12

Шлюпка приближается. Тень набегает на лицо Диего, когда рядом с генералом он видит меня. После ссоры мы не разговаривали. Он причаливает к кораблю и протягивает руку первому пленнику.

– Добро пожаловать на борт к нашему генералу. Он хороший человек.

Это он, судья! Разжирел еще больше с тех пор, как я его видела. Он пытается встать сам, отказываясь от руки Диего, опираясь на трясущиеся, как у новорожденного козленка, ноги. Повернувшись к человеку в облачении священника, сидящему позади него, он возглашает:

– Заметьте, падре! Я поднимаюсь на борт только под угрозой насилия. – Он тычет украшенным рубиновым перстнем пальцем туда, где мы ждем на носовой палубе.

– Никакого насилия, – говорит Диего. – Мой генерал хочет просто поговорить с вами.

Судья поднимается на борт. Его взгляд перебегает с генерала на меня и обратно, он застывает как вкопанный, так что идущему следом священнику приходится подтолкнуть его в спину.

При виде него мне хочется провалиться сквозь палубу.

– Вы находите уместным, – брызжет слюной судья, – приветствовать представителя его превосходительства вице-короля Новой Испании, стоя бок о бок со шлюхой? И это на Страстной неделе!

Генерал окидывает судью высокомерным взглядом.

– Кэри… – предлагает он львиногривому джентльмену ответить вместо него.

– Вы оскорбляете нашу гостью, алькальд, – говорит Кэри. – Она уже некоторое время путешествует с нами. Помогает с приготовлением пищи.

Я смотрю на него с удивлением. Я и не предполагала, что он меня заметил.

– Знаю я, чем она вам помогает, – брюзжит судья. – Я ее знаю. Она стояла передо мной.

Диего толкает судью в спину рукоятью шпаги.

– А теперь, – тихо говорит он по-кастильски, – вы стоите перед ней. И я предупреждаю, следите за тем, как вы с ней разговариваете.

Судья сжимает и разжимает кулаки, его пухлые пальцы, перетянутые множеством колец, напоминают тамале^[15]. Путана ди дио, мне еще придется за это заплатить.

С ревом и хохотом англичане взбираются на борт. Они увешаны алтарными облачениями и распятиями. Друг к другу они обращаются не иначе как «падре». Гнусный Пайк сдергивает с шеи дамасский алтарный покров и вытирает им пот со лба. Потом плюет на него и трет кровавый порез на предплечье. Священник наблюдает за ними, прижав руку к животу, как будто его сейчас стошнит.

Генерал прерывает молчание.

– Это единственные мужчины в городе? – Он осматривает их, как бычков на базаре.

– Единственные, кто не умеет быстро бегать, – говорит Диего. – Священника мы нашли в церкви, где он поклонялся изображениям и ложным идолам. Естественно, мы позаботились о них ради спасения его души.

– Пайк позаботился о них, – смеется один из моряков.

– Судья заседал в здании суда, – продолжает Диего, – отдавал приказ о новых зверствах в отношении какого-то бедняги, который воспользовался случаем и сбежал в горы. Судебные чиновники также сбежали. Что же касается алькальда, вы сами видите, что бегать он не в состоянии.

– Как вы смеете вмешиваться в правосудие Новой Испании! – кричит судья. – Подсудимый был беглым рабом и поджигателем!

Генерал поворачивается и тихим, ровным голосом говорит в лицо судье:

– Не рассказывайте мне о правосудии Новой Испании. Я видел, как ваш вероломный вице-король держит свое слово. Я был в Сан-Хуан-де-Улуа, когда он напал на флот моего кузена Хокинса после заверений, что нам не причинят вреда. Вы знаете, сколько моих соотечественников погибло от его подлости? Скольких из тех, кто пережил его трусливое нападение, приволокли на эшафот и сожгли? Сколько он украл у нас? Сколько товаров и сокровищ мы потеряли вместе с кораблями, которые он потопил?

– Нет! – вдруг выкрикивает генерал. – Ваш вице-король убил достаточно моих соотечественников. А теперь я узнаю в Вальпараисо, что в тюрьме Лимы есть еще заключенные, ожидающие сожжения!

– Они еретики! – возражает судья, но уже тише. Его глаза перебегают с палубы на горящее здание суда на берегу.

– Нет, добрые христиане, – понижает голос генерал. – Капитан Окснам путешествовал со мной. Я хорошо его знаю.

