– Фр-р-ха! – Тан Старх брезгливо кривил губы, оглядывая серую толпу выставленных им на продажу рабов. – Акулья сыть! – бросил он первому помощнику. – Кто их возьмёт-то?! В Хараде покупщики ныне разборчивы стали…
– Так иных-то где и взять? – принялся оправдываться помощник. – Вон до чего дошли – уже и ховрарами не брезгуем! Когда такое было?
– Акулья сыть! Было, пока этот болван Скиллудр за Олмером не пошёл…
– Вот именно! – поспешил поддакнуть первый. – Бывало, одних гондорских красоток везёшь, то ли дело! И барыш, и спокойствие… С руками отрывали!..
– Ладно, не трави душу… – сердито бросил Старх. – Ещё и Фарнак этот… проболтались из-за него на рейде, запоздали с погрузкой… Залбул-то уже ушёл, говорят, нас не дождался… Кому теперь всех этих дохляков сбывать станем?..
Первый помощник счёл за лучшее отмолчаться.
Громадную пыльную площадь невдалеке от городских стен Умбара занимал рынок рабов – ныне одна из главных статей торговли морского города. Тут тянулись длинные серые помосты с многочисленными кольцами – закованных в цепи невольников выгоняли на высокое место для всеобщего обозрения. Болтали, будто там одновременно продают тысяч по десять рабов – да только кто ж считал?..
Старх, по-прежнему кривясь, лишний раз оглядел свой товар. Мало! Две сотни голов – и это у него, первого охотника за рабами среди умбарских танов! И добро бы головы-то ещё оказались гондорские или там, скажем, роханские, так ведь нет! Жалкий восточный сброд, отребье, приползшее на Запад, держась за самый край плаща Олмера Великого! Старх глубоко их презирал. Ни на что, кроме как служить двуногим скотом и приносить ему, Старху, звонкую харадскую монету, они не годятся.
В шеренгах стояло сто сорок мужчин и всего лишь шестьдесят женщин. Набег оказался неудачен, кто-то предупредил деревенских обитателей, и большинство успело скрыться. Мужчины – глупцы! – попытались драться. Аккуратно, без лишней крови – труп не продашь, какая с него польза! – Старховы молодцы отрезали сопротивлявшихся от леса, окружили и принудили сложить оружие. Но мужчин-рабов в Хараде последнее время брали плохо. Вот женщины – другое дело. Они могут делать почти всю мужскую работу, а что надрываются и помирают до срока – так не беда, эльдринги новых привезут. И ещё одно, немаловажное – бабы склонны бунтовать куда меньше, нежели мужики.
Но и схваченными женщинами Старх недоволен. Молодые да пригожие успели попрятаться, ему достались лишь те, что постарше. Кривясь, точно от зубной боли, тан косился на широкие, плоские лица с высокими скулами и чуть раскосыми глазами. Женщины стояли тихо, покорно, сгорбившись и не отрывая взглядов от помоста. Старх сплюнул. За самую миловидную едва ли дадут больше пяти монет… в то время как за золотоволосых роханских девушек платилось до пяти тысяч! Правда, Старху такие ещё не попадались ни разу, о чём он скорбел, однако в открытую подняться по Неоне и напасть на владения Эодрейда не решался.
Тан по привычке практически не слышал буйного многоголосья рынка. Эльдринги-владельцы никогда не расхваливали свой товар сами, этим занимались специально нанятые харадримы-кликальщики, что рвали глотки, призывая почтеннейших покупателей «…обратить свой милостивый взор именно на наших богатырей, красавиц, орлов и не смотреть на лихоманкой траченных трупаков да уродцев, что насупротив выставлены!».
Подобные крики таны давно уже пропускали мимо ушей. Харадримы покупают – вот пусть для них кликальщики и стараются…
Серый, безымянный рыбак из ховрарской деревни, стоял в толпе рабов Старха. Ноги его сковывала железная цепь, одним концом прикреплённая к общей для всего «гурта» невольников, и он единственный в вялой, сломленной, сдавшейся на милость победителя толпе смотрел прямо и спокойно. В нём что-то очень сильно изменилось, в этом Сером, после того как он бросился в волны, мечтая покончить наконец с опостылевшей жизнью…
Он не помнил, что было с ним. На мгновение, когда он уже погружался в зеленоватую пучину, перед мысленным взором внезапно мелькнуло лицо воина – сильное, суровое лицо с мощной густой бородою. Он был ещё молод, этот воин с притороченным за плечами клинком, но в осанке и облике его чувствовалась привычка побеждать и повелевать. Стоя на мощённом плитами крепостном дворе, воин внезапным движением вырвал из ножен меч – клинок засиял небесной голубизной – и вскинул его над головой, словно подавая знак к атаке…
И, непонятно почему, этот властный призыв – вперёд, на врага, не считая потерь! – придал сил тонущему Серому. Руки и ноги против его собственной воли вытолкнули тело на поверхность…
Там его и подобрал корабль Старха.
