И тот комфорт, что накрыл меня тёплым одеялом после входа в здание, мгновенно растворился в этих тёмных бесформенных провалах.

– Будьте осторожны, тётя, – быстро прошептал я, полагая, что женщина случайно споткнётся об одну из этих утлых деревяшек или вовсе провалится сквозь них. – Пол какой-то…

– Я вижу! – огрызнулась Ямато-старшая, переступая с ноги на ногу в полуметре от плесневелого ковра. – Вижу! И хватит уже называть меня…

Она не договорила. Просто дёрнула руку с фонариком в сторону – так резко, что я, старавшийся разглядеть что-то в его ровном свете, вдруг резко потерял точку опоры для взгляда и не сразу смог найти её вновь. Оказалось, Мэй с напряжением хищной кошки обратилась к одному из дальних коридоров, будто бы ожидая оттуда появление какой-то угрозы.

– … тётей, – договорила женщина после долгой паузы, но тело её по-прежнему казалось сотканным из натянутых стальных тросов.

– Там кто-то был?.. – я всем телом подался вперёд, надеясь разглядеть хоть что-нибудь внятное в противоположной части холла. – Жилец?..

– Нет, – вдова отмахнулась от меня, как от назойливой мухи. – Нет, никого не было. Мне просто… показалось.

Последнее слово Ямато Мэй произнесла с тяжёлым сомнением. Ей, похоже, до сих пор не давали покоя пригрезившиеся на дороге девочки. Или… кто там вообще был?.. Дети… Какие-то дети. Это и всё, что я смог запомнить.

– Тё… – я запнулся, но тут же исправил сам себя: – Мэй… Прости, но… может, нам лучше остановиться где-нибудь в другом месте?.. То есть… эта деревня – тут же полно домов! И не все из них разрушены…

Женщина проигнорировала мои слова. Просто оставила их без внимания – и двинулась дальше по скрипучему старому полу. С трудом сдерживая зябкую дрожь, она обогнула один из двух диванов – тот, что почти развалился под собственным весом – и склонила голову к старому покосившемуся столу.

– Пыль, – негромко констатировала она, покачав головой. – Пыль и сырость… Здесь как будто бы целую вечность никого не было…

Позади меня сверкнуло, а затем и громыхнуло. Мощный, идущий от самого неба раскат обрушился на деревню, заглушив все звуки и оставив после себя лишь неприятный звон в ушах. Новая молния последовала за этим грохотом незамедлительно, и вспышка её ударила в окна первого этажа призрачным белым сиянием.

Нет, возможно, возвращаться под набирающий силу ливень было бы куда худшим решением…

Сохраняя сосредоточенное молчание, тётя Мэй продвинулась ещё дальше по комнате и почти добралась до противоположной её части – фонарик женщины уже вырывал из мрака очертания исполинской лестницы на второй этаж, занимавшей едва ли не половину правой стены, – как вдруг замерла на полушаге и тут же поманила нас с девочками ладонью.

– Там, – Ямато-старшая неохотно подкрепила свой жест словами, будто бы опасаясь, что её находка может оказаться не более чем очередной иллюзией. – В конце того коридора… Справа… Свет, как будто бы?..

Воодушевившись догадкой тёти, я торопливо подобрался ближе, невзирая на жалобный скрип половиц под ногами, и заглянул через её плечо в предвкушении горького разочарования. Но тут, как и тогда, на дороге, Ямато Мэй оказалась полностью права – в конце длинного коридора, берущего начало у правого угла приёмной залы и уходящего прямо от неё, как будто бы действительно можно было разглядеть жёлтые отблески свечного огня.

Позабыв себя от удивления и надежды, мы всей группой пошли на свет – как мотыльки, односложные и существующие лишь ради того, чтобы двигаться к этому манящему ориентиру.

Я не видел ничего вокруг. Брёл наугад по скрипучему, надрывающемуся от натуги полу, в окружении кромешной темноты, и на ощупь миновал тёмный переход, лишь единожды – при очередном ударе молнии – обнаружив, что выходил тот во внутренний двор особняка… Что, впрочем, забылось моментально – слишком сильна была надежда на тепло живого огня, на возможность спастись от этой гнетущей, абсолютной сырости, до сих пор занимающей всё пространство моего маленького мирка.