Он разглаживает камзол и отворачивается от судьи.

– Далее. – Он говорит громче, чтобы все люди, столпившиеся вокруг, могли услышать. – В отличие от вашего вице-короля, меня не нужно бояться, поскольку я умею держать слово. На моем корабле вашим жизням ничто не угрожает, так же, как и моей. Но сначала вы должны кое-что для меня сделать.

Он направляется к трюму. Перехватив мой взгляд, он жестом приказывает следовать за ним.

– Теперь идите познакомьтесь со своими новыми апартаментами, – говорит Кэри.

Судья и священник семенят вперед, уворачиваясь от острия шпаги Диего, то и дело упирающегося им в спины.

Я собираюсь последовать за ними, но останавливаюсь, чтобы посмотреть, что такое матросы пытаются втащить на борт.

Добыча, выгруженная из шлюпки, свалена на палубе тремя кучами: провизия, оружие и сокровища. Однако сейчас десяток матросов тянут канат, надрываясь от усилия.

– Тяни! – кричит Пайк, и груз показывается над бортом. Что-то огромное, сияя и отбрасывая солнечные лучи обратно в небо, с громким гулом переваливается на палубу. Матросы ревут от восторга.

Малхайя диос! Я невольно вздрагиваю и крещусь. Это церковный колокол Уатулько.

13

Когда я догоняю пленников, они направляются в трюм, где генерал собирается показать им награбленные сокровища и клетку, в которой держат Паскуаля.

Вместо того чтобы пойти за ними, я сворачиваю к кают-компании. Мальчишки уже накрывают на стол, расставляют блюда с фруктами из города. Я беру гуаву и ем у окна, выходящего в сторону берега. Дым от горевшего в гавани корабля рассеялся, но все еще чернеет высоко в воздухе. Небо ясное. Дымное облако будет видно за много лиг во всех направлениях.

За всю мою жизнь здесь, в Новой Испании, я ни разу не видела, чтобы с чиновником королевства или священником обращались подобным образом. Эти англичане прошли Южными проливами, все время грабя и нападая – и все же испанцы не могут их поймать. Как долго фортуна будет благоволить им? А сколько продлится мое везение? Ведь о себе я тоже не забываю. Когда инквизиторы пришли за хозяином Саймонсом в Сьюдад-де-Мехико, этого оказалось достаточно, чтобы бросить меня в камеру, обвинив в том, что он заразил меня ересью. Три месяца я провела в темноте с крысами. Простая служанка в его доме, мне тогда не было и шестнадцати.

А что будет, если меня найдут здесь, с лютеранами, творящими подобные безобразия? Каким будет мое наказание? У меня всего одна шея, которую можно сунуть в петлю, и одно тело, которое можно сжечь, но боюсь, этого им будет мало.

Шаги приближаются к двери каюты. Генерал говорит тихим и мягким голосом. Если бы я не знала языка, то могла бы подумать, что он успокаивает плачущего ребенка, так нежен его голос. Но он говорит:

– Ваш вице-король непременно пошлет за вами, чтобы получить сведения обо мне. Вы должны будете передать ему, чтобы он не смел убивать Окснама и других англичан, насильно удерживаемых в Лиме, потому что, если они будут убиты, это будет стоить ему жизней двух тысяч испанцев. Я сам лично перевешаю их и отправлю ему их головы.

Генерал улыбается, открывая дверь. Он входит первым, за ним судья и священник с разинутыми от ужаса ртами. Увидев меня, судья снова приходит в ярость.

Львиногривый офицер Кэри следует за генералом, как тень. За ним другие из ближайшего окружения: четверо джентльменов, толкающих друг друга локтями, чтобы занять место поближе. Входят судовой кок Легг и боцман Винтер, затем капеллан Флетчер.

Диего идет последним. Мужчины неохотно расступаются, давая ему пройти к генералу.

Я наливаю каждому по кубку вина и собираюсь уйти, но генерал кладет руку мне на плечо.

– Останься.

Потом обращается к испанцам:

– Садитесь, пожалуйста. Скоро нам подадут ужин. Но сперва, – обращается он к судье, – вы напишете письмо, дающее мне право войти в город.

– Вы уже вошли в город! – бормочет судья.

– На самом деле нет. Возможно, мои люди были слишком взволнованы, увидев землю, и не подчинились моим приказам, точно не знаю. Но моя нога не ступала на землю Уатулько.

