Перетягивание каната, Греф и реформы

Утренний рейс начался как-то необычно. Не рассчитал время и приехал в аэропорт с большим запасом времени. Хотя последние километры и дотягивал на своей «ауди» как нельзя медленней, до вылета все же оставался еще битый час. Пришлось коротать время в Ирландском баре, дополняя все это свежими газетами и ирландским кофе, в который почему-то добавляют виски, размешивая его сливками. Кстати, вкус получается неплохой. Похоже, в Ирландии темное пиво и виски есть нечто такое, без чего их жизнь была бы не только скучна и пресна, но и не калорийна. А так с утра разогрелся кофе с вискариком, в обед улучшил пищеварение пивом, а вечером дополнил меню 2-3 стаканами виски, и день прошел не зря. Мне почему-то кажется, хоть я еще и не побывал в Ирландии, что их мужик чем-то схож с российским. Однажды, в самом зародыше перестройки, я был свидетелем довольно интересного события. После того, как Европа открыла наконец границы, а союз сбросил железный занавес, не помню по какому случаю, в Питер приехала делегация из Ирландии.

Встреча, сопровождение делегации и проводы проходили с большой помпой. Но запомнилась не столько стойкость ирландских парней по части выпивки, не водка с икрой и заваленные яствами столы – для нас это дело привычное, чего-чего, а принимать гостей у нас умеют не по высшему, а высочайшему классу, запомнилось другое.

С ирландской делегацией приехала группа спортсменов-кузнецов. Поначалу я никак не мог взять в толк, почему спортсмены-кузнецы. Оказалось, все очень просто: есть такая народная забава у ирландского народа – перетягивание каната. Поэтому днем они – кузнецы, а вечером, после работы, спортсмены-любители, забавляются перетягиванием толстой пеньковой веревки. Российский мужик тоже, как известно, традиционно любит побаловаться подобным развлечением. И, наверное, после кулачного боя село на село, улица на улицу на второе место можно твердо поставить перетягивание каната. Не знаю, как ирландцы на счет драк, но с канатом они дружат наравне с российским мужиком.

Как сейчас помню, матерые красномордые молодцы, ухватившись за толстую веревку, центнер весу каждый, набычившись и упершись ногами в прекрасный зеленый газон, полчаса вспахивали футбольное поле. Ровно столько времени понадобилось им лишь на первую попытку, чтобы сбить команду соперника с равновесия и перетянуть на свою сторону. А вообще, забава эта между кузнецами и собранными по такому случаю нашими штангистами-сборниками длилась более часа, в несколько попыток со сменой сторон и порчей футбольного газона.

Объявили посадку, и я, оставив ирландский бар и рассуждения о схожести ирландцев с русскими, направился по привычному маршруту в зону досмотра пассажиров. На этот раз посадка прошла быстро, и рейс отправили без задержки. Родная 154 «Тушка», ведомая опытным питерским экипажем, легко и непринужденно вспорхнула ввысь. Еще несколько минут, и, продырявив сплошную облачность, самолет ворвался в чистое небо.

Только-только зарождалась заря, открывая взору ярко-алую, огненную полоску на востоке и еще не успевшие рассеяться в небесной голубизне звезды. Облака, отражая первые, не окрепшие солнечные лучи, создавали причудливые светотени по всему горизонту. Когда смотришь на облака сверху, сквозь иллюминатор самолета, зрелище совсем иное, нежели наблюдать их с земли. Это фантастическое видение создает непередаваемые ощущения: перед взором предстают удивительные по насыщенности цветом краски, которых никогда не увидишь на земле. Солнце и небо во время утренней зари или на закате вечером – картина неподвластная ни одному художнику мира.

На глазах солнце захватывало все пространство на востоке, и спустя немного его яркие золотые лучи стали непереносимы для глаз. Я отвернулся, прикрыл до половины шторку иллюминатора и задремал.

Минут за 20 лету до Шереметьева объявили снижение, температуру в Москве и предстоящую посадку. Мне не нравится этот голос стюардессы, громко возвещающий о том, что нужно пристегнуться и приготовиться к посадке. Сначала она говорит на русском, потом на английском. Мне не приятно не потому, что у девушки плохой голос – дело не в голосе, а в том, что в такой момент внезапно просыпаешься, и остаток полета проходит в какой-то неспокойной дреме. Кстати, часто после объявления, просыпаясь, я иду освежиться в туалетную кабину: умыть лицо, затем протереть шею и грудь прохладной водой.

Сегодняшний день не стал исключением. Встав с кресла, я увидел знакомое лицо, но спросонья не мог вспомнить, кто этот человек. Скользнув еще раз по нему взглядом, я отметил нечто похожее на бороду и усы.

«Где-то я его видел, где-то видел», – не оставляла меня в покое навязчивая мысль.

Редкая, жидковатая бороденка, усы – чьи они, кому принадлежат, напрягал я память, проходя между рядами к кабине. Уже на обратном пути, возвращаясь на свое место, меня осенило: «Постой, постой, так это ж Греф Герман, наш министр экономики, как это я сразу не признал его».

