Я не буду тебя вспоминать…

 
Я не буду тебя вспоминать ни сегодня, ни после…
Просто выдохну осень вдвоем – и спокойно засну,
И не стану томить светлой негой, кружащейся возле.
Чернь изнанки твоей не затронет мою белизну…
 
 
Да… Я – первая зимняя, чистая, нежная вьюга.
Знаешь, если обидели ангела – падает снег.
Он ведь верил, что я обрела настоящего друга.
Но лишь враг совершает на душу разбойный набег.
 
 
Нет, не бойся… Мой ангел не скажет ни слова вдогонку.
Он шершавость следов уходящих крылом заметет.
С чувством жалости солью прощенья из божьей солонки
Совесть грешника мягко посыплет и, может, спасет…
 
 
2009
 

Когда ты начнешь сочинять меня заново…

 
Когда ты начнешь сочинять меня заново,
Из света и тени, молчанья и музыки,
Сплети свою память из всполохов пламени,
Из шепота ветра и осени блюзовой…
 
 
Обвей трепет сердца звенящими струнами
Тишайших молитв, серебра полнолуния,
Карминной зари, амарантовых сумерек,
Создай чуть мудрее меня и безумнее…
Такой, словно я до тебя и не создана.
Но, как ни старайся надежду обманывать,
Та, что из ребра, победит ту – из воздуха,
Когда ты начнешь сочинять меня заново…
 

Вера Соколова

Я уйду от тебя

 
Я уйду от тебя
проходными дворами,
и вся прошлая жизнь
окунётся в туман,
я и так опоздала —
давно уж пора мне
разорвать этот
длившийся годы
дурман…
 
 
Я уйду от тебя,
избежав объяснений,
ранним утром воскресным,
пока ещё спишь.
Только липкая горечь
непрошенной тенью
поскребётся на сердце
тихонько, как мышь…
 
 
Только будут на древках
приспущены флаги,
и «Прощанье славянки»
сыграет оркестр…
(Как легко о прощанье
писать на бумаге,
и как тяжко нести
свой пожизненный крест.).
 
 
Я уйду от тебя…
Впрочем, это неважно:
это грех не последний
из тяжких грехов,
и на память останется
пепел бумажный,
от сгоревших,
тебе посвящённых,
стихов…
 
 
Я уйду от тебя…
 

Разговор с осенью

 
Темноглазая с поволокою
Осень поздняя, пощади
бестолковую, одинокую —
заклинаю твои дожди…
 
 
Солнцу изредка дай пробиться ты,
ветру южному пособи.
Ах, как хочется вольной птицею
закричать тебе: «Возлюби!»…
 
 
Осень поздняя, как безжалостно
ты срываешь последний лист,
но меня не оставь, пожалуйста,
обещай спасти, поклянись…
 
 
Я рабой твоей неприкаянной
родилась в конце ноября,
рыжину сменив на окалину,
облачаешь в новый наряд…
 
 
Осень поздняя темноглазая,
ты ещё хоть чуть-чуть продлись,
но дождём отвечаешь сразу же,
не давая закончить мысль…
 
 
Темноглазая с поволокою
Осень поздняя, пощади
бестолковую, одинокую —
заклинаю твои дожди…
 

Опять туман

 
Опять туман… Душа дрожит…
И сколько втуне ни божись —
в скрещенье истины и лжи
лежит порок…
 
 
Зимы предвестник и посол
седой ноябрь, прощаясь, зол,
и листьев сброшенных камзол
от слёз промок…
 
 
И обездвижены пока
в осенних лужах облака,
и ни дождя, ни ветерка —
стоит туман…
 
 
И в том количестве минут,
что нам отпущены, живут
и вор, и праведник, и плут,
и шарлатан…
 
 
Приглушена туманом боль,
и смутных мыслей вьётся рой:
играем мы чужую роль
из года в год…
 
 
Не будет встречи при свечах
под экзерсисы скрипача,
а эта боль – она ничья,
она пройдёт…
 

