Не выдали словом тоски,
И только глядеть избегали
Друг другу в глаза бедняки,
 
 
Но вот уже кончено дело,
Нет нужды бороться с тоской,
И что на душе накипело,
Из уст полилося рекой.
 
 
Не ветер гудит по ковыли,
Не свадебный поезд гремит –
Родные по Прокле завыли,
По Прокле семья голосит:
 
 
«Голубчик ты наш сизокрылый!
Куда ты от нас улетел?
Пригожеством, ростом и силой
Ты ровни в селе не имел.
 
 
Родителям был ты советник,
Работничек в поле ты был,
Гостям хлебосол и приветник,
Жену и детей ты любил…
 
 
Что ж мало гулял ты по свету?
За что нас покинул, родной?
Одумал ты думушку эту,
Одумал с сырою землей –
 
 
Одумал – а нам оставаться
Велел во миру, сиротам,
Не свежей водой умываться,
Слезами горючими нам!
 
 
Старуха помрет со кручины,
Не жить и отцу твоему,
Береза в лесу без вершины –
Хозяйка без мужа в дому.
 
 
Ее не жалеешь ты, бедной,
Детей не жалеешь… Вставай!
С полоски своей заповедной
По лету сберешь урожай!
 
 
Сплесни, ненаглядный, руками,
Сокольим глазком посмотри,
Тряхни шелковы́ми кудрями,
Сахарны уста раствори!
 
 
На радости мы бы сварили
И меду и браги хмельной,
За стол бы тебя посадили:
«Покушай, желанный, родной!»
 
 
А сами напротив бы стали,
Кормилец, надежа семьи!
Очей бы с тебя не спускали,
Ловили бы речи твои…»
 

10

 
На эти рыданья и стоны
Соседи валили гурьбой:
Свечу положив у иконы,
Творили земные поклоны
И шли молчаливо домой.
 
 
На смену входили другие,
Но вот уж толпа разбрелась,
Поужинать сели родные –
Капуста да с хлебушком квас.
 
 
Старик бесполезной кручине
Собой овладеть не давал:
Подладившись ближе к лучине,
Он лапоть худой ковырял.
 
 
Протяжно и громко вздыхая,
Старуха на печку легла,
А Дарья, вдова молодая,
Проведать ребяток пошла.
 
 
Всю ноченьку, стоя у свечки,
Читал над усопшим дьячок,
И вторил ему из-за печки
Пронзительным свистом сверчок.
 

11

 
Сурово метелица выла
И снегом кидала в окно,
Невесело солнце всходило:
В то утро свидетелем было
 
 
Печальной картины оно.
Савраска, запряженный в сани,
Понуро стоял у ворот;
Без лишних речей, без рыданий
Покойника вынес народ.
 
 
Ну, трогай, саврасушка! трогай!
Натягивай крепче гужи!
Служил ты хозяину много,
В последний разок послужи!..
 
 
В торговом селе Чистополье
Купил он тебя сосунком,
Взрастил он тебя на приволье,
И вышел ты добрым конем.
 
 
С хозяином дружно старался,
На зимушку хлеб запасал,
Во стаде ребенку давался,
Травой да мякиной питался,
А тело изрядно держал.
 
 
Когда же работы кончались
И сковывал землю мороз,
С хозяином вы отправлялись
С домашнего корма в извоз.
 
 
Немало и тут доставалось –
Возил ты тяжелую кладь,
В жестокую бурю случалось,
Измучась, дорогу терять.
 
 
Видна на боках твоих впалых
Кнута не одна полоса,
Зато на дворах постоялых
Покушал ты вволю овса.
 
 
Слыхал ты в январские ночи
Метели пронзительный вой
И волчьи горящие очи
Видал на опушке лесной;
 
 
Продрогнешь, натерпишься страху,
А там – и опять ничего!
Да, видно, хозяин дал маху –
Зима доконала его!..
 

12

 
Случилось в глубоком сугробе
Полсуток ему простоять,
Потом то в пару, то в ознобе
Три дня за подводой шагать:
 
 
Покойник на срок торопился
До места доставить товар.
Доставил, домой воротился –
Нет голосу, в теле пожар!
 
 
Старуха его окатила
Водой с девяти веретен
И в жаркую баню сводила,
Да нет – не поправился он!
 
 
Тогда ворожеек созвали –
И поят, и шепчут, и трут –
Всё худо! Его продевали
Три раза сквозь потный хомут,
 
 
Спускали родимого в пролубь,
Под куричий клали насест…
Всему покорялся, как голубь, –
А плохо – не пьет и не ест!
 
 
Еще положить под медведя,
Чтоб тот ему кости размял,
Ходебщик сергачевский Федя –
Случившийся тут – предлагал.
 
 
Но Дарья, хозяйка больного,
Прогнала советчика прочь:
Испробовать средства иного
Задумала баба: и в ночь
 
 
Пошла в монастырь отдаленный
(Верстах в тридцати от села),
Где в некой иконе явленной
Целебная сила была.
 
