Тамбовцев требовал, чтобы командировка произведена была, согласно указам Военной коллегии, по очереди и разослал об этом всем сотникам письменные предписания, но сотники их не приняли под предлогом того, что они люди неграмотные и нерегулярные и исполнять могут без письменных приказов. Тамбовцев четыре раза собирал круги, но безуспешно; казаки просили разрешения отправить в Петербург депутацию с просьбой об отмене очередной службы. Уступая общему желанию, атаман согласился на отправление депутации, но избранные им лица не были приняты войском, требовавшим, чтобы во главе депутации был послан сотник Иван Кирпичников, казаки Беляев, Казаркин и другие сторонники войсковых интересов. Атаман отвечал, что Кирпичникова послать не может, так как он штрафованный, и предлагал своих, но казаки упирались. Среди происшедшего разногласия сотники Тимофей Севрюгин, Федот Марковцев и десять человек казаков, не спрашивая разрешения войсковой канцелярии, но с согласия всего войска, отправились в Петербург и 2 октября явились в Военной коллегии. Они просили отменить наряд казаков на службу по очереди и приказать положенный порох выдавать казакам не патронами, а в раздел, по-прежнему. Военная коллегия не согласилась исполнить просьбу депутатов и вновь подтвердила свои указы об очередной службе и повиновении начальству.

Подтверждение это не подействовало на казаков, и они все-таки отказывались от службы по очереди, а между тем во второй половине 1769 г. командовавший войсками на кавказской линии генерал-майор де Медем потребовал, чтоб Яицкое войско, на перемену 68 человек раненых и престарелых, прислало такое же число в Кизляр.

В Кизляре всегда находилось от Яицкого войска 500 человек охотников, из которых каждый был нанят пятью человеками остающихся казаков, плативших наемщику по 100 и более руб. Теперь же, следуя указам Военной коллегии, атаман требовал, чтобы на смену раненых и престарелых были назначены казаки по очереди, но население и слышать не хотело о нарушении древнего обычая «наемки». После пяти собранных для этой цели казачьих кругов, только согласная старшинская партия представила от себя десять человек для отправления в Кизляр, а остальных 58 человек войсковая сторона набрала силой и для препровождения их назначила особую команду под начальством старшины Окутина.

Последний успел дойти только до Бударинского форпоста, находившегося от Яицкого городка всего в 80 верстах. На этом небольшом пространстве бежало от Окутина 39 человек, а при выезде из Бударинского форпоста были отбиты и остальные теми же казаками, которые должны были их конвоировать.

Таким образом, распоряжение войсковой канцелярии и на этот раз не было приведено в исполнение, а употребленное ей насилие, как прямое нарушение казачьей вольности, восстановило население еще более против старшин и всей их партии. Негодование особенно развилось и волнение в народе усилилось, когда в начале 1770 года получен был на Яике указ Военной коллегии о назначении команды казаков в состав вновь формируемого «Московского легиона».

Развитие военных действий и обширность театра войны нашей с Турцией требовали увеличения числа полевых войск, и тогдашнему вице-президенту Военной коллегии графу З.Г. Чернышеву пришла мысль сформировать две самостоятельные части войск и назвать их легионами^[45]. В совете, учрежденном при дворе императрицы, предложение графа Чернышева не было принято вполне, но решено было сформировать один легион из «иностранных и вольных людей» и назвать его иностранным. В состав этого легиона должны были входить пехота, кавалерия и казачья команда^[46].

По высочайше утвержденному 23 мая 1769 г. докладу Военной коллегии положено: 1) командиром иностранного легиона назначить бригадира Кара; 2) офицеров принимать из отставных и иностранцев; 3) знамен и литавр легиону не давать до тех нор, пока «оный таковые у неприятеля не завоюет и тем оные иметь достойным сделается», и 4) так как все нижние чины, за исключением кадровых 122 человек, назначенных из полков, должны быть набираемы из вольных и иностранных людей, то легион формировать в «польских местах»^[47].

Охотников поступить на службу оказалось очень мало, и формирование легиона шло весьма медленно. «А при том, – доносила коллегия^[48], – не можно по нынешним военным обстоятельствам, за краткостью времени к приведению их в совершенную дисциплину, на оных полагаться с такой твердостью, как на прочие полки, из рекрут набираемые». Основываясь на этом, коллегия испрашивала высочайшее повеление: 1) чтобы комплектование легиона производилось рекрутами на общем основании, за исключением гусар, которых предполагалось набирать из людей вольных, и 2) так как легион будет состоять не из иностранцев, а из природных русских, то назвать его Петербургским^[49].

