2

Путь до поезда прошел безмолвно, а редкие пересечения взглядов лишь нагнетали и без того напряженную атмосферу. Пожалуй, думала Настя, высказывания ее коллег о слишком юном возрасте для должности заместителя все же возымели доказательную базу. Ибо как же так она смогла столь слепо довериться некогда добренькому, веселому и в меру дерзкому Бэккеру, что… а вот что? Вина есть, только вот в чем? Про Аврору и Осколок она не могла проболтаться, как и дать доступ к внутренней сети Техгруппы. Значит, утечка была в другом месте. Но зачем тогда Бэккер был так добр с ней, так общителен – и да, влечение присутствует, но ведь то было взаимным. А было ли? Ей хочется выругаться, но воспитание не позволяло такую слабость на людях, особенно рядом с Андреем. Его тяжелый, полный опыта и мудрости взгляд выдавал работу мысли столь громко, сколь она и представить не могла. Когда Бэккер занял одно из мест по правой стороне среднего из трех вагонов, Настя хотела было уже выкроить время и извиниться перед начальником за потерю контроля над заданием, но Андрей внезапно оказался метрах в пяти позади. Только она сделала шаг к нему, как он отключил напульсник и, направляясь к поезду, сказал тихо: «Я запущу».

Уже внутри она села рядом с Андреем на скамье спиной к левому окну, дабы держать Бэккера в зрительной доступности. Его взгляд то ли что‑то искал в открывшейся каменисто‑песочной равнине, где лишь на горизонте виднеются небольшие возвышенности, то ли боролся с чарующим оранжево‑черным оттенком безжизненной окрестности тридцати километров между огромным Монолитом справа и маленькой Авророй слева.

– Я ничего ему не говорила. – Произнесла Настя тише обычного, ведь сам поезд в магнитном тоннеле издавал мало шумов, лишь пару каких‑то скрипов в хвостовой части отвлекли ее, да и то, скорее, как она решила, вновь показалось, после чего продолжила: – Как бы он ни выведал про Осколок, я узнаю и докажу, что…

– Это не важно. – Андрей все размышлял о своем.

– Эй, я понимаю и принимаю свою вину. Позволила этому выскочке выйти из‑под контроля, но, раз ему известно, значит, среди нас…

– Уже не важно.

– Тогда объяснишь, где твои мысли витают? Извини, конечно, но я тебя таким не видела уже… да и не вспомню, если честно.

Упрямый взгляд Насти все же возымел влияние.

– Я думаю, никакой утечки нет. – Настя нахмурилась. – Это Опус приказал лезть в Аврору, забыла? Мы здесь двенадцать лет, и лишь в прошлом году они дали приказ изучить старый город. Восемь месяцев работы, как мы чудом находим Осколок, и вот появляется он и знает про него, хотя даже Козырев не в курсе. Цепочка слишком последовательная для совпадения.

– И что нам делать? Просто отдать?

– Я вот тут думаю: а почему нет?

Настя ожидала уточнения.

– Сама посуди: Опус славится своевольностью, чуть ли не каждые полтора года придумывая новый проект исследования, требуя забыть старый, при этом, как мы с тобой знаем не без плачевного опыта, последствия и человеческие жертвы их совершенно не волнуют.

Настя видела в этом человеке осадок прожитых лет слишком отчетливо, что не могло не вызвать сопереживание с тяжелым смирением перед несправедливой реальностью, где научная группа Андрея изначально была между двух огней: технократичный и всемогущий Опус с одной стороны и религиозный индустриальный Монолит с другой. Но было в его жизни кое‑что еще, куда более личное и от того не менее сложное.

– Давно разговаривал с Родой?

Удивление от этого вопроса быстро сменилось желанием тактично пресечь его, да вот только не успел он и слова сказать, как у Насти случилось разочаровывающее осознание очевидного:

– О нет! Когда я тебя позвала утром, ты общался с ней, да? Прости, моя ошибка, я виновата. Должна была догадаться, что если и есть кто‑то, ради кого ты бы так торопился вопреки работе, то это Рода.

– Все‑все, хватит, успокойся. Ты не знала, а я мог и отказаться.

– Как она там?

– Она… она нормально.

У Насти с Родой всегда были сложные отношения, как девочки‑одногодки, они соревновались почти во всем, но проблемы с родителями были лишь у одной. Когда появился шанс, Рода ушла в археологию и при первой же возможности устроилась в команду Копателей, став первой женщиной в суровом ремесле по изучению Комы на практике. Сейчас они исследовали пещеры в паре сотен километров от Монолита, на северо‑востоке – работа долгая, грязная и опасная. Не сложно догадаться, как отец‑одиночка отнесся к такому решению непростого характера единственной дочери.

– А мы… – Настя осмотрела вокруг и тихо спросила: – Как быстро едем?

– В половину обычной скорости, – с хитрой улыбкой сказал Андрей от удовольствия, что она наконец‑то заметила и ждала продолжения. – Ты помнишь, что он сказал: лишь мы четверо знаем про Осколок. Но ведь это не так.

Настя с трудом сдержала приятное чувство от возвращения контроля над ситуацией и того, что начальник умеет держать удар.

– Я им написал: Осколок спрячут, Петя включит дурака. Посмотрим за реакцией пацана, там и решим, какую карту разыграть. Но сдается мне… – Голос его сменился на тяжелое смирение с грядущими проблемами. – Все далеко не просто так.

– Может, все же предупредить Козырева? Генерал вряд ли обрадуется скрытому от него конфликту между столицей и колонией.

– Пока не стоит. Ты видела дополнительную охрану в нашем блоке – ему бы гражданский конфликт разрешить мирно.

Настя чуть откинулась назад, события были для нее слишком скоротечными.

– До сих пор не верю, что все так плохо. Казалось, вот‑вот – и первый полет на спутник Комы знаменует новый этап сотрудничества, дак еще и на столетие Монолита – это же лучший момент забыть старые обиды. Но нет, мы идем на уступки Бэккеру, еще и рискуем…

– Ты давно читала Наставление?

Лицо Насти выразило объемное удивление таким вопросом от такого человека.

– Не смотри так, ты здесь коренная, данная религия лежит в основе Монолита, вам ее с пеленок преподают.

– Вообще‑то, она пришла сюда с Опуса, если ты забыл.

– Как раз таки Опус ее и забыл. Но я про другое. Не помню, есть ли там что‑то конкретное насчет возвращения Матери и Отца, но ведь многие Монолитовцы всерьез верят, что на столетие должна вернуться наша прародительница, что «создала нас в мире тьмы для…» и дальше по цитате.

– Андрей? – Настя все еще удивлялась столь расстилающейся мысли по поводу Наставления. – Ты на старости лет решил приобщиться к Церкви?

– Я рад, что тебе весело. Но скажи мне, каковы шансы, что прагматичный до невозможности Опус отправил Бэккера именно на годовщину Монолита ради древнего артефакта, который был найден в развалинах Авроры, которая, в свою очередь, является святым местом для жителей религиозного Монолита?

Андрей так и не дождался ответа.

3

Последние несколько часов перед получением предупредительного сообщения от Андрея Клот находился в одном из верхних помещений Авроры, чьи окна как раз выходили в сторону Монолита. Вид был завораживающим: в ночное время огни города выступали чарующим маяком среди угольной черноты, придавая этому примитивному дизайну интриги. Четыре квадратных блока: северный, южный, западный и восточный. По двести этажей каждый, они находились на одинаковом расстоянии, а пространство между ними заполнилось строениями лишь до высоты пятнадцатого этажа, центральным из которых была большая больница крестовидной формы. Правда, отсюда видны лишь четыре основных блока с тонкими линиями окон, ведь массивная оборонительная стена по периметру поднималась до высоты двадцатого этажа. Все было окружено шестидесятиметровой стеной с воротами для поездов, большая часть которых отправлялась на северо‑восток, туда, где проходили работы по добыче полезных ископаемых.

Возведенный город был окружен равниной со всех сторон по нескольким причинам: равная доступность до самых важных на данный момент областей планеты, отличный запас для будущего расширения, и, что не менее важно, само плато было выбрано из‑за высокой прочности плиты. Этот вопрос был поставлен первым после того, как половина Авроры провалилась под землю из‑за землетрясения, ознаменовав окончание первого колониального города. А оставшаяся половина кольца Авроры удачно сохранилась именно со стороны Монолита, став памятником первых людей на Коме. Клот любил это тихое, полное исторических предметов место, где, вопреки воспитанию и образованию, все же доверился веянию Наставления. Он долго игнорировал хоть какую‑то ценность древнего писания, но многие строки здесь каким‑то образом нашли свой отклик и стали складывать в нечто осмысленное.

Клот всмотрелся вдаль, увидел поезд и моментально выбежал из импровизированного кабинета, где занимался архивированием артефактов. Спустился на уже современном лифте с пятого этажа прямо во двор, половина которого превращена в месиво камней и остатков строения. Там, прямо по центру завала, уже была раскопана и укреплена шахта, откуда как раз и получилось достать Осколок. Внутри шахты, где потолок был укреплен под специально расчищенной площадкой, стояло несколько двух с половиной метровых экзокостюмов, причем некоторые были разобраны, дабы укрепить другие, тем самым скрывая человека внутри оборудования еще лучше, чем обычно. Клот не особо любил эти цельные железные костюмы и экзоскелеты для работы в шахтах. Как‑то уж слишком они забирают часть человечности, по его все более популярному среди граждан мнению.

Сам Петр проводил исследования в возведенной в ранней столовой Авроры лаборатории, которую они так и называли: «Столовая». Когда Клот вошел в Столовую, Петр сидел на стуле за пустым столом и активно записывал что‑то ручкой в большой дневник с толстой обложкой и ремешком. Внутри набито много дополнительных листов и парочка конвертов. Ныне, как и всегда, Петя так ушел в эти научные записи, что не замечал всего вокруг. Сам Осколок был закреплен на манипуляторах внутри прозрачного куба два на два метра в центре Столовой.

– Ты читал сообщение? – Клот говорил, как всегда, быстро и уверенно. Когда Петр наконец поднял голову, тот уже доставал специальный чемодан со стеллажа по левой руке.

– Нет. – Петя был высоким и тучным, немного сутулым и неповоротливым, но при этом с добрым детским лицом, чей характер когда‑то славился оптимизмом с правильным идеализмом. – Что ты делаешь?!

– Забираю Осколок и прячу его – на время. И пока ты не начал меня пилить, дружище, знай, что к нам едут Андрей и Настя, а с ними сам чужеземец Бэккер!

Поставив чемодан на стол и открыв его, Клот взглянул на сильное сомнение друга и, положив руку на плечо, с заботой произнес:

– Он пришел не из‑за тебя. Чужеземец как‑то узнал про наш камешек. Он знает, что ты здесь с ним, но не знает про меня, так что я спрячу его, пока они не пришли, что случится уже с минуты на минуту.

Клот нажал на панель управления, стекло поднялось, и еще пара кнопок заставила манипуляторы опустить артефакт внутрь чемодана.

– Я не понимаю, почему Андрей вообще ведет его сюда, если хочет скрыть Осколок?

– Аналогично, друг мой. Аналогично.

Петр не сводил глаз с этого очень деликатного процесса, борясь с желанием прервать деликатный процесс. Осколок был важен для него больше, чем кто‑либо мог представить. Казалось, все в нем создано специально для него: черно‑фиолетовый прямоугольник в тридцать сантиметров длиной и двадцать шириной. Чуть ли не брусок, он был тяжелым и неровным, словно его спрессовали из мелких камней с разными краями, которые торчали во все стороны. Замок кейса щелкнул при герметизации. Не успел Клот забрать его и сделать шаг, как Петя вновь поддался недовольству происходящим.

– И что мы делаем? Ты просто уйдешь на часок‑другой, а они разыграют спектакль? Что за чушь!

Клот остановился и взглянул Петру прямо в глаза, сказав настойчиво и чуть ли не по‑родительски строго:

– Восьми себя уже в руки! Сейчас они придут, и ты должен будешь прикрыть нас всех, ясно? Верь, что все получится, и так оно и будет.

– Это ты у нас свернул на тропу Наставления, я же остаюсь прагматиком, и я говорю тебе, что раз этот Бэккер знает, значит, спрятать его не получится. Ложью мы лишь все усугубим.

– Во‑первых, пошел ты, Наставление тебе куда полезнее, чем мне. Во‑вторых, я не прошу верить в Мать и Отца, лучше верь в Андрея и его план!

– И куда ты пойдешь? К Катарине на Тишь?

Клот хотел было дать положительный ответ, но осекся.