 
Пошла, воротилась с иконой –
Больной уж безгласен лежал,
Одетый как в гроб, причащенный,
Увидел жену, простонал
 
 
И умер…
 

13

 
…Саврасушка, трогай,
Натягивай крепче гужи!
Служил ты хозяину много,
В последний разок послужи!
 
 
Чу! два похоронных удара!
Попы ожидают – иди!..
Убитая, скорбная пара,
Шли мать и отец впереди.
 
 
Ребята с покойником оба
Сидели, не смея рыдать,
И, правя савраской, у гроба
С вожжами их бедная мать
 
 
Шагала… Глаза ее впали,
И был не белей ее щек
Надетый на ней в знак печали
Из белой холстины платок.
 
 
За Дарьей – соседей, соседок
Плелась негустая толпа,
Толкуя, что Прокловых деток
Теперь незавидна судьба,
 
 
Что Дарье работы прибудет,
Что ждут ее черные дни.
«Жалеть ее некому будет», –
Согласно решили они…
 

14

 
Как водится, в яму спустили,
Засыпали Прокла землей;
Поплакали, громко повыли,
Семью пожалели, почтили
Покойника щедрой хвалой.
 
 
Сам староста, Сидор Иваныч,
Вполголоса бабам подвыл,
И «Мир тебе, Прокл Севастьяныч! –
Сказал. – Благодушен ты был,
 
 
Жил честно, а главное: в сроки,
Уж как тебя Бог выручал,
Платил господину оброки
И подать царю представлял!»
 
 
Истратив запас красноречья,
Почтенный мужик покряхтел:
«Да, вот она, жизнь человечья!» –
Прибавил – и шапку надел.
 
 
«Свалился… а то-то был в силе!..
Свалимся… не минуть и нам!..»
Еще покрестились могиле
И с богом пошли по домам.
 
 
Высокий, седой, сухопарый,
Без шапки, недвижно-немой,
Как памятник, дедушка старый
Стоял на могиле родной!
 
 
Потом старина бородатый
Задвигался тихо по ней,
Ровняя землицу лопатой
Под вопли старухи своей.
 
 
Когда же, оставивши сына,
Он с бабой в деревню входил:
«Как пьяных, шатает кручина!
Гляди-тко!..» – народ говорил.
 

15

 
А Дарья домой воротилась –
Прибраться, детей накормить.
Ай-ай! Как изба настудилась!
Торопится печь затопить,
 
 
Ан глядь – ни полена дровишек!
Задумалась бедная мать:
Покинуть ей жаль ребятишек,
Хотелось бы их приласкать,
 
 
Да времени нету на ласки.
К соседке свела их вдова.
И тотчас, на том же савраске,
Поехала в лес, по дрова…
 

Часть вторая
Мороз, Красный нос

16

 
Морозно. Равнины белеют под снегом,
Чернеется лес впереди,
Савраска плетется ни шагом, ни бегом,
Не встретишь души на пути.
 
 
Как тихо! В деревне раздавшийся голос
Как будто у самого уха гудет,
О корень древесный запнувшийся полоз
Стучит, и визжит, и за сердце скребет.
 
 
Кругом – поглядеть нету мочи,
Равнина в алмазах блестит…
У Дарьи слезами наполнились очи –
Должно быть, их солнце слепит…
 

17

 
В полях было тихо, но тише
В лесу и как будто светлей.
Чем дале – деревья всё выше,
А тени длинней и длинней.
 
 
Деревья, и солнце, и тени,
И мертвый, могильный покой…
Но – чу! заунывные пени,
Глухой, сокрушительный вой!
 
 
Осилило Дарьюшку горе,
И лес безучастно внимал,
Как стоны лились на просторе
И голос рвался и дрожал,
 
 
И солнце, кругло и бездушно,
Как желтое око совы,
Глядело с небес равнодушно
На тяжкие муки вдовы.
 
 
И много ли струн оборвалось
У бедной крестьянской души,
Навеки сокрыто осталось
В лесной нелюдимой глуши.
 
 
Великое горе вдовицы
И матери малых сирот
Подслушали вольные птицы,
Но выдать не смели в народ…
 

18

 
Не псарь по дубровушке трубит,
Гогочет, сорви-голова, –
Наплакавшись, колет и рубит
Дрова молодая вдова.
 
 
Срубивши, на дровни бросает –
Наполнить бы их поскорей,
И вряд ли сама замечает,
Что слезы всё льют из очей:
 
 
Иная с ресницы сорвется
И на снег с размаху падет –
До самой земли доберется,
Глубокую ямку прожжет;
 
 
Другую на дерево кинет,
На плашку, – и, смотришь, она
Жемчужиной крупной застынет –
Бела, и кругла, и плотна.
 
 
А та на глазу поблистает,
Стрелой по щеке побежит,
И солнышко в ней поиграет…
Управиться Дарья спешит,
 
 
Знай рубит, – не чувствует стужи,
Не слышит, что ноги знобит,
И, полная мыслью о муже,
Зовет его, с ним говорит…
 

19

 
………….
………….
«Голубчик! красавицу нашу
Весной в хороводе опять
Подхватят подруженьки Машу
И станут на ручках качать!
 