2 сентября императрица утвердила доклад, а 19-го числа того же месяца Военная коллегия, признавая необходимым вновь усилить войска, ходатайствовала об учреждении еще одного легиона на следующих основаниях:

«Три драгунские полка, а именно Оренбургский, который ныне находится в Астрахани, Казанский, находящийся теперь в Симбирске, и Уфимский, состоящий ныне в Кизляре, да Грузинский гусарский, в Кизляре же находящийся, также и состоящие в команде генерал-майора графа Тотлебена роты, превратить в такой род войска, который в легионе полагается, распределяя их в баталионы и эскадроны по способностям, а казачью команду определить из яицких казаков»^[50].

3 октября доклад Военной коллегии был высочайше утвержден, повелено легион назвать Московским, формировать его в Симбирске и командиром его назначить генерал-майора Баннера^[51].

Указом от 25 декабря 1769 г.^[52] Военная коллегия поручила Яицкому войску назначить из старшин и есаулов 10, из сотников и десятников 18, казаков 300, писаря одного, да в трубачи и цирюльники 5, а всего 334 человека. Для выбора людей молодых и годных к службе было приказано генерал-майору Баннеру отправить на Яик одного штаб-офицера, которому «от войска в том выборе и чинить беспрепятственное послушание». Баннер командировал от себя квартирмейстера Глебова, который, несмотря на все свои старания, не мог исполнить данного ему поручения.

Распоряжение о назначении легионной команды подняло все Яицкое войско и произвело весьма сильное впечатление на казаков. По указу требовалось в состав команды 334 человека: цифра совпадающая с тем числом солдат, какое было показано замерзшими и умершими при посылке войск из Оренбурга, по требованию генерал-майора Черепова^[53]. Припоминая слова оренбургского губернатора, который в ордере писал тогда, что «с виновных взыщется толикое же число людей», казаки решили, что назначение в легионную команду сделано им в наказание и что правительство намерено обратить их в солдат и завести «регулярство».

Последнее должно было затронуть коренные обычаи казаков. Солдаты должны были брить бороды, а казаки, как раскольники, не могли на это согласиться и считали атамана и всю старшинскую партию предателями. В числе первых предателей они называли бывшего атамана Андрея Бородина: он был произведен в чин армейского подполковника и получил два больших полковых знамени, которые он передал потом Тамбовцеву. Продолжая далее обсуждать свое положение и считая виновными в гибели 334 человек солдат только одних старшин, для защиты которых они посылались, казаки признали справедливым, чтобы команда была назначена только из старшинской или согласной партии, а сами отказались от легионной службы. Атаман Тамбовцев не решился настаивать на исполнении указа отчасти и потому, что он касался самых дорогих обычаев казаков и их религиозных верований. Он отправил от имени войска прошение на имя императрицы, в котором просил уволить казаков от легионной службы.

«Войско Яицкое, – писал он^[54], – в службах вашего императорского величества беспрестанно упражняется и наперед сего бывали по нескольку человек в Польше, под Ригой, в Чигиринских, Крымских, Кубанских, Азовских и Свейских (шведских) походах, в Низовском корпусе, в Сибири, под башкирцами и в прочих многих партиях и командированиях. Нигде от войска Яицкого никаких прослуг не бывало, кроме того, что за ревностные свои поступки получали вашего императорского величества грамоты с похвалой; да и ныне куда бы только ни востребовалось, служить готовы человек по тысяче, по две и более верно ж и беспорочно, со всяким усердием, не щадя живота своего до последней капли крови. Сверх того, [войско] содержит ежегодно ординарную службу по 1060 человек вниз по Яику-реке, на учрежденных крепостях, форпостах, в Гурьеве-городке и в резервной команде по 500 человек своим коштом; да и в прочие службы командируемые команды все своим же коштом исправляет и снабжает. А жалованье на войско Яицкое отпускается самое малое, а именно копеек по 60 и по 80 в год, а хлеба здесь не сеют, да по здешнему климату и не родится, а всю свой воинскую справу, хлеб и одежду получают за уловленную рыбу в Яике-реке, и на том весь корпус содержится.

«Но токмо и оная рыбная ловля время от времени умаляется и в улове мало бывает, в чем войско Яицкое, хотя великое претерпевает отягощение, однако в службах вашего императорского величества никакой остановки не бывает и, как выше означено, куда бы сколько ни востребовалось, всегда с желаемым успехом отправляет, а в другие необыкновенные команды никакие не браны, а во всем даже и доныне состояли невредимо на прежнем основании.