– А если я не стану писать письмо?

– Тогда вам придется плохо.

– Вы вернете наши товары?

Генерал откидывается на спинку стула и соединяет кончики пальцев.

– Нет. Я прибыл сюда, чтобы возместить ущерб, который ваш вице-король нанес моему кузену Хокинсу одиннадцать лет назад, и у меня есть доверенность от королевы, позволяющая предпринимать любые… даже самые крайние меры… необходимые для достижения этой цели. Мы потеряли тридцать тысяч фунтов! Сомневаюсь, что в вашем жалком городишке имеются такие богатства.

– Но зерно, – умоляет судья, – и вино! Вы забрали все. Мы будем голодать.

– Это плохое вино. – Генерал, поморщившись, ставит кубок на стол. – Вы можете забрать бочонок назад. И часть этих… не знаю, как они называются, – он указывает на нетронутые кукурузные лепешки, – когда напишете разрешение.

– И тогда вы уйдете?

Генерал кивает.

– Куда? – Брови судьи нависают над глазами.

– Сначала сделаем остановку в Акапулько, – говорит генерал, и меня охватывает страх. По той же причине, по которой я не могу высадиться здесь, я не могу вернуться в Акапулько! Там солдаты вице-короля. Его боевые корабли. Нельзя, чтобы меня поймали с англичанами!

Генерал поднимает руку, и, не говоря ни слова, Легг вскакивает и передает ему карту, намотанную на деревянный шест.

– Ее изготовили для меня в Лиссабоне, – говорит генерал, забирая четыре кубка у ближайших к нему людей, чтобы придавить углы. – Она обошлась мне в восемьсот крузадо – можете в это поверить?

Злость испарилась. Он радуется, как мальчишка, указывая на особые отметки и объекты на карте – остров Сейлан^[16], южную часть Новой Гвинеи, недавно открытую и нанесенную на карту, – как будто делится с другом, который разделяет страсть к подобным вещам.

Судья смотрит недоверчиво, вцепившись в край стола. Кольца исчезли, на опухших пальцах остались лишь воспаленные следы от них.

– Посмотрите сюда, – генерал бережно разглаживает карту. – У меня есть три способа вернуться домой. Тем же путем, как я прибыл, через Чили. Или минуя Китай и обогнув мыс Доброй Надежды. – Он указывает на южную оконечность Африки.

– А третий путь? – спрашивает судья.

– Э, нет, – говорит генерал, отставляя кубки. Карта скатывается внутрь, как дикобраз. – Дурак, кто поверяет свои тайны врагу!

Он отдает карту Леггу.

– Нет никакого третьего пути, – ярится судья.

– Есть, и скоро вы в этом убедитесь, когда обнаружите английский флот в своих водах. Я недавно открыл этот маршрут, – улыбается он судье. – Нам больше не нужно будет проходить через Магелланов пролив. Это связано с немалыми расходами и тяготами. Мы просто хотим торговать. Но нас разворачивают во всех портах. Не дают даже набрать пресной воды и пополнить съестные припасы.

Лицо судьи сурово.

– Мы не торгуем с еретиками.

– Но будете, – говорит генерал. – Потому что это только начало. Думаете, я один? Единственный англичанин, который прибыл сюда, чтобы избавить вас от драгоценностей, унизывающих пальцы, от зерна в ваших амбарах, от сокровищ в ваших трюмах? Пока мы беседуем, королева Англии готовит флот. И если ваш король не даст нам лицензии на торговлю, мы пройдем по моему новому маршруту и заберем все серебро. Вы больше не сможете считать этот океан своим испанским озером.

Он откидывается назад, чтобы добраться до мешочка на поясе, и достает огненный опал.

– Красивый, не правда ли? – Он вертит камень, чтобы поймать им свет. – Я забрал его у одного из ваших соотечественников. Драгоценность из коллекции вице-короля. Теперь он мой. Посмотрите, как сияет на нем лик Господа нашего! Воистину, он чудесен.

Судья смотрит на него с яростью.

– Опал, – продолжает генерал, – из всех камней мой самый любимый, потому что объединяет в себе все цвета. – Драгоценность сверкает и переливается, огненные и золотые лучи будто брызжут из пальцев. – И я вижу, что в Новой Испании их в избытке.

– Как уместно, что они вам так нравятся, – плюется судья. – Опал – камень воров.

