– Идти можешь? – Мэй адресовала дочери прямой вопрос. Слишком прямой и грубый для сложившейся ситуации, но девочка напросилась на него сама, продемонстрировав завидное здравомыслие.

Акеми, не поднимая взгляда, несколько раз коротко кивнула. В этих её кивках не было ни силы, ни особой уверенности – однако Ямато-старшая таким ответом удовлетворилась в полной мере. Повернувшись ко мне, она сдержанно хмыкнула и сухо констатировала:

– В любом другом случае, Юичи, я не стала бы на тебя полагаться. Но у нас безвыходная ситуация: я и так потратила слишком много времени, пытаясь тебя добудиться, а обстоятельства промедления не терпят! Если я буду искать одна, то потрачу не меньше дня, чтобы обыскать один только этот дом – а под боком у нас ещё целая деревня. И потому… Слушай, не смотри на меня так! Даже не думай остаться в стороне! Попробуй сделать хоть что-нибудь! Если не для меня, то…

– Я сделаю! – мне пришлось перейти на крик, чтобы остановить машину ярости Мэй. – Сделаю всё, что от меня требуется! Только быстрее изложи свой план – время уходит!

Стоило мне гаркнуть в лицо тёте последнее слово, как сердце моё тут же оледенело от ужаса перед той ответственностью, которую я сам был готов на себя взвалить.

– Хорошо, – тётя сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. – Ты прав. Нужно спешить… Значит, поступим так… Мы с Акеми попробуем осмотреть тут всё… Комнаты… И… здание. А ты… п-пожалуйста… – губы Ямато-старшей некрасиво дёрнулись. – Прошу тебя, Юичи, спустись в деревню. Попробуй найти там если не Акиру, то хотя бы батареек для фонаря или ещё какой источник света… хоть что-нибудь.

– Спуститься… туда?.. – слабо переспросил я, вжимаясь в деревянную стену. – Но…

– Судя по всему, солнце уже взошло… Тебе не составит труда пробежать посёлок вдоль и поперёк! Просто… будь осторожен… Мы не знаем, сколько там этих… людей… И как они оснащены. Если найдёшь, где держат Акиру – просто найди меня и скажи… Тогда… Тогда мы вместе что-нибудь придумаем. Понял?

Я попробовал кивнуть.

– Юичи, ты понял?! – Мэй с трудом удержалась от того, чтобы толкнуть меня в плечо. Ею вновь овладевала истерика.

– Да! Да, я понял! Понял!

– Хорошо. Замечательно… Тогда расходимся. И… Юичи… – женщина подняла на меня донельзя зловещий взгляд. – Не вздумай просто убежать отсюда… Просто… не вздумай!

Я едва не задохнулся от обиды и возмущения. Оскорбления и колкости собрались на моём языке в количестве достаточном, чтобы поставить тётю на место до конца наших дней, но присутствие Акеми – и только оно – заставило меня стерпеть оскорбление.

– Не бойтесь, – процедил я, глядя на женщину исподлобья. – Не сбегу. Не без Акиры!

Вслух это прозвучало куда хуже, чем мне представлялось… Вот только Мэй сделала вид, что я не проронил ни слова вовсе – и просто отвернулась. Так, словно меня и не было рядом.

Вонзив ногти в мякоть ладоней, чтобы сдержать гнев, я небрежно обошёл тётю слева – искушение толкнуть её плечом было слишком велико, однако вопросительный взгляд Акеми заставил меня вспомнить о приличиях. Едва задев локоток Ямато-старшей, я по чистому наитию, ежесекундно рискуя запутаться в старых ширмах, двинулся к выходу из помещения.

И только теперь, с огромным, колоссальным запозданием – мой разум всё-таки начал освобождаться от подобия дремотной пелены. Как оказалось, последние минуты я провёл в подобии полусна – в жидкой, неуверенной иллюзии жизни, которая, казалось, закрутила меня в потоке театрального действа, чтобы теперь выбросить в холод и мрак жестокой реальности.

Я осознал всю безвыходность сложившегося положения. Всю его обречённость и странную пустоту. Ведь…. Нас тут было трое – нет, даже двое… Двое против неведомого противника, который знал эти места назубок и, вероятно, мог прятаться за каждым углом, выглядывать сквозь щели дверных проёмов и продолжать своё безмолвное наблюдение…

Быть может, Акира была уже потеряна для нас. То есть – насовсем…

От мыслей этих на душе становилось совсем скверно.

Продравшись сквозь последнюю пелену ткани – брезгливость отступила, и я просто сорвал её походя, обрушив за собой всю хлипкую конструкцию – я быстро вышел в коридор… и замер.