Да и по состоявшемуся в прошлом 1768 г. вашего императорского величества высочайшему указу велено быть на прежнем же основании, то дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было войско Яицкое от оной легионной казацкой команды избавить и освободить, и оставить на прежнем основании, так как мы нижайшие и от предков вашего императорского величества невредимо состояли… Да к тому ж ежели оная легионная команда отсель возьмется и здешние азиатские народы о том сведают, тогда не без сумнения останутся, что и в другое место отсель выводиться будут, тогда-де корпус войска Яицкого может умалиться, и они из-за того могут всегда во всех местах чинить нападение и приключать людям разорение, а вашего императорского величества высокому интересу ущерб. Что же касается до нашей службы, то ежели куда повелено будет не токмо триста, но хотя бы по 500 человек или более, мы всеподданнейшие рабы, по прежнему своему обыкновению, со всеусерднейшей ревностью служить должны, к чему мы уже приобвыкли, а вышеписанная казацкая легионная команда нам необыкновенна и о сем нашем прошении учинить милостивое решение»^[55].

Получив это прошение 20 марта 1770 г., Военная коллегия не признала возможным отменить командирование казаков в Московский легион, так как об этом состоялось уже высочайшее повеление, но в заседании своем 24 марта постановила не принуждать казаков брить бороду. В грамоте, написанной по этому поводу войску^[56] и переданной старшине и станичному атаману Мартемьяну Бородину, было, между прочим, написано: «А как в войске Яицком казаки, по их обыкновению, многие бороды не бреют, то и оную казацкую команду в том не принуждать, а оставить на их волю».

Это последнее распоряжение Военной коллегии было получено на Пике в то время, когда войско находилось на плавне, и потому войсковая канцелярия поручила дьяку Матвею Суетину распорядиться как об объявлении вновь полученной грамоты, так и командировании казаков в легионную команду. 8 мая Суетин прибыл на плавню к урочищу Красный Яр и вручил походному атаману Мусатову сначала ордер «о бытии всем в послушании», а потом приказал собрать казачий круг, в котором объявил полученную грамоту и требовал выбора казаков в состав легионной команды. Сотники Горохов, Сетчиков и Портняшкин, которым было поручено произвести набор, просили, чтоб для лучшего толкования войску были им выданы копии с указа и грамоты.

– Вы можете получить подлинные указы и грамоты, – отвечал Суетин, но при этом заявил, что круг должен тотчас же приступить к формированию команды.

– Мы почитаем высочайшую волю делом святым, – отвечали казаки, – но на кого гласит грамота, тот и отправляй.

Этими словами казаки хотели показать, что, по их мнению, командирование должно быть сделано только с одной старшинской стороны. Суетин отрицал такое толкование грамоты и говорил, что казаки должны снарядить легионный отряд без замедления и упорства. Тогда из толпы выделилось восемь человек, которые заявили, что они готовы исполнить указы, но все изложенное в них касается не до них, казаков, а до старшин, старшинских детей и тех сотников, которые по конфирмации лишены чинов. При этом Чумаков высказал желание войска просить императрицу об отмене легионной службы.

– С самого начала бытия нашего, – говорил он, – таких порядков, какие ныне чинятся, не бывало.

– Прежде нужно исполнить волю государыни, – заметил на это Суетин, – а потом можно подать и прошение.

Казаки обещали дать положительный ответ не прежде вечера. Суетин согласился и оставил казакам подлинные грамоты и указы «для понятия всему войску». Вечером казаки снова собрались в круг и заявили, что все поголовно пойдут к императрице, а казак Емельян Чижев требовал, чтобы войско было допущено до плавни.

– Подпишите общий приговор, – говорил Суетин, – что вы назначите в легионную службу потребное число казаков и отправите их тотчас по возвращении в городок, и тогда будете допущены до плавни.

– Нам подписываться не для чего, – отвечали казаки, – ибо как прежде сего наши прадеды, деды и отцы служили, так и мы ныне и впредь – текущие лета служить на прежних поведенциях и отеческих порядках безо всякого отрицания должны, а штата мы не просили и иметь его не желаем.

Получив такой ответ, Суетин не допустил войско до рыбной ловли и, лишив таким образом казаков одного из главных источников дохода, приказал им ехать обратно в Яицкий городок. Казаки исполнили приказание, и 21 мая атаман Тамбовцев собрал круг, в котором прочел грамоту и приказал есаулу Филиппу Мусатову объявить всему войску, чтобы с каждого десятка было назначено в Московский легион по одному человеку, что и составляло требуемое число рядовых, 334 человека. Видя, что атаман намерен сделать наряд только из рядовых казаков и исключает старшин, старшинских детей и сотников, войско отказалось исполнить требование.

– Мы штату не просили, – слышались голоса, – и его не желаем, а желаем остаться на прежних высочайше дарованных правах.