Шаг за шагом, вдох за выдохом – и мы, наконец, дошли до мягко очерченного свечным огнём угла. Как оказалось, это был не просто поворот, а настоящая развилка – Т-образный перекрёсток, обставленный и украшенный на европейский манер. Задрапированные тканью стены уходили в пустоту и темноту, продолжая медленно разваливаться под давлением времени, но от картин, что некогда украшали особняк, уже не осталось ничего, кроме тёмных смазанных пятен в дорогих рамах.

Никто не мог жить в таких условиях… никто…

Поддавшись очередной волне страха, я замедлил шаг. Оглянулся через плечо, надеясь найти обратную дорогу, но позади меня ждал лишь абсолютный, непроницаемый мрак, едва тронутый шумом беснующейся непогоды.

Проклятый дом как будто бы не оставил мне выбора!

Сжав скользкие от дождевой воды ладони в кулаки, я шумно вдохнул холодный воздух особняка – и вдруг остановился на одном месте. Мне почудилось —всего на мгновение, на короткий миг – что ноздрей моих коснулся какой-то до боли знакомый запах… Как будто бы…

– Едой пахнет! – опередила меня Ямато-младшая, вырвавшись чуть вперёд.

– Точно! – едва не выкрикнула ей вслед сестра. – Мама, ты чувствуешь?!

Ямато Мэй осталась безмолвна. Но шаг она явно ускорила. И мне, чтобы не остаться в одиночестве посреди кромешной темноты, пришлось торопливо двинуться следом.

Мы повернули направо и, через десяток метров, наткнулись на источник свечного огня…

Путеводный свет вывел нас к одному из множества банкетных залов, которыми, наверное, изобиловал этот загадочный особняк, и буквально очаровал внезапно открывшейся картиной: в большом, богато украшенном помещении возвышались в три ряда приземистые, мощные, будто бы вообще недвижимые столы, уставленные десятками, сотнями различных яств. Древние, но всё ещё крепкие скатерти хранили на себе бесчисленное множество тарелок, чаш и подносов, на которых блестели шикарные блюда – на первый взгляд совершенно разнообразные, однако объединённые единственной деталью: все они были сделаны из речной рыбы. Риса и привычной гречневой лапши почти не было видно, равно как и мяса. Только рыба – много, очень много рыбы во всех кулинарных проявлениях.

Дурное предчувствие, укореняющееся в центре груди, вдруг стало ещё сильнее, и вдоль позвоночника моего пронёсся неприятный холодок сомнения.

Опасаясь худшего, я посмотрел на тётю, но та как будто бы разделяла мои опасения – и крепко держала девочек за руки, не позволяя им войти в роскошный зал.

– Старую сказку напоминает, правда?.. – глухо поинтересовалась вдова, отступая немного назад. – Дождливая ночь, заблудившиеся путники… И богатый стол посреди мрачного особняка. Я так и вижу, как из какой-нибудь неприметной двери выходит противная ведьма и пытается приготовить из нас какую-нибудь малоаппетитную мерзость…

Я мрачно кивнул. Но отвернуться от заманчивого съестного богатства так и не смог – голод, до этого прятавшийся где-то глубоко внутри моего тела, вдруг набрал силу и начал заявлять о себе.

– Всё это… слишком странно, – тётя Мэй продолжала озвучивать собственные мысли, не решаясь ни войти в зал, ни уйти от него прочь. – И там, у дальней стены… На последнем столе…

Проследив за взглядом женщины, я с некоторым затруднением обнаружил то, о чём она говорила – и нервно передёрнул плечами: самый дальний из столов был заставлен едой, как и другие, но еда эта оказалась не просто старой – она была испорчена и лежала там не меньше недели. А может и ещё дольше – плесень и куски разваливающихся блюд уже начинали переползать с тарелок на скатерть.

Моё тело содрогнулось вновь – но на этот раз от переполняющего отвращения.

– А второй?.. – снова промолвила Ямато-старшая, сверля взглядом одну точку посреди зала. – Он тоже заставлен какой-то мерзостью… Но… чуть посвежее. Да?..

– Похоже на то, – согласился я, поморщившись. – Только… Это ведь… как-то совсем странно, да?..

