© Никита Смагин, 2024
© ООО «Индивидуум Принт», 2024
Посвящается моему отцу
.
– Ты работаешь или в отпуске? – написала мне неожиданно моя подруга Саша. – Я хотела тебе кота дать. Умоляю. Реально некому больше.
Отдавать кота навсегда мне не собирались – надо было просто посидеть с ним. Саша вместе с мужем уезжала в путешествие и хотела, чтобы я неделю пожил с котом Тимофеем на их даче в подмосковной Яхроме. В целом такие предложения я обычно встречаю без энтузиазма – слишком много мороки. Однако тогда Саша со своим котом появилась в удивительно подходящее время.
Это было начало августа 2014 года. Буквально накануне я написал заявление об увольнении после года работы в интернет-издании газеты «Собеседник». Увольнялся в никуда, от усталости. В «Собеседнике» я получил первый опыт работы в журналистике, где решил попробовать себя сразу после получения диплома бакалавра. Сидеть без дела не приходилось – год с информационной точки зрения выдался насыщенным. Началось всё с московских выборов мэра, где Сергею Собянину противостоял Алексей Навальный, затем были украинский Майдан, Олимпиада в Сочи, присоединение Крыма и вооруженный конфликт в Донбассе.[1][2]
Для сайта «Собеседника» даже человек, только пришедший с улицы, мог писать почти всё, лишь бы быстро. За двенадцать месяцев я успел поработать новостником, взять кучу интервью как по телефону, так и лично, опубликовать несколько репортажей и множество статей а-ля «10 самых выдающихся тиранов в истории» и написать неприличное для начинающего журналиста количество колонок по актуальной политической повестке, в основном совершенно бездарных.
После года работы впечатления у меня остались примерно такие: журналистика в России – это когда ты работаешь на износ за копейки, а за это на тебя постоянно орут. С этим сугубо субъективным суждением я уволился, не особо представляя, что делать дальше. В таких обстоятельствах идея провести неделю на пустой даче наедине с котом мне вдруг показалась вполне привлекательной.
– Согласен, – ответил я.
Прямоухий шотландец Тимофей оказался на редкость покладистым товарищем. Отношения мы с ним наладили моментально. Саша сказала, что я могу брать все, что есть в дачном холодильнике. Там я обнаружил полукилограммовую банку тушеной оленины и распределил по-братски в первый же день: полбанки съел сам, остальное – навалил в миску кота. После этого Тимофей проникся ко мне особым кошачьим уважением.
Что же делать на даче двадцатитрехлетнему «политическому обогревателю» (так в редакции «Собеседника» величали всех журналистов, писавших колонки)? На втором этаже хозяйской квартиры стоял продвинутый комп. Вместе с прочими обстоятельствами жизни это само собой определило распорядок дня: где-то до трех-четырех ночи я играл в Far Cry, затем спал до обеда. После этого кот начинал мягкими лапками ходить по моей голове, чтобы я встал и его покормил. Дальше следовал наш завтрак, и снова Far Cry.
Примерно через три дня такой отдых наскучил, и я начал беспорядочно искать в интернете все подряд. В какой-то момент в голове всплыла фраза моего научного руководителя Андрея Александровича Куделина, брошенная как будто между делом: «насколько я знаю, когда освоил арабский, среди других восточных языков легче всего учить персидский». И я загуглил «курсы персидского».
На первой же странице поисковых результатов мне попалась информация о наборе на такие курсы в Российском новом университете (РосНОУ) – название вуза я слышал впервые. Желающим предлагалось позвонить по указанному номеру. И я позвонил.
– Нет, ну курсы мы только осенью запускать будем. Сейчас набираем бакалавриат, – сказала мне женщина в трубке.
– Бакалавриат у меня уже есть.
– Магистров мы тоже набираем, но прием документов сегодня закончился. Но давайте так: вы приходите завтра, мы поговорим с вами, если вы хотите учить персидский.
Диплом бакалавра я получил в РУДН в 2013 году по двойной специальности историк/переводчик с арабского языка. Пять лет я занимался изучением арабского, ездил на стажировки по месяцу в Египет, Иорданию и Марокко, но язык давался откровенно сложно – итоговые экзамены еле-еле сдал на четверку. После этого я твердо решил: чтобы по-настоящему продвинуться в языковом плане, надо надолго уехать в другую страну. Варианты для этого были.
РУДН активно сотрудничал с сирийскими университетами, в начале 2010‐х планировали открыть двойную магистратуру с университетом в Дамаске – один год учишься в Сирии, один год в России. Но в 2011 году в стране началась гражданская война, поэтому эти планы пришлось отбросить уже на старших курсах. Потом в университете планировали договориться об аналогичной магистерской программе с Иорданией – тоже не сложилось.
Я был в контакте с представителями Высшей школы экономики, где арабское направление только начинало развиваться. В год, когда я выпускался из бакалавриата, в Вышке меня заверили, что на следующий год появится двойная магистратура ВШЭ и Иорданского университета. Я решил подождать, а пока попробовать силы в журналистике. Но спустя год эта программа тоже не открылась. В итоге я застрял: идти в магистратуру, в принципе, собирался, но не видел по-настоящему интересных вариантов, а задачи получить диплом любой ценой перед собой не ставил. Поэтому вопрос, где продолжить образование, оставался актуальным, но куда идти, было непонятно.