Он стоял на мосту

 
Он стоял на мосту Расставаний – спиною к закату,
блик изломанной тени плескался на жёлтой волне,
рассыпались блестящей струёй позапрошлые даты,
и тонули прозрачными каплями там, в глубине…
 
 
Он стоял на мосту Обещаний бессмысленно долго
и ловил в потемневшей волне отражение звёзд,
в трепетанье воды он услышал шуршание шёлка
ниспадавших одежд из далёких полуночных грёз…
 
 
Он стоял на мосту… он стоял, забывая про время,
помня только её, их недолгий любовный роман…
Он стоял на мосту, позабытый, казалось бы, всеми…
Он стоял на мосту Одиночеств и слушал туман…
 

Она стихами разжигала печь

 
Она стихами разжигала печь,
они горели, буквами чернея,
она молилась перед тем, как лечь,
но сон не шёл…
Снежок шёл на аллее,
и вспоминалась старая любовь,
закончилась что первым поцелуем
на этой же аллее под покров
из темноты и злого ветродуя.
Безжалостно судьба их развела,
и не дала, увы, второго шанса:
позёмка след умело замела
под свист и пенье вьюжного романса.
Она стихами печку разожгла,
не сетуя на жизнь и на погоду:
не много было от стихов тепла —
горели споро, а писались годы…
 

Дожить до будущей сирени

 
Пора любви, пора цветенья,
нет – не окончились, отнюдь:
дожить до будущей сирени
и аромат её вдохнуть…
Сирени жизнь недолговечна:
недели две и отцветёт —
лиловым, бело-подвенечным
засыплет город и уйдёт
до следующих оргий мая,
когда душою не в себе,
сирени аромат вдыхая
мы верим сердцу и судьбе…
 
 
Рисует жемчуг на окошке
очередной морозный день,
пригрелась у камина кошка,
а мне пригрезилась сирень…
 

Семь жёлтых хризантем

 
Семь жёлтых хризантем в высокой вазе,
мой день рожденья – семьдесят восьмой,
улыбка на лице, и в каждой фразе
шутливый тон – последний козырь мой.
 
 
Загадочная ночь, твои мотивы
мне не постичь – перед тобой в долгу:
ты так темна и так сластолюбива,
тебе открою, что ещё смогу…
 
 
Смогу зажечь свечу, пролив на бархат
вишнёвых штор тягучий жёлтый воск,
смогу прочесть «Моралии» Плутарха,
не повредив премудростями мозг.
 
 
Смогу я о любви высоким слогом
сложить сонет четырнадцати строк,
смогу забыть знакомую дорогу,
метельным утром выйдя за порог.
 
 
Смогу смеяться этому сквозь слёзы,
от всей души – до коликов в боку,
ведь я отнюдь не женщина-мимоза,
и mille pardon, и je vous aime beaucoup…[По-французски: Миль пардон – тысяча извинений; Жё ву зем боку – я вас очень люблю.]
 
 
Семь жёлтых хризантем – их запах горький
навеет грусть пред будущей зимой.
С улыбкой озорной качусь под горку
в свой день рожденья – семьдесят восьмой…
 

За окнами зима

 
Почтовый ящик пуст,
скулит зима под дверью
и выстудить спешит
и душу, и жильё.
Моих коснулось чувств
холодное безверье:
меняю за гроши
жемчужное шитьё
мороза на стекле
и инея на крыше
на краткое письмо,
изодранный конверт,
на оттиск на золе,
в котором имя дышит…
Но ты никак не смог
решиться на ответ.
А игры жарких губ
и страстные объятья,
ожог небритых щёк
в не позабытых снах?
Великолепно груб
ты был, срывая платье…
Всё в прошлом, и ещё —
за окнами зима…
 

Прости

 
Мне не хватает духа сказать, что разлюбила,
что строки в эту полночь пишу я не тебе,
что говорю другому: «Иди ко мне, мой милый!»…
Прости, что я так подло нарушила обет.
 
 
Я вспоминаю наше последнее свиданье:
не ёкнуло сердечко, не загорелся взгляд,
уверенность осталась, что, как на поле брани,
в одну воронку дважды не падает снаряд.
 