– Правда? – смеется генерал. – Я не знал.

Кэри откашливается и декламирует, воздев глаза к потолку:

* * *

Я зоркостью владельца наделяю,

А простакам так отвожу глаза,

Что грабь их смело хоть средь бела дня —

Ты можешь положиться на меня.

* * *

– Спасибо за декламацию, Кэри, – кривится генерал. Он кладет опал на стол. – А теперь не будьте дураком, пишите письмо. Я должен доставить его королеве. Можете сказать вице-королю, что вас вынудили, приставили нож к горлу, для меня это не имеет значения.

– Кстати, вот и нож, – Диего достает из ножен на бедре кинжал. – Если это поможет вам писать быстрее.

Судья косится на кинжал. Винтер дает ему пергамент, перо и чернила. Алькальд яростно пишет, то и дело взглядывая на Диего, который поигрывает кинжалом, пробуя остроту лезвия на столешнице.

– Вот и молодец, – кивает генерал.

Падре из Уатулько до сих пор не произнес ни слова. Его взгляд мечется от судьи к генералу, чтобы подгадать, когда можно будет вмешаться, не подвергая себя опасности.

– Но церковные облачения, – начинает он. – Реликварии! Дароносица! Мы должны… можно ли вернуть их?

Триумфальная улыбка генерала вянет мгновенно. Он резко выбрасывает руку, словно хочет ударить священника. Но вместо этого срывает четки с его шеи.

– Зачем ты носишь это? – он бросает четки в угол и плюет на них.

Испанцы в ужасе. Я тоже.

– Да! – кричит генерал. – Вы и впрямь должны быть огорчены. Вы не христиане, а идолопоклонники! И это нас вы называете еретиками? Вы, затворившие во тьме свет Евангелия!

Священник поднимает глаза на ревущего от ярости генерала. Он трогает шею – сорванные четки содрали кожу.

– Ты смеешь говорить со мной о своем облачении! Реликвариях! Потире! Да вы поклоняетесь этим вещам вместо Спасителя нашего, Христа!

Англичане кивают и стучат по столу.

– Верно! Паписты! Монахи! Римские шлюхи!

Все, кроме капеллана. Флетчер смотрит на сломанное распятие. Его руки подрагивают, лежа на столе, пальцы снова и снова сжимаются в кулаки.

Генерал, кажется, собирается продолжить орать, когда его останавливает стук в дверь. Входят мальчики с блюдами. Улов со складов Уатулько оказался хорош. Жареная курица и бекон, свежая свинина вместо солонины, кукурузный хлеб, фасоль и зелень, тушенные с перцем и специями, кокосовые орехи, дыни и бананы.

Мальчики ставят блюда с краю, а генерал переставляет их ровно по центру. Он аккуратно ставит мясо перед испанцами.

Я сразу понимаю, что он делает. Удивительно, какой неутолимый у этого человека аппетит к маленьким победам. Он ждет их протеста, играя, как кошка с мышами. Кто из них возразит? Кто окажется смелее?

Удивительно, но протестует не тот, на кого бы я поставила. Дрожащим голосом священник Уатулько говорит:

– Простите, но сейчас Великий пост. Нам нельзя есть мясо.

Генерал делает паузу на мгновение, а затем воздевает руки к небу. Он выглядит ужасно расстроенным.

– Это вы меня простите. Немного рыбы для наших гостей, – кричит он мальчику у двери. – Страстной понедельник. Паписты не могут есть мяса.

Он указывает на табурет рядом с собой.

– Мария. Посиди с нами. – Я никогда не ела с ними за одним столом. – Будешь свинину?

Десять лет минуло с тех пор, как брат Кальво крестил и конфирмовал меня в католички. Я верую во Святую Троицу, единую в трех лицах, и в единого истинного Бога. Что касается остального, то, признаюсь, многое остается для меня загадкой. Так что почему еретикам позволено есть мясо в Великий пост, а католикам нет, я не знаю.

Но сейчас это не главный вопрос. Вопрос в том, кого из этих бойцовых петухов я поддерживаю?

Я увязла по горло с дьяволами-англичанами. Если испанцы поймают меня сейчас, никто меня не спасет. Моя жизнь в руках генерала.

Кроме того, я голодна, а жареное в меду мясо пахнет одурманивающе.

– Спасибо, с удовольствием.

Он улыбается мне поощрительно, будто я собака, которую удалось научить новому трюку.