Тётя была права: солнце уже взошло над потерянной во времени деревней. Вот только легче от этого как будто бы не стало. Второй этаж особняка – тот, каким я запомнил его в ослабевающем свете фонаря – перестал существовать. Он оставил себе только общие очертания и главные направления, в остальном изменившись до неузнаваемости: пол под моими ногами не просто скрипел – он буквально проминался книзу, грозясь обвалиться в любое мгновение, а стены, казалось, выдержали настоящий артобстрел, так много в них было щелей и тёмных провалов. От грандиозного великолепия минувшей ночи не осталось и следа – образчик традиционного зодчества за считанные часы обратился в обычные развалины, готовые осесть под собственным весом.

– Ну что ты встал!? – грозно поинтересовалась Мэй, подходя ближе. Рука её уже легла на моё плечо, но грубого толчка не последовало. Скорее даже наоборот: вдова едва заметно подтянула меня назад, наверное, почувствовав, как сильно гуляет пол под моими ногами при каждом её движении.

– Такого не было ночью, – произнёс я, растерянно оглядываясь по сторонам. – Я уверен, что…

– Уверен?.. – произнесла вдова угрожающим шёпотом. – В чём ты вообще можешь быть уверен?! Моя дочь пропала, а ты себе позволяешь… Нет. Стоп! Хватит. Просто расходимся. Главное, смотри под ноги – ночью мы могли не замечать этого, но тут всё уже готово развалиться…

Я легонько кивнул в ответ и выскользнул в коридор. День только начался, а с меня уже было достаточно тётиных выходок… И – да, её можно было понять, но я уж точно заслуживал иного – совершенно иного! – обращения.

Внутренности особняка – я действительно начинал воспринимать его как остов какого-то исполинского создания, умершего с десяток лет назад – постепенно наполнялись утренним светом. Только этого слабого подспорья было недостаточно для того, чтобы разогнать вездесущий полумрак. Бледное сияние лилось, в основном, со стороны обращённых во внутренний двор балконов: изорванные бумажные окна почти не задерживали его и выглядели оттого ещё более жалко в своих покосившихся обветшалых рамах. Только помимо этого источника света существовал ещё и другой, совершенно для меня неожиданный. Каким-то невероятным образом солнечные лучи проникали под крышу старого здания и растекались по коридорам сквозь едва заметные слуховые окна у самого потолка – и многие из них, в чём я мог быть уверен, должны были упираться в глухие стены или выходить к соседним комнатам. Складывалось впечатление, что я до сих пор находился во сне – там, где невозможное кажется реальным, и у несущих конструкций просто не может быть толщины или физического расположения.

Подобравшись к ближайшей стене, я попробовал было подтянуться к испускающему слабые серебристые нити окошку, но сквозь прикрывающие его тоненькие деревянные рейки нельзя было различить ничего конкретного, а подтянуться выше я не мог физически: в коридоре просто не за что было уцепиться, чтобы приподнять себя над уровнем пола. И природа слухового окошка по-прежнему оставалась для меня непостижимой: возможно, за ним крылась хитроумная система зеркал, а может – сеть тайных лазов на улицу.

Оторвавшись от стены, я обернулся на удаляющийся звук шагов – Мэй только сейчас миновала перекрёсток и, похоже, проигнорировав мои изыскания, спешно устремилась в направлении, противоположном коридору с приютившей нас залой.

Я уже собирался отвернуться и пойти дальше по назначенным делам, но не смог. И более того: моё тело, до сей поры послушно исполнявшее все приказы, вдруг восстало против разума и само собой двинулось назад, к точке схождения четырёх деревянных путей.

Я, наконец, проснулся. То есть – окончательно отделался от навязчивой, рассеивавшейся всё это время полудрёмы. Всплеск адреналина, конечно, позволил мне проявить неожиданную для общей ситуации активность, но лишь теперь, оказавшись в полном одиночестве посреди огромного мёртвого дома – я очнулся окончательно и понял, на что вообще себя обрёк.

Отправить меня в заброшенную деревню?! В полном одиночестве?! Как ей вообще могло прийти это в голову?..

Тётя как будто бы хотела избавиться и от меня – позволить загадочным хозяевам этого места спокойно заполучить и вторую жертву… Это ведь… было так глупо! Любой фильм ужасов, любое произведение на схожую тему начиналось именно с разделения героев!

Кровь прилила к моему лицу, принялась активно пульсировать в висках… А ноги… Ноги всё уверенней несли всё остальное тело в сторону перекрёстка. Ещё немного, и я мог бы повернуть налево, последовать за Мэй и её второй дочерью – которая, к слову, по-прежнему была невредима и, наверное, тоже заслуживала спасения. Как и все мы! Разве её жизнь… разве… моя жизнь… была равноценна жизни Акиры?.. Которая, быть может, уже была потеряна безвозвратно?!