– Ещё бы. И… знаешь… у меня сложилось впечатление, что… Нет. Серьёзно. Подумай сам: первый сильный дождь прошёл в этой области как раз на той неделе. Следующий за ним – три дня назад. И вот сегодня…

Тётя пыталась связать появление местной еды с обильными ливнями, проходившими над деревней?.. Я… определённо не понимал этой логики. Не находил у этих двух фактов ничего общего, кроме приблизительного времени – тем более, что пища за дальним столом могла быть приготовлена ещё до первого из обозначенных тётей дождей.

– Я прямо не знаю, что думать об этом месте, – слова Ямато-старшей отдавали странным холодом. – Всё… слишком странно. Я как будто бы во сне… в странном, дурном сне. И ничего не могу понять…

– Ну, мам?.. Мама?.. – определённо храбрейшая из двух сестёр подёргала вдову за полу куртки, привлекая к себе внимание. – Можно мы поедим?.. Пожалуйста… Всё тут выглядит таким вкусным… А мы очень, очень хотим есть…

Неужто девочек не смущало всё это?.. Ни странный заброшенный дом, ни забитый снедью стол?.. Ни даже смрад испорченных продуктов, растекающийся у дальней стены помещения?..

Ямато Мэй тоже казалась обескураженной. Её нижняя губа дёрнулась так, словно вдова уже намеревалась дать девочке суровый отказ, но тут же просто замерла в нерешительности.

– Мы со вчерашнего утра ничего не ели, – продолжала настаивать девочка, взирая на мать снизу вверх с поистине недетской решимостью. – Акеми тоже проголодалась, только она этого не признает! И братик Юичи тоже…

– Никакой он тебе не «братик»! – вдруг вспыхнула вдова, пронзив меня обжигающим взглядом. – И… Как вы вообще можете думать о еде?.. Неужели…

Ямато-старшая запнулась на половине фразы. Сдалась. Уступила негромким уговорам дочерей и всё-таки вынужденно кивнула, призывая меня держаться рядом. Издав тяжёлый вздох, она перенесла тяжесть тела вперёд и сделала широкий, отчаянный шаг.

Она первой переступила порог странного зала, опасаясь, наверное, любых происшествий и ошибок – но воздух в помещении остался недвижим. И всё осталось по-прежнему: за стенами особняка всё бесился неудержимый ливень и громыхали небеса, а старые стены негромко поскрипывали, незаметно гуляя из стороны в сторону.

Подойдя к ближайшему столу, я невольно окинул взглядом его убранство и с удивлением обнаружил, что первое моё впечатление оказалось обманчиво: выставленная по всей внушительной длине столешницы еда вовсе не была такой уж шикарной или обильной. В основном тут были супы – сплошь из рыбы, с незначительными добавками – и то, что можно было приготовить на открытом огне. И тарелки… вблизи уже не казались такими уж чистыми. Конечно, им было далеко до тех, что «украшали» сейчас стол у дальней стены, но всё же…

– Свечи, – промолвила Мэй, указывая на множество расставленных поодиночке восковых цилиндров. Многие из них оплавились, похоже, более чем наполовину. – Горят явно дольше нескольких часов…

Поддавшись неожиданному наитию, я перевёл взгляд на другие столы, и без труда обнаружил на их поверхности твёрдые матовые лужицы расплавленного и схватившегося вновь воска.

– Я просто не понимаю, – продолжала женщина жалобно и как-то очень слабо. – Кто мог устроить тут всё это, и при этом… вот так вот… оставить… Никто ведь не притронулся к той рыбе! И эту тоже никто даже не попробовал! Как может быть, что?.. Кто же?..

Мэй не успела договорить. Выскользнув из её обессилевших рук, девочки подбежали к столу и бухнулись перед ним на коленки. Маленькие их ручки запорхали над желтеющей скатертью, но, вопреки опасениям Ямато-старшей, близнецы не сразу взялись за еду. Сперва они – и к моему огромному облегчению – с пристрастием изучили доступные варианты, придвинули поближе то, что сочли интересным и отставили в сторону всё подозрительное или невкусное.