Тогда старшинская или согласная партия предоставила от себя в наряд 48 человек и снабдила их всем необходимым. Пример этот не подействовал на войсковую сторону, и она по-прежнему настаивала, чтобы войску дозволено было отправить в Санкт-Петербург депутацию с просьбой о сохранении прежних их казачьих привилегий, и в крайнем случае, если не последует на то согласия императрицы, то хотя бы о дозволении выбрать в ту команду своего походного атамана и старшин. Последнее требование казаки считали весьма важным, так как Тамбовцев назначил своих сторонников и таких лиц, которые, по указам Военной коллегии, были лишены старшинского звания. Желая отклонить отправление депутации в Петербург, Тамбовцев согласился на последнее желание казаков, и войсковая партия выбрала старшину Колпакова, который, войдя в круг, заявил, что он должен служить согласно воле императрицы.

– Когда он по штату служить хочет, – сказал сотник Сетчиков, указывая на Колпакова, – так, видно, старшины сами о том просили; только мы служить желаем по прежнему казацкому обыкновению, а не по штату.

Слова эти подхватили многие казаки, и в войсковом кругу поднялись крик и шум, дошедшие до драки. Повод к тому подал дьяк Суетин, который «азартно» сошел с рундука, схватил сотника Сетчикова за бороду и за волосы и, таская по земле, «смертельно» его бил^[57]. Суетину помогали в этом атаманский сын Алексей Тамбовцев, старшины Федор Митрясов и Мартемьян Бородин, сотник Андрей Капнев и Петр Черторогов. За Сетчикова вступились Кирпичников, Горохов, Севрюгин, Краденов и еще 14 человек казаков, которые были тотчас же арестованы и в пример другим биты плетьми. Не ограничиваясь этим числом арестованных, Тамбовцев приказал арестовать всех, кого считал явными противниками своих распоряжений. По приказанию атамана казаков ловили, секли без пощады и рассаживали по разным амбарам, но все эти меры на столько раздражили население, что оно отказывалось исполнить какое бы то ни было требование. Войсковая канцелярия собрала круг с намерением сделать всем десятникам и казакам перекличку по списку и назначить в легионную команду по своему выбору. Но как десятники в круг не явились, то атаман, для сформирования легионной команды, решился на крайнюю меру: он приказал хватать кого попало, «сколько бы с которой сотни и десятка ни прилунилось»^[58]. Всех схваченных велено было содержать под арестом, им составлены были списки, которые и вручены старшине Якову Колпакову.

Поступив так, войсковая канцелярия считала дело по назначению казаков в состав легиона решенным и донесла Военной коллегии, что команда будет отправлена в Симбирск и что для препровождения ее будет назначен особый конвой. В действительности дело это далеко еще не было окончено. Казаки волновались, и неудовольствие их на атамана принимало острый характер. Они потребовали разрешения отправить нескольких человек в Оренбург к губернатору с жалобой на причиненные им обиды и оскорбления. Тамбовцев отказал. Войско собралось в круг, вызвало атамана и вновь потребовало, чтобы было разрешено отправить в Оренбург казаков Ивана Шешукова и Григория Голованова с прошением. Тамбовцев арестовал их, высек плетьми и посадил под караул. Вслед за тем сотник Егор Вавилин просил атамана дозволить ему ехать в Оренбург, но и он был высечен плетьми. Казаки отказались тогда идти на севрюжье рыболовство и, опасаясь преследований, рассыпались по степи, «спасая живот свой»^[59].

Отказ идти на рыбную ловлю мог вредно отозваться на экономическом благосостоянии населения и вызвать новые беспорядки, а потому атаман принужден был освободить большинство арестованных. Оставшиеся под караулом сотники Кирпичников, Сетчиков, Горохов, Краденов, Герасимов и другие подговорили сотника Логина Шапошникова и казака Ивана Ерофеева, чтоб они, не спрашивая позволения атамана, съездили в Оренбург и, доложив губернатору о всех притеснениях, которые испытывают казаки от старшин, просили его выдать им паспорт на свободный проезд в Петербург. Оренбургский губернатор генерал Рейнсдорп задержал посланных, донес Военной коллегии, что яицкие казаки бунтуют, и поручил командовавшему в Оренбурге войсками генерал-майору Давыдову принять меры к скорейшему командированию легионной команды и 68 человек в Кизляр^[60]. На требование Давыдова войсковая канцелярия отвечала, что, хотя команды и набраны и для препровождения их был назначен особый конвой, «но токмо противной стороны большая часть казаков в том препровождении ослушными явились. Того ради войсковая канцелярия покорнейше просит, дабы повелено было для того отправления и препровождения прислать в войско Яицкое особливого офицера с надлежащей регулярной командой»^[61]