Или же за всем этим стоял какой-то нелепый размен?.. И тётя хотела принести меня в жертву, надеясь, что сможет получить вторую дочь живой и невредимой?..

Или… быть может…

Шаг мой начал замедляться.

Быть может, изнурённая женщина просто молила меня о помощи из последних сил, надеясь, что единственный из тех, кто мог ей помочь – не струсит и не отступит в трудную, труднейшую для всех нас минуту?.. Я… Я не мог сказать. Слишком тяжёл был выбор, и слишком высоки – ставки. А мне и так-то было страшно… Очень страшно.

Погрузившись в состояние рассеянной прострации, я всё-таки вышел в самый центр рокового перекрёстка и неожиданно для самого себя замер на месте. Пол неприятно захрустел под моими стопами, застонал, пропитанный влагой минувшего дождя и тронутый естественным разложением. А я… я просто стоял и прислушивался к себе, понимая, что мне попросту не с чем вернуться к Мэй. Я ведь не мог догнать её на полной скорости и признаться в собственной неспособности предпринять хоть что-нибудь – наверное, этого она от меня и ждала – равно как не мог и свести всё к игре случая. Мы ведь не могли нечаянно столкнуться вновь, чтобы пойти дальше. Это не устроило бы её. И… меня, наверное, тоже. А значит, у меня оставалось всего два очевидных варианта: спуститься-таки к подножию холма, или найти для себя самую укромную и тёмную каморку, где меня не смогли бы найти ни местные обитатели, ни тётя Мэй с Акеми.

С другой стороны, я ведь мог просто уйти. Сбежать из проклятого места, оставив позади всю эту странную семейку. И никто ничего не сказал бы. Потому что некому было бы комментировать – скорее всего, тётя готова была сгинуть здесь в поисках дочери и утащить за собой в могилу несчастную Акеми… И… мог ли я бросить их на произвол судьбы? После тех громких слов, что выкрикнул вдове в лицо?..

Я… Мне нечего было сказать. Не в чем признаться. Даже самому себе.

Бросив в сторону дальнего поворота последний безрадостный взгляд, я перенёс вес туловища на левую ногу и обречённо побрёл прочь – по склепу из дерева и бумаги, только и ждущему, когда мы все сдадимся и станем его полноправными жертвами.

Как же много повидали эти стены?.. Свидетелем каких ужасов они могли быть, раз пропитались этой злонравной ненавистью ко всему сущему? Я буквально чувствовал давление, исходящее из каждой щели меж досок, и чем шире становились мои шаги, чем увереннее я заставлял себя идти – тем серьёзнее казалась исходящая отовсюду угроза.

Особняк словно бы сжимался вокруг меня, надвигался со всех сторон лапами игривого кота, который, став жертвой кровавого азарта, просто не мог справиться с собственным злым любопытством.

В ушах моих зазвенело, и недавнее отрешённое спокойствие вдруг растворилось без следа. Я почти физически ощутил на своей спине чей-то ненавидящий, обжигающий злобой взгляд. Он не блуждал по моему телу в любопытстве, не выискивал уязвимости или следы оружия – просто сверлил со спины левую сторону моей груди, словно бы примеряясь к единственному точному рывку.

В полуразваленных балконных ставнях загудел сильный ветер. И на крыльях его, словно отзвуки далёкого прошлого, прилетели едва различимые звуки жизни – далёкий перезвон кузнечного молота, разговоры старушек, бродящих близ особняка, и рыбацкие песни, возносящиеся далеко вверх по течению.

И почти сразу же я услышал совершенно иной тип звука – реальный, существующий в непостижимой близости от меня скрип половиц под чьими-то стопами. Короткие, лёгкие шажки приближались откуда-то справа – из-за угла, выходящего к главной лестнице. И, стоило только в воздухе зазвучать этому скрипу, как немыслимый ужас, надвигающийся на меня сзади, вдруг начал отступать. Его одновременно обжигающее и леденящее присутствие, что заставило мой хребет обратиться в недвижимый столп и высушило всю влагу во рту, вдруг стало едва различимым, и лишь удаляющееся посвистывание – звук сиплого дыхания – ещё заставляло меня двигаться вперёд по бесконтрольной инерции.

Сосредоточившись на отступающем кошмаре, я совсем позабыл о том звуке, что ждал меня впереди, и на полной скорости достиг поворота. Выждал мгновение, собираясь с силами, и резко заглянул за угол! Но, к собственному удивлению, не обнаружил там ничего, кроме разочаровывающей пустоты. Единственным, что выбивалось из естественного порядка вещей, был лёгкий звук шагов, сопровождаемый скрипом древесины, однако, стоило мне только показаться из-за угла, как он мгновенно, моментально, в ту же секунду – пресёкся, точно его и не было.