 
Любила-разлюбила – сердечные секреты:
тебя я отлучаю, другого приручу…
Любви недолговечной знакомые приметы
стекают жёлтым светом по лунному лучу.
 
 
И радуется утро тому, что наступило,
что ночь – лихая сводня – ушла в небытие…
Мне не хватает духа сказать, что разлюбила,
что строки в эту полночь писались не тебе…
 

Снега

 
Вновь падает на город первый снег,
Снежинками кружа под фонарями.
Незримо Время замедляет бег,
И первым снегом тает под ногами.
 
 
Ты далеко… Снега, снега, снега
Тебя завесой от меня скрывают…
А за окном чужие берега,
Чужая речь и жизнь совсем чужая.
 
 
В мой дом ворвался вихрем голос твой
Мелодией заигранного диска,
Вновь высекая сквозь тоску и боль
Волшебную божественную искру.
 
 
И падает на город первый снег:
Растает скоро, оставляя лужи…
Я в неизвестность совершу побег,
Где никому меня не обнаружить.
 
 
Как в раковину прячется моллюск,
Так спрячу я свою больную душу
И, истинных не открывая чувств,
Я твоего покоя не нарушу.
 
 
Метёт, метёт за окнами пурга,
Твой след на сердце тихо заметая…
Ты далеко… Снега, снега, снега…
И я – увы, тебе совсем чужая…
 

Будь счастлива душа

 
Будь счастлива, Душа!
Знобит на перекрёстке
любви и лет, предсказанном судьбой…
Поминки куража,
засыпанных извёсткой
висков, и песен странных – вразнобой…
 
 
И вьюга сеет жуть:
а вдруг она – надолго?
Дрожит в руке заветный карандаш…
Удастся обмануть?
Да что в обмане толку?
И зимний день берёт на абордаж…
 
 
Надежды на весну?
Но дни-то всё короче…
И снежное прядётся полотно…
И, отходя ко сну,
я помню, между прочим,
что сроки все закончились давно…
 
 
Будь счастлива, Душа!
 

Был

 
«Он больше не придёт…», – подумала она
и обернулась к зеркалу проверить,
насколько у неё печален взгляд…
В туманном зеркале увиделась Весна,
и сквозняком распахнутые двери
широким жестом приглашали в сад…
 
 
«Он больше не придёт…», – и вышла на крыльцо…
За плечи обнял ветер дерзко-пряный,
весенний луч скользнул по волосам…
И пенье с юга возвратившихся скворцов,
что так легко залечивает раны,
на них волшебный пролило бальзам…
 
 
«Он больше не придёт… нет, думать не хочу…
в моих глазах слезы oн не увидит —
свои объятья сад мне растворил…
А oн останется одною из причуд,
исход которой был так очевиден…»
 
 
И с грустью повторила слово – «был»…
 

Владимир Гилеп (Voha)

Второе «Я»

 
Если стелется жизнь «карамельно», протекая в режиме «покой».
Я тоскую, и тянет бесцельно прогуляться любимой рекой.
Иногда мне охота, хоть тресни, распатронить свой внутренний мир.
Петь и слушать хорошие песни в глубине «нехороших квартир».
И тогда, словно зверь на приманку, от одной разливухи к другой
Ухожу по граниту Фонтанки, не вполне понимая – на кой?
Принимай! Городские задворки – резервация серых котов.
Возле мусорных баков помойки по традиции нету ментов.
Пацаны, отпустите рубаху! Прикурить – прикури, но хамить…
В нашем округе бьют без замаха, я ведь тоже люблю пошутить.
Вот он я! На себя непохожий… от души получив и раздав,
Улыбаюсь разбитою рожей, понимая, что где-то не прав.
Представляя реакцию смутно, одолею закрытую дверь.
И скажу тебе: «Доброе утро! Я не шлялся по бабам, поверь».
Повинюсь и открою причину обаятельной даме червей:
Мой пра-пра – первобытный мужчина был бродягой по сути своей.
 
 
4.09.2008 г.