Сидя в кресле, я, признаться, еще некоторое время рассуждал о его внешности. Министр, публичный человек, а вид какой-то неправильный, не соответствующий его колориту и весу. Неужели некому подсказать, что можно у него изменить к лучшему, подправить в образе. Сейчас ведь полно визажистов, имиджмейкеров и других профи, а впрочем, и без их подсказок, очевидно, что ему без бороды и усов было бы намного лучше. Вообще, раз уж речь зашла о Германе Оскаровиче, то, мне кажется, проблема в том, что его реформы не носят истинный характер. Им не хватает глубины, основательности и продуманности. На мой взгляд в них должна быть перспектива не только теоретическая, но реально осуществимая и подтверждаемая жизнью на каждом этапе ее исполнения. Кстати, коль уж говорить о теории, то четко выстроенная структурная ее часть дает возможность добиваться затем ее осуществления на практике.

Любая реформа – это революция. Готовясь к ней, внедряя ее, нельзя не учитывать ее воздействие на каждого члена общества и не виртуальное, а вполне ощутимое в жизни любого, отдельно взятого человека. Революция – это перемены, не всегда и не сразу лучшие. Здесь нельзя не принимать во внимание не только положительные, но и негативные последствия, каковые могут быть в случае допущения ошибок и просчетов. Для этого необходимо иметь четко выстроенную конструкцию предлагаемых новаций и прогноз рисков.

Реформа почти никогда не дает быстрого результата, она меняет жизнь и порой кардинально, поэтому народом, большей его частью, воспринимается настороженно. Нельзя убеждать людей, что когда-нибудь они будут жить лучше, нужно на каждом этапе осуществления реформы иметь промежуточные результаты, вполне реальные и осязаемые. При этом необходимо проявлять не только решительность, но и нести личную как должностную, так и моральную ответственность.

Смена директора

Снова Урал. Магнитка. Магнитогорск известен и славен своим комбинатом и рекой Урал. Действительно, река красивая, течет прямо в городе, и в этом же городе повсюду промышленная грязь, накрывшая все своим серым покрывалом. Находясь в Магнитке, я понял, отчего Урал Седой и дело здесь не в возрасте. Магнитогорск впечатляет черным снегом, настолько черным от вредных выбросов комбината, что впору землю пахать зимой. Вначале мне вообще казалось, что в городе снега нет и лишь приглядевшись повнимательнее и, переспросив у обывателей, я все же согласился с тем мнением, что эта темно-серая масса, когда-то, до падения на землю Магнитки, была пушистыми белыми снежинками.

Владимир Ильич, директор одного из заводов, – меценат, театрал и спонсор. Его кабинет заставлен всевозможными знаками внимания: от благодарственных писем до памятных наград, кубков, вымпелов, статуэток с начертанными на них и прославляющими его письменами.

Все они гласят о непосредственном участии Ильича в развитии местного театра, организации конкурса красавиц, спонсорской поддержке сборных команд по борьбе и боксу и многое, многое, многое. Кабинет у Владимира Ильича обставлен дорогой мебелью и выглядит достойно должности директора. Это, пожалуй, единственное место на предприятии, не подвергнувшееся разграблению, расхищению и запустению. Завод под руководством мецената Владимира Ильича, что называется, лег набок и работает все больше и больше в убыток, а Владимир Ильич, рассуждая о том, что во всем виновато правительство, берет займы под залог пока еще уцелевших активов предприятия, производит продукцию, отгружает в реализацию товар и почему-то совсем не требует денег с дебиторов. Суммы, исчисляемые десятками миллионов, не востребованы годами, не оформлены судебные иски по их возврату и соответственно не обеспечено преследование должников в судебном порядке.

То, что Владимир Ильич не жилец на этом предприятии, стало ясно уже после первой контрольноревизионной проверки. И вот сейчас я опять на Урале. И снова та же миссия – снять директора. Решено сделать все это быстро и неожиданно для плутоватого разгильдяя руководителя, дабы местечковая власть, поддерживающая директора и имеющая свои интересы на федеральную собственность, не поднимала вокруг этого ненужной шумихи.

Рано утром я уже был на предприятии. Опешивший директор после зачитанного приказа о своем увольнении вначале трусовато сбежал, внезапно сказавшись больным, и объявился лишь спустя несколько суток для передачи дел и должности назначенному руководителю. Я же, посадив в директорское кресло нового, достойного человека, отправился в администрацию города, где, кстати, неожиданно для себя нашел полное понимание властей в отношении смены руководства завода. И это было действительно неожиданно, поскольку очень часто в подобных ситуациях территориальные органы управления осуждают действия федералов, говоря о каких-то невероятных падениях производства, потере рынка сбыта и прочих ужасах экономики от непродуманного вмешательства центра. Хотя оно, это производство, не без их попустительства, молчаливого согласия и нежелания отстаивать государственные интересы, а, говоря откровенно, с их «помощью», вначале попадает в долговую яму, а затем, пройдя процедуру банкротства, переходит в родственные руки одного из членов семьи большого босса. И уже можно смело говорить о частном секторе и его поддержке, о рыночных отношениях и много еще о чем в свете новой жизни и новых перемен, когда государственные активы в одночасье становятся собственностью отдельных лиц.