Но я уже не мог остановиться. Не мог просто собраться с силами и прислушаться к себе – слишком велик был стресс и слишком сильна память о том настигающем, идущим по пятам загробном холоде, который, наверное, просто не мог померещиться никакому нормальному человеку – и тем более мне, уравновешенному, серьёзному ученику старшей школы…

И это… Я готов был поклясться, что всё это было всерьёз. И оттого бросился к спасительной лестнице с удвоенной скоростью, оставляя позади весь этот напоенный кошмаром этаж и лелея в груди слабый отблеск надежды на то, что Мэй не столкнётся с подобным проявлением воли старого здания. Мне ведь оставалось только верить в лучшее – а возвращаться туда я не собирался ни при каких условиях.

Не оглядываясь назад и стараясь даже не думать о произошедшем – как если бы одно только это могло привести к повторению тех страшных мгновений – я в спешке бросился к лестнице и, перепрыгивая через ступени, спустился на первый этаж.

Входной зал встретил меня знакомой уже прохладой и одиночеством, от которого сердце замирало в груди. Я узнавал самые крохотные детали, за которые ночью то и дело цеплялся луч фонаря, и, как оказалось, без труда смог бы описать образ этого помещения по памяти. Впрочем, к известным картинам начали добавляться новые детали: бросая быстрые взгляды по сторонам, я обнаружил на полу вокруг себя целую россыпь непонятных, уже почти обесцветившихся пятен. Они, ранее казавшиеся мне выцветшими прогалинами, на самом деле представляли собой следы какой-то жидкости, упрямо не желавшей сходить окончательно даже после стольких лет сырости и запустения.

И… Мне даже не требовалось задавать вопрос самому себе, чтобы понять – чем именно были залиты эти полы. И отчего тут, на первом этаже, было так много следов разрушения…

Кто-то когда-то – давным-давно – ворвался в этот дом с самыми дурными намерениями… И, наверное, встретил тут яростный отпор защитников благородного семейства.

Ну почему, почему нас занесло именно сюда?..

Я зажмурился, прогоняя очередной приступ паники, но тут же ощутил – как страшно было просто находиться в этом старом доме с закрытыми глазами, зная, что с лестницы на второй этаж может вот-вот повеять замогильным морозом, а за лужами иссохшей крови стояла история куда более мрачная, чем я даже мог себе представить!

Нет, находиться здесь было нельзя… Это проклятое место только и грезило о новой жертве!

В несколько прыжков преодолев отделявшее меня от завала расстояние, я юркнул под обломки и вынырнул уже снаружи, со стороны бетонного двора, обращённого к раскинувшейся у подножия холма деревушке.

Нельзя сказать, чтобы мы прошли ночью значительную её часть – всего несколько витков дороги от каменистого берега – и это, надо сказать, меня не на шутку озадачило: деревня отсюда казалась слишком маленькой, даже при всех этих россыпях домиков, при дорогах и проулках, и всем своим видом она показывала, что должна была быть крупнее, сильнее, больше. Кроме того, в глаза мне не бросилось ни одного деревянного причала или пирса, и вместе с этим у воды не было видно следов рыбацких построек. Потоки бурной реки, хорошо раздавшейся вширь после дождя, лизали только серию непонятных развалин из дерева и камня, больше похожих на жилые дома, чем на хозяйственные постройки. Из их серой массы выбивался только внушительный чёрно-серый горн, наполовину смятый камнями обвалившихся стен и явно принадлежавший местной кузне.

Река ведь не могла разлиться так широко?.. И подмять под себя не просто береговую инфраструктуру – но добрую половину деревни вместе с полями, дворами и дорогами… Да, в это трудно было поверить, однако с моей обзорной площадки, с вершины высокого холма свободно движущаяся водяная лента уже не казалась той мелкой горной речушкой, какой предстала в моём воображении ночью – о нет. Она была огромна. Широка, точно несколько футбольных полей, выставленных в ряд, и безмерно сердита. Зажатая меж туш великих гор, бережно прикрытая ими сверху, эта река определённо была достаточно сильной ещё в те времена, когда в этой деревне существовало собственное судоходство. А с тех пор стала лишь наглее.

И где-то там, внизу, под боком у этого природного чудовища могла сейчас находиться маленькая, испуганная девочка, оторванная от сестры и матери… Акира.

С хладнокровием вычислительной машины я оценил обстановку в деревне и скорым шагом направился вниз по блестящему от влаги серпантину. Солнце почти не грело, и последствия ночного ливня по-прежнему полноправно владели всем этим крохотным миром: на листьях сорной травы сверкали россыпи прозрачных капель, а с многочисленных крыш – покосившихся и сохраняющих свой первозданный вид – непрерывно струилась чистая дождевая вода.