– Здравствуйте! Проходите быстрее на экзамен, – сказала мне на входе декан Факультета гуманитарных технологий.
– Какой экзамен?
– В магистратуру «Лингвистика»
– Но я же вообще не лингвист.
– Да не переживайте вы. Что напишете, то и напишете
Ошарашенный такими новостями, я прошел к аудитории на втором этаже.
– Этот молодой человек на персидский язык. Он вне конкурса, – сказала декан приемной комиссии.
Мне протянули билет.
Посидев какое-то время над полученным заданием, я пошел отвечать. Первый вопрос был из разряда общих знаний, поэтому получилось что-то наплести относительно в тему. Второй вопрос касался уже непосредственно лингвистики. Пришлось сочинять на ходу.
– Так, ну вы лингвистике до этого не учились, да? – прервала импровизацию комиссия.
– Нет, – ответил я.
– Оно и видно… Но не беспокойтесь, парень вы толковый, а уж лингвистике мы вас обучим.
В 2014 году Российский новый университет как раз впервые открывал персидское направление. Культурное представительство при посольстве Ирана в Москве поддержало вуз, полностью оборудовало персидский кабинет и пообещало предоставить преподавателя-носителя на один год за свой счет. В качестве ключевого российского преподавателя РосНОУ привлек известного филолога-ираниста Александра Анатольевича Веретенникова. В общем, все развивалось вполне неплохо.
За исключением небольшой проблемы: где взять студентов? На бакалавриат народ еще набрали, хоть и с горем пополам, но предполагалось принять на бюджет еще и двух магистров. Они уже в первый год обучения должны были отправиться на двухмесячную языковую стажировку в филиал университета Азад на иранский остров Киш, что в Персидском заливе. Иранистов-бакалавров в Москве выпускается не так много, и практически все желающие продолжать учебу идут в магистратуру там же, где заканчивали бакалавриат. Найти магистрантов для университета, который только открыл программу по иранистике, – задача непростая.
Одну девочку с хорошим персидским они все-таки нашли, а второе место оставалось вакантным. В этот-то момент и подвернулся я (хоть и с нулевым персидским), а мне, соответственно, подвернулся РосНОУ.
Уже в середине декабря первого года меня ждала языковая стажировка, а для этого нужно было овладеть персидским хоть на каком-то уровне. Поэтому я начал ходить на занятия по языку с первокурсниками-бакалаврами. Примерно все были на этом направлении откровенно «залетными», что моментально сказалось на характере обучения. Уже к концу первого месяца из десяти студентов группы иранистов на пары персидского приходили один-два человека. К концу второго месяца не ходил никто, кроме меня. В результате с начала ноября 70 % моих занятий персидским стали фактически индивидуальными. Меня это очень радовало, а вот профессор Веретенников периодически ворчал.
– Это что у нас с тобой, репетиторские курсы? Нафига я пришел в университет? Где эти оболтусы? Ну ладно, давай читать текст.
При этом руководство РосНОУ на тот момент настолько переживало об успехе своей персидской инициативы, что они, к моему удивлению, наняли за счет вуза репетитора, который два месяца дважды в неделю занимался со мной персидским. В итоге определенную языковую базу за три месяца я набрал. А в декабре меня ждал еще один сюрприз – единственная одногруппница в магистратуре отказалась ехать на стажировку, так что в Иран отправился я один.
На острове Киш меня привели к директору филиала университета Азад – выпускнику российского вуза, прекрасно говорившему на русском. С ним в кабинете сидели две аспирантки филологии, которые приехали из Шираза, чтобы преподавать персидский группе российских студентов (в моем лице). У нас состоялось небольшое собеседование, на котором я уверенно и четко произнес:
– Здравствуйте, меня зовут Никита, я учу персидский три месяца.
Моих будущих преподавателей такие новости откровенно удивили. Они-то ждали «магистров иранистики из России», которые изучают персидский уже много лет. Одна из аспиранток тут же начала что-то высказывать директору. Разбирал я тогда дай бог одно слово из двух, но все же понял, что работать со мной она отказалась наотрез, потому что готовилась совсем к другому. Однако вторая иранка – ее звали Махса, – как мне показалось, никакого возмущения не высказала. В этот момент директор уловил, что я частично понимаю их диалог, и попросил меня выйти из кабинета.
В итоге я остался один на один с Махсой. График обучения оказался вырвиглазным: утром две пары по полтора часа, затем задание, которое делаешь днем, чтобы его проверили на вечерних парах (тоже две по полтора часа). А после я возвращался в гостевой дом готовиться к утренним занятиям. И все это с Махсой, которая не знала ни слова по-английски. Зато к концу двухмесячного курса я обнаружил, что уже разговариваю на общие темы на языке Хайяма и Хафиза – пусть и с ошибками.
О проекте
О подписке