Мрачно пожав плечами, вдова последовала за девочками и, обойдя стол по широкой дуге, села с обратной его стороны, лицом к дочерям и входной двери. Я хотел было последовать её примеру – в конце концов, того требовал естественный инстинкт – но бурчание в животе заставило выбрать кратчайший маршрут к аппетитно пахнущим блюдам. Я был голоден, устал и перепугался настолько, что попросту перестал ощущать этот страх – и мне необходима была хотя бы минута покоя. Минута прежней жизни с едой на столе и теплом, исходящим от множества слабых свечных огоньков.

Столовых приборов поблизости не было, так что мы, не сговариваясь, принялись есть рыбу руками. И… та не оказалась особенно вкусной. Скорее даже наоборот – пресная, со странным бумажным привкусом, она была хороша только на вид. Вот только голод всё равно оказался сильнее – и, подставив поближе одну из тарелок, я принялся жадно уплетать её содержимое. До тех пор, пока Ямато Мэй не заговорила.

– Скажи, Юичи, зачем?.. – процедила она с плохо скрываемой злобой, глядя перед собой пустыми и блеклыми глазами. – По какой причине твои проклятые родители решили, что могут вот так вот запросто отправить тебя ко мне?..

Я не сразу сообразил, что тётя говорит именно со мной – даже названное вслух имя вкупе с ненавидящим тоном не задело во мне ни одной струны. Но когда осознание всё-таки пришло… я не смог отправить в рот больше ни единого куска.

– Простите, – я слабо переспросил, утирая губы тыльной стороной большого пальца. – Я не…

– Ты никогда мне не нравился, – отчеркнула тётя, пряча трясущиеся кулаки под стол. – И мои девочки… Я не хочу, чтобы ты был с ними рядом! Так зачем?..

– Они разошлись, – слова давались мне с большим трудом. – Разъехались со скандалом… И… решили, что не могут пока…

– Они ведь знали, – Ямато Мэй взглядом приказала близнецам молчать. Те, очевидно, хотели заступиться за меня, сказать хоть слово против – но руководила разговором их мать. – Они знали, в каком я положении, так? Знали, что мы по уши в долгах с двумя детьми… И всё же решили, что других вариантов нет?..

– Вы были единственной надеждой… Честно…

– Мне нет до этого дела! – повысив голос до крика, Ямато-старшая сгорбилась над своей стороной стола. Её душили слёзы. – Когда моего мужа не стало – никто из них – никто! – даже не подумал поделиться простейшими соболезнованиями… Или помочь мне деньгами – хоть немного! Но нет! Нет… Вместо этого… они прислали тебя. В качестве рабочей силы, быть может?.. Чтобы ты отработал своё проживание с процентами? Чтобы помог мне рассчитаться с долгом?.. Не думаю!

У меня не было ни слов, ни сил, чтобы возражать. Я вдруг понял: женщина сейчас кричала не на меня – она просто пыталась смириться с довлеющей над нами безысходностью, излить всю свою ненависть на скользкую трассу, на разбитую машину и ту дыру, куда нас занесла бурная река. Мы буквально утопали в проблемах, и где-то в глубине души – это читалось в отдельных интонациях и жестах – Ямато Мэй стыдилась того, что втянула меня, едва знакомого человека, во всё это дело. Да, я не нравился ей – но не заслуживал того, чтобы брать собой в это дикое путешествие. И не должен был оказаться в этом безумном месте посреди чёрной безвестности.

Мы все находились на пределе… Но каждый – у своей черты.

Едва заметно, с кошачьей осторожностью девочка, что сидела справа от меня – та самая Акира, что настаивала на утолении голода – легонько погладила мою руку чуть выше локтя и, встретившись со мной взглядом, тихонько покачала головой. Она жалела меня… И стремилась показать, что Ямато-старшая наговорила всё это не всерьёз.

– Я знаю, – ответил я одними губами и попробовал улыбнуться. – Конечно же, я знаю…

Подавившись собственными рыданиями, вдова в безысходном молчании принялась за еду. Но прежнего аппетита у нашей четвёрки уже не было.

Отвлекшись от трапезы, я вдруг понял, как же тяжело было до сих пор сидеть в промокшей до нитки одежде – раньше, ведомый то страхом, то голодом, я почти не замечал этих неудобств, но теперь, сидя в натёкшей луже дождевой воды – невольно сотрясся всем телом. И попробовал было стянуть с себя куртку, но та словно прилипла к телу вторым слоем скользкой и холодной кожи.

