• Наказание не должно вредить здоровью – ни физическому, ни психическому.
• Если есть сомнение: наказывать или не наказывать – не наказывайте. Никакой «профилактики», никаких наказаний на всякий случай.
• За один проступок – одно наказание. Если проступков совершено много, наказание может быть суровым, но только одно.
• Недопустимо запоздалое наказание. Уже сам факт обнаружения проступка ребенка в большинстве случаев – достаточное наказание.
• Ребенок не должен панически бояться расправы. Его должно волновать не наказание, а то, что родители расстроятся.
• Не унижайте ребенка. Какой бы ни была его вина, наказание не должно затрагивать чувства собственного достоинства.
• Если ребенок наказан, значит, он уже прощен. О прежних его проступках – больше ни слова.
• Нельзя обзывать ребенка, ставить надолго в угол, бить, наказывать в публичном месте, повторять свои требования множество раз, «усиливая» их весомость криком.
• Не стоит наказывать ребенка трудотерапией – после этого любая работа будет восприниматься как наказание.
• Ребенка ни в коем случае нельзя наказывать, когда он болеет; перед сном и сразу после сна; во время еды, работы и игры; непосредственно после душевной или физической травмы; когда он искренне старается что-то сделать, но у него не получается.
– А сейчас, ребята, послушайте рассказы о том, что иногда человека и наказывать не нужно, достаточно показать ему его самого, как в зеркале. Иногда одно мудрое мамино слово помогает понять больше, чем час стояния в углу, – сказал профессор Семейкин.
Калитка со стуком распахнулась, Павлик вкатил велосипед на дачный участок.
– Мама! Мам! – позвал мальчик. – Можно мне с ребятами на речку?!
– Мама в гамазине, – откликнулась из песочницы Аленка. Она выстукивала из ведерка новый куличек.
– Это пирожок. А это тортик, – приговаривала девчушка, выкладывая поверх куличика желтые цветки одуванчиков.
«Ну вот, опоздаю. Теперь ребята без меня уйдут», – расстроился мальчик.
– Мама за кукупузным хлебом пошла, – сообщила Аленка.
– За каким, за каким? – ехидно переспросил Павлик.
– За кукупузным, – старательно повторила Аленка.
– Не бывает такого хлеба! – заявил Павлик.
– Бывает! Он для птички! – ответила девочка.
– Нет, не бывает! Глупая ты, малявка еще, – сказал Павел.
Мальчик только собрался подразнить младшую сестру, как калитка распахнулась, и во двор вошла мама с двумя большими продуктовыми сумками.
Ребята побежали ей навстречу, позабыв о начавшемся споре.
– Мама, можно я с ребятами на рыбалку пойду?! – тут же спросил Павлик.
– С кем? – спросила она.
– С Лешкой и с соседским Мишкой, – ответил сын.
– Можно, – разрешила мама. – Только пусть Миша сначала к нам зайдет.
– Ладно, – неохотно согласился мальчик.
Опять мама попросит Мишку, как самого старшего в их компании, присматривать за ним.
Павлик немного обижался на маму. Он осенью пойдет в школу, а его по-прежнему опекают как маленького. Перед ребятами стыдно.
Аленка вертелась у стола и нетерпеливо заглядывала то в одну, то в другую сумку.
Когда мама извлекла последнюю покупку, девочка спросила:
– Мама, а где хлеб?
– Вот же он, Аленушка, – показала мама на пышную буханку.
– Это хлеб для птички? – поинтересовалась девочка.
– Мы с птичками немножко поделимся, – пообещала мама.
Аленка постояла немного, потом опять спросила:
– Мама, где кукупузный хлеб для птички?
– Какой хлеб? – удивилась мама.
– Кукупузный, – тихо повторила Аленка.
– Сама ты ку-ку-пузная! Нет такого хлеба