 
Станут качать,
Кверху бросать,
Маковкой звать,
Мак отряхать!^[7]
 
 
Вся раскраснеется наша
Маковым цветиком Маша
С синими глазками, с русой косой!
 
 
Ножками бить и смеяться
Будет… а мы-то с тобой,
Мы на нее любоваться
Будем, желанный ты мой!..
 

20

 
Умер, не дожил ты веку,
Умер и в землю зарыт!
Любо весной человеку!
Солнышко ярко горит.
Солнышко всё оживило,
Божьи открылись красы,
Поле сохи запросило,
Травушки просят косы,
 
 
Рано я, горькая, встала,
Дома не ела, с собой не брала,
До ночи пашню пахала,
Ночью я косу клепала,
Утром косить я пошла…
Крепче вы, ноженьки, стойте!
Белые руки, не нойте!
Надо одной поспевать!
 
 
В поле одной-то надсадно,
В поле одной неповадно,
Стану я милого звать!
 
 
Ладно ли пашню вспахала?
Выди, родимый, взгляни!
Сухо ли сено убрала?
Прямо ли стоги сметала?..
Я на граблях отдыхала
Все сенокосные дни!
 
 
Некому бабью работу поправить!
Некому бабу на разум наставить…
 

21

 
Стала скотинушка в лес убираться,
Стала рожь-матушка в колос метаться,
Бог нам послал урожай!
Нынче солома по грудь человеку,
Бог нам послал урожай!
Да не продлил тебе веку, –
Хочешь не хочешь, одна поспевай!..
 
 
Овод жужжит и кусает,
Смертная жажда томит,
Солнышко серп нагревает,
Солнышко очи слепит,
Жжет оно голову, плечи,
Ноженьки, рученьки жжет,
Изо ржи, словно из печи,
Тоже теплом обдает,
Спинушка ноет с натуги,
Руки и ноги болят,
Красные, желтые круги
Перед очами стоят…
Жни-дожинай поскорее,
Видишь – зерно потекло…
Вместе бы дело спорее,
Вместе повадней бы шло…
 

22

 
Сон мой был в руку, родная!
Сон перед Спасовым днем.
В поле заснула одна я
После полудня, с серпом.
Вижу – меня оступает
Сила – несметная рать, –
Грозно руками махает,
Грозно очами сверкает.
Думала я убежать,
Да не послушались ноги.
Стала просить я помоги,
Стала я громко кричать.
Слышу, земля задрожала –
Первая мать прибежала,
Травушки рвутся, шумят –
Детки к родимой спешат.
Шибко без ветру не машет
Мельница в поле крылом:
Братец идет да приляжет,
Свекор плетется шажком.
Все прибрели, прибежали,
Только дружка одного
Очи мои не видали…
Стала я кликать его:
«Видишь – меня оступает
Сила – несметная рать, –
Грозно руками махает,
Грозно очами сверкает:
Что не идешь выручать?..»
Тут я кругом огляделась –
Господи! Что куда делось?
Что это было со мной?..
Рати тут нет никакой!
Это не люди лихие,
Не бусурманская рать –
Это колосья ржаные,
Спелым зерном налитые,
Вышли со мной воевать!
Машут, шумят, наступают,
Руки, лицо щекотят,
Сами солому под серп нагибают –
Больше стоять не хотят!
 
 
Жать принялась я проворно,
Жну, а на шею мою
Сыплются крупные зерна –
Словно под градом стою!
 
 
Вытечет, вытечет за ночь
Вся наша матушка-рожь…
Где же ты, Прокл Севастьяныч?
Что пособлять не идешь?..
 
 
Сон мой был в руку, родная!
Жать теперь буду одна я.
 
 
Стану без милого жать,
Снопики крепко вязать,
В снопики слезы ронять!
Слезы мои не жемчужны,
Слезы горюшки-вдовы,
Что же вы Господу нужны,
Чем ему дороги вы?..
 

23

 
Долги вы, зимние ноченьки,
Скучно без милого спать,
Лишь бы не плакали оченьки,
Стану полотна я ткать.
 
 
Много натку я полотен,
Тонких добротных новин,
Вырастет крепок и плотен,
Вырастет ласковый сын.
 
 
Будет по нашему месту
Он хоть куда женихом,
Высватать парню невесту
Сватов надежных пошлем…
 
 
Кудри сама расчесала я Грише,
Кровь с молоком наш сынок-первенец,
Кровь с молоком и невеста… Иди же!
Благослови молодых под венец!..
 
 
Этого дня мы как праздника ждали,
Помнишь, как начал Гришуха ходить,
Целую ноченьку мы толковали,
Как его будем женить,
Стали на свадьбу копить понемногу…
Вот – дождались, слава богу!
 
 
Чу, бубенцы говорят!
Поезд вернулся назад,
Выди навстречу проворно –
Пава-невеста, соколик-жених! –
Сыпь на них хлебные зерна,
Хмелем осыпь молодых!..^[8]
 

24

 
Стадо у лесу у темного бродит,
Лыки в лесу пастушонко дерет,
Из лесу серый волчище выходит.
Чью он овцу унесет?
 
 
Черная туча, густая-густая,
Прямо над нашей деревней висит,