитилась.

Сдала экзамены – разговорная речь, в Германии, знаменитая фирма, на стажировку, дизайнер, но там в этой фирме только английский…на английском защитилась и пригласили остаться там работать…

Вот она, ласковая рука Кулёмки.

22 апреля. 1996г.

Лисёнок

Как он остался один вспомнить и сейчас трудно. Мать – лиса, охотилась в дальнем лесу. Там была большая гора соломы – самое лучшее место охоты на мышей. И всегда приносила лисятам, потом играли, отнимали друг у друга и долго бегали по полянкам, в надежде найти и поймать хоть одного мышонка.

… Лиса играла с другими малышами, и, почуяв приближение опасности, быстро ушли в нору…Братья и сёстры успели…

… А для него – самого маленького лисёнка, – погасло солнце. Почернел лес. Исчезли мать, братья, сёстры.

Что-то давило, трудно было дышать, и его держали чьи – то сильные лапы, поднимали высоко над землёй. Было страшно. Он знал, что сейчас его съедят, иначе зачем его поймали. И уносят, видимо к большой норе. Будут играть с ним, как они играли с мышатами. Потом разорвут, как они ловили и грызли жучков и всякую мелкую бегающую, ползающую живность около своей норки…

Но его несли. Давили, но не спешили даже рассматривали, поднося близко к глазам, дышали каким – то вонючим дымом. Но это был не тот дым, дым костра туристов или охотников, от этого он стал задыхаться.

Странные эти звери на двух ногах, зачем этот дым, у них тоже, наверное, слезятся глаза, уходит сознание, но они пускают этот дым даже из ноздрей. Как у странных чудовищ каменного века…

Этот двуногий зверь, нёс его к своей норе…значит – детям. Будут играться, но потом…Страшно подумать…Он не готов был понять это. Мать ему ничего об этом не говорила…

Лапы держали крепко, иногда они расслаблялись, и лисёнок рвался удрать, хватануть зубами за его лапы. Но снова сжимали свои когти и было очень больно и трудно дышать.

Прошли поляну, где ещё вчера всем своим выводком ловили всякую мелочь. И, конечно играли между собой.

Мать отец, учили видеть и слышать опасность, запахи, ветер, и, конечно, охотников, собак. Тогда солнышко садилось за высокий большой косогор и уже нужно было возвращаться к норе. Вечернюю охоту им ещё не показывали, они были ещё малы. Игры, уловки, реакция – начальная и основная их школа.

А вот и ручей – самая лучшая охота и добыча, доступная их возрасту…

Все бывали там и утром, но солнышко поднималось, спешили в норку, отец уходил один, и всегда приносил им пищу.

Лисёнок знал, что есть суббота, воскресенье – много туристов, охотников, нужно держать ухо востро…

Забыл.

Заигрался.

И вот она – неизвестность и страх.

А теперь…

Эти звери, двуногие, несли рюкзаки, и его самого.

А вот и конец этого длинного и мучительного путешествия. Его крепко держали за шею эти большие лапы мужика. Он теперь был в лесу на полянке, совсем не далеко от их норки, где он ещё недавно был у себя дома.

Его вытащили из мешка, привязали за лапу и одели ошейник.

Стояла большая белая машина и две маленьких девочки смотрели и что – то говорили лисёнку. Видимо их отец показал лисёнка и сказал, что он хочет кушать. Девочки маленькая Верочка и чуть постарше Нина. Они достали из своих кулёчков коробочки, и потихоньку положили кусочки лисёнку. Маленькая Верочка долго смотрела на лисёнка, потом глянула под ноги и увидела цветы, совсем рядом около хвостика лисёнка.

Она была, ну совсем маленькая, и говорить ещё не могла, а только часто пела маа и всё, но шустро бегала, и ей мешала трава и бугорочки земли. Но когда увидела цветы стала танцевать, смеялась и пальчиками показывала, смотрите, это же цветы! Топала ножками, двигала своей попочкой, и танцевальные движения, которые могут только такие маленькие счастливые и солнечные дети.

Подошли родители. Дед удивился, что такая малышка выражает восторг от этих цветочков таким вот образом. Сказал, что ребёнок очень музыкален, и не помнит случая, что бы дети в таком возрасте так выражали свой восторг. Он, дед, сказал, малышка мудрая и способная, как её папа. Назвал её Верой Дмитриевной, и рассказал смешную историю, как он был в дальней командировке и послал телеграмму сыночку, её папе, и написал полностью его имя и отчество. …Почтальон в деревне пришёл, принёс телеграмму и зовёт у калитки их дома.

– Дмитрий Николаевич, вам телеграмма. Бабушка вышла и говорит, что у них нет никакого Дмитрия Николаевича. Тогда почтальон прочитала полностью фамилию имя и отчество, бабушка рассмеялась и сказала, что он не может расписаться за телеграмму… потому, что ему сегодня исполнилось всего два месяца. Все посмеялись, а сынок действительно вырос достойным, что бы его так величали. Вот теперь и внучка растёт необыкновенно талантливая. Потом папа, этот мужик, который тащил так лисёнка, стоял и все смотрели на него, бедного лисёнка. И что с ним будет? Теперь.

А их папа рассказал, что этого лисёнка он взял у ребят, которые его поймали. Правда, пацанятам он подарил целый кулёк конфет.