Заметив это моё движение, Ямато Мэй удручённо осмотрела себя, после чего перевела взгляд на девочек – и тут же взялась вытирать руки о мокрые брюки. Этот её не слишком-то взрослый жест в любой другой раз мог быть истолкован мною с отвращением, но в данных условиях – при отсутствии салфеток – варианта лучше было просто не найти. Дотрагиваться до пожелтевшей и покрытой непонятными пятнами скатерти мы все откровенно брезговали.

– Всё, хватит пока, – отрезала вдова, поднимаясь со своего места. – Сюда мы ещё вернёмся, если будет желание. А пока нужно высушиться и согреться по-настоящему. В этом доме должна быть как минимум одна ванная комната, и нам лучше бы найти её как можно скорее!

Обогнув стол, Ямато-старшая уже готова была потащить дочерей к выходу из зала, как вдруг замешкалась и посмотрела на меня сверху вниз каким-то очень недобрым, пугающим взглядом.

– Юичи, – промолвила она, взвешивая каждое последующее слово. – Я думаю, нам лучше разделиться. Ты можешь взять тут одну свечу – или несколько, если захочешь – и пойти направо. Мы же с девочками попробуем отыскать что-нибудь подходящее в противоположной стороне.

– Мам, не надо!.. – Акира растерянно переводила взгляд с матери на меня и обратно. – Там ведь страшно! И нам лучше держаться вместе…

– Хватит! – возражения девочки как будто бы всерьёз взбесили Ямато-старшую. – Он парень – мужчина! – и почти вдвое вас старше! Ему нечего бояться пустого дома!

– Но тут ведь кто-то живёт, – добавила Акира чуть тише, старясь не смотреть в безумные глаза вдовы. – Кто-то приготовил всю эту еду…

Женщина явно намеревалась сходу отмести любые слова дочери, но тут вынуждена была замяться. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, она посмотрела сперва на дальний стол, потом на тот, что находился ближе всех к нам. И лишь раздражённо хмыкнула.

– В любом случае, – голос вдовы стал хриплым и тихим. – Чем дольше мы будем искать – тем больше шансов, что кто-то из вас, мои дорогие, упадёт со страшной простудой… Нам ведь это не надо? Уверена, что нет. Поэтому просто идите на выход. А ты, Юичи, – колючий взгляд чёрных глаз заставил меня слегка накрениться в сторону. – Возьми уже себя в руки – и сделай хоть что-нибудь достойное.

С этими словами Ямато-старшая похватала дочерей за руки и вывела их из зала. Я провожал их взглядом до самой последней секунды, и чудом заметил, как взволнованная Акира махнула мне напоследок маленькой дрожащей ладошкой.

А я… я остался в полном, абсолютном одиночестве посреди залитой слабым светом обеденной комнаты. В окружении непонятных блюд, традиционных столов и как будто бы заметно сблизившихся за последнюю минуту тёмных стен.

Мне стало страшно. То есть… по-настоящему страшно. Как во сне, в ночном кошмаре, который буквально душит тебя осознанием абсолютного, необоримого ужаса, от которого волосы шевелятся на голове, а руки парализует от холода.

Как тётя могла?.. Как она вообще додумалась оставить меня одного?..

Я попробовал зажмуриться, чтобы избавиться от давящего ощущения пустоты, но стало только хуже – показалось, что за преградой опущенных век сейчас может происходить что угодно, любой воплощённый страх, и я, не замечая его, лишь усугубляю собственное положение. Незнание… убивало.

Поскуливая от бессилия, я вновь распахнул глаза и с удивлением осознал, что мир передо мной расплылся и потерял в резкости. Слёзы. Они появились сами по себе и бежали теперь по щекам множеством маленьких горячих ручейков. И с каждой секундой, с каждым мгновением, проведённым мною в этом проклятом зале, их как будто бы становилось всё больше.

Не в силах больше выдерживать этого давления, я потянулся за одной из свеч и, едва не потушив её резким движением, потянул к себе. Корка восковой тюрьмы с едва слышимым хрустом обломилась, и в руке моих остался немного покорёженный книзу светящийся белый цилиндр. Прикрыв его пылающий верх свободной ладонью, я спешно поднялся на ноги и вышел в коридор.