– И на кой он тебе! – бранил десятник воина, что бросил Серому конец верёвки. – Старый да седой – кому он нужен? За него и одной монеты не дадут! Смотри – не продадим, сам тогда за него заплатишь из доли добычи!
– Ничего, старый, да крепкий, – возражал эльдринг. – Смотри, плечи какие! А что седой – то не беда…
Серый не произнёс ни слова, очутившись на палубе «дракона». Он молчал, когда его заковывали, молчал всё время пути к Умбару, молчал и сейчас, стоя на позорном помосте. И лишь в глазах – прежде бесцветных, а теперь вновь отчего-то становящихся карими – медленно разгорался холодный огонь.
Он вспоминал. Он мучительно вспоминал. Что сказал ему тот воин с голубым клинком? Откуда взялось это видение? Или же то был просто предсмертный бред, странным образом вернувший его, Серого… или нет, его же звали как-то иначе! – к жизни? Он не знал.
Но то, что он не всегда звался Серым, – теперь он ведал точно.
Наконец пожаловал и покупатель. Высокий, высохший, словно жердь, купец, чьи роскошные зелёные одеяния только оттеняли болезненную желтизну лица, неспешно, с достоинством повернул в проход, вдоль которого выстроились невольники Старха. Кликальщики разом утроили усилия, грозя сорвать себе глотки.
Мужчины-невольники остались безучастными. Женщины вытянули шеи – вдруг это покупщик? Серый же – единственный из рабов – взглянул купцу прямо в глаза, взглянул тяжело и пронзительно, так что харадрим споткнулся на ровном месте и пробормотал сердитое проклятие. Старх скривил губы – теперь наверняка не купит… у этих южных варваров споткнуться перед лавкой – значит, что товар оттуда принесёт несчастье…
Однако на сей раз это оказалось не так. Окинув взором кряжистых, не обделённых силой ховраров, покупатель в задумчивости вытянул губы трубочкой, пошлёпал ими и, махнув кликальщику, назвал цену.
Старх изумлённо поднял брови. Ну и дела! Все, оптом, и мужчины впервые за много времени дороже женщин! Но он не был бы таном, если бы уступил даже такому выгодному предложению без торга.
– Сейчас, сейчас, – отмахнулся харадрим. Он вновь пристально вглядывался в ряды невольников, пока не столкнулся с горящим взором Серого. Купец невольно сглотнул и поспешил отвернуться.
– Так… я беру. Значит, твоя цена…
Окончив торг, Старх только и мог усмехаться да покачивать головой, гладя ладонью под лёгким плащом тугой мешочек с золотом. Удачно! До чего же удачно!.. В ушах всё ещё звенели последние слова странного покупателя:
– Вези больше, тан, нам нужны крепкие молодые мужчины и женщины, чтобы случать их с мужчинами…
Это уже нечто новенькое! Но стоит ли благородному морскому тану размышлять над причудами грязных варваров? Если у дурака много денег, сделай так, чтобы они оказались у тебя – ты распорядишься ими разумнее…
В тот же день, едва успев запастись провиантом и пресной водой, небольшая флотилия Старха покинула Умбар. И не он один. Харадримы скупили всех выставленных на продажу рабов и всем продавцам говорили одно – везите ещё. Везите много!..
Скованные одной длинной цепью невольники пара за парой вытягивались за ворота Умбара. Стража привычно смотрела равнодушными взорами: здесь такое происходило каждый день. Правда, не в таких количествах. С рассвета до заката из города вышло не менее десяти тысяч невольников – такого не случалось ещё ни разу, ни во времена расцвета Умбара Корсаров, ненавистников Гондора, ни в те недолгие десять лет, что крепостью владел Морской народ.