Лисёнка девочки потом кормили своими сладостями, но он ничего этого не хотел.

А маленьким и большим нужно было подумать, что теперь с ним делать.

Подошёл дед и тоже долго смотрел на лисёнка. Он лежал спокойно, но когда девочки пытались его погладить – он сначала дёргал своими губами, скалил зубы, как злая собака на цепи, и пытался цапнуть за пальцы старшую девочку.

Дед знал, что здесь, совсем рядом в лесу, пионерский лагерь. Вот туда его мы и отнесём, подарим. У них всегда были маленькие зоопарки. Кошки, собаки, а прошлым летом, было чудо.

Зимой домики пустовали, и под терраской одного дома лиса умудрилась вывести целое потомство лисят.

Дед с двумя внучками пошли, побрели по лесной, по ровной дорожке в лагерь.

Встретили их там, конечно весело. В лагере на весь лес неслись пионерские радостные, бодрящие песни. И, маленькая, но удаленькая Верочка, начала свои танцевальные ритмы и пируэты… Пионервожатая рассмеялась и сказала, что она хоть и не пионер, но её взяли бы в свой ансамбль песни и пляски, поехали бы на гастроли в свой областной город. Все окружившие нас ребята хлопали в ладоши, а малышка, выдавала свои неповторимые весёлые смешные и, почти конкурсные танцы.

Дед объяснил цель визита.

Пионеры, перебивая свою старшую вожатую, рассказали о своём зверинце – почти зоопарке…Горькую судьбу лисицы и её малышей.

… Приехала первая смена ребят в лагерь. Они обрадовались, увидев под крыльцом своего корпуса, живую лису и маленьких её детёнышей. Потом вожатая с большим трудом сказала, что лисицу пришлось отвезти в город, вместе с лисятами, потому,… потому, что… ребята, какие-то, может и не наши, а деревенские, одного лисёнка убили и бросили в гнёздышко, под корпусом, где она, их мама вывела, когда ещё лагерь пустовал, а сторож потихоньку подкармливал.

Попривыкли лисята, к тому, что люди их кормят, не обижают.

Пришлось потом отвезти в город, там, в детском парке, уже есть живой уголок, и лисица с лисятами живёт теперь там.

Слёзы лисицы

Лагерь они покинули как то тихо, молча. Отошли, помахали своими ладошками ребятам и вожатой.

Шли молча, тихо, но непонятно было, а скорее, чувствовали и малыши и дед. Визит оказался злым, хотя там и песенки весёлые, и встретили их весело. Рассказали всё маме и задумались, что же теперь делать с этим лисёнком. Конечно, было бы здорово, отвезти в город, подарить детскому парку, а потом приходить и приносить вкусные подарки своему почти подкидышу. Все, кроме

Верочки были согласны. А она всё пыталась его угощать хрустящими чипсами, потому, что сама их любила и угощала всегда и дедушку и бабушку. Но лисёнок каждый раз, когда она совала ему очень близко к мордочке, морщил нос, пытался рычать и кусать всех, кто очень близко приближался к его мордочке.

У костра сидели долго, потом кушали, играли на поляночке, а дедушка рассказал всем и, конечно малышам, что зоопарк – радость детям, а для зверюшек, птиц и просто даже домашних – это плен. Тюрьма. Птицы должны летать, зверюшки, бегать по лесу, рыбкам хорошо, привольно в речке, в море, наконец океан.

Приехали домой грустные.

Лисёнка девочки полюбили, и, когда в лесу нашли небольшую норку, отпустили лисёнка, а он, молодец, сразу сообразил и быстро ушёл в глубокую нору, дед сказал, что может это и был их дом, там и папа и мама уже искали его, лисёнка, потому что родители всегда любят и берегут своих малышей, даже, когда они уже большие. А теперь в их домике – норке, они празднуют встречу.

Дедушка ушёл в свою комнату и долго перебирал свои бумаги и пакеты в чёрных конвертах. Он принёс фотографию, старую, но хорошо сохранившуюся, коричневую. Там на ней было хорошо видна мордочка лисицы, фотографировал, своим зенитом – С, в студенческие годы. Художественное училище, где их обучали редкому искусству,– художник, резчик по кости. Они тогда проходили пленерную практику, работали в московском зоопарке,– рисовали и лепили бедных обитателей, которые совсем не царствовали в хоть иногда больших и, как казалось красивых, но, клетках, загонах, вольерах, и можно было видеть, каково там, в таком сжатом пространстве, совсем не весело, как зрителям.

Крупным планом был сделан этот снимок Портрет, говорил дед. Она была за металлической чёрной сеткой.

… Дед долго спрашивал что они, дети, видят и долго добивался, что бы все – и мама и папа и Ниночка, сказали, что и как они видят эту лисью головку. Но потом всё – таки решили, папа сказал, что грустная, головка как – то набок, но когда дед показал, что и они потом рассмотрели – у лисицы были в глазках слёзы. Все, конечно, удивились, даже папа, как это – лисица плачет.

Потом поняли.

Клетка, даже золотая – тюрьма.

Это страшно.

… Дедушка с папой немного отвлекли малышек, потом посоветовались и рассказал, страшное, но поучительное…