Первый переход. Новые хозяева заботились о купленной собственности: караван двигался ночью, днём укрывшись от палящего солнца в специально устроенном городке из навесов. Разносили в чашках мутную, чуть солоноватую воду.
Тощий купец с двумя коренастыми охранниками оглядывал толпу. Чтобы поддерживать порядок, не хватит и сотни воинов, если сами рабы не начнут смотреть друг за другом. Давно известен испытанный приём – разделяй и властвуй… Намётанный взгляд торговца мгновенно заметил немолодого невольника, отличавшегося гордой осанкой, – он не казался ни забитым, ни подавленным.
Серый выделялся из толпы рабов, как выделяется волк среди дворняг.
– Ты!.. – Палец купца упёрся в грудь Серому. – Будешь старшим над караваном. Смотри, если эта падаль начнёт помирать раньше, чем мы дойдём до Хриссаады, я оставлю тебя в пустыне одного, связанного, чтобы тобой полакомились песчанники!
Серый молча кивнул. И вновь купец отвернулся, не в силах вынести взгляда презренного, только что купленного им невольника…
Серый взялся за дело.
– Эй, парень! – Его негромкий голос отчего-то заставлял всех остальных немедленно смолкать. – Оставь воду. Ты уже получил своё.
Невольник – самый, пожалуй, крепкий из пленных – глумливо оскалился:
– Ба, Серый! А я-то всё гадал, отчего это твоя рожа мне знакома?
Этот раб раньше жил в соседней деревне с Серым. И сейчас, как и принято у ему подобных, намеревался отобрать чашку с водой у какой-то женщины.
– Оставь воду, – повторил Серый, и все окружающие стали отчего-то поспешно отползать в стороны, насколько позволяла длина цепей.
Соперник выпрямился:
– Ты ещё будешь тут распоряжаться!..
Серый и не подумал уклоняться. Только весь напрягся – и кулак невольника, вместо того чтобы врезаться ему в скулу, безвольно опустился. Мужик взвыл, схватившись за кисть, – ему показалось, он словно ударил по каменной стене. Серый даже не шелохнулся, и глаза его горели чёрным пламенем.
– Оставь воду, – в третий раз негромко сказал он, и на сей раз ослушник уже не возражал.
Рабы смотрели на Серого с ужасом. А потом у какой-то женщины вырвалось: «Серый, Серый, спаси нас, Серый!..»
По охваченному отчаянием людскому муравейнику прошла мгновенная судорога. Звеня цепями, люди качнулись к Серому, протягивая руки, из глоток рвался не то стон, не то звериный хрип…
Рыбак остался стоять неподвижно, только глаза разгорались всё ярче, и окружавшим невольникам казалось: скажи он сейчас их оковам: «Падите прочь!» – и железные браслеты исчезнут, как наваждение…
Но надсмотрщики тоже не зря ели свой хлеб. Засвистели бичи, замелькали дубинки, несколько лучников наложили стрелы, и дрожащее многотелое существо, многорукое и многоногое, замерло, скорчилось, в ужасе завывая под ударами…
Серый не дрогнул, когда вокруг его плеч обвился кнут.
– Эй, почтенные! – крикнул он (охрана караванов в большинстве своём знала западное наречие). – Этого больше не повторится! Умерьте свой гнев!..
Трепещущее и скулящее скопище невольников прильнуло к нему, точно птенцы к матери.
Несколькими словами Серый навёл порядок. И всем уже казалось: что такого увидели они в этом немолодом рабе, таком же точно, как и остальные?..
Дальше караван двигался в образцовом порядке. Жадные демоны пустыни, всегда собиравшие щедрую дань со скорбных процессий, на сей раз довольствовались подачками…
Две недели шёл караван через мёртвую пустыню, где властвовали лишь песок, жара да ветер. Дорога вытягивалась серым удавом, от одного оазиса – зелёного взрыва на жёлтом покрывале песков – до другого. Колодцы попадались редко, и вода в них оказалась изрядно солоноватой.
По обочинам, прокалённые солнцем, щедро набросаны были черепа и кости – останки тех невольников, что так и не дошли до харадской столицы. Сперва на скелеты косились, затем привыкли…
Но потом пустыня мало-помалу зазеленела, постепенно превратившись в травянистую степь. А ещё дальше, возле горизонта, засинела узкая полоска – там начинались леса. Больше стало воды; и наконец караван вышел к окраинам города.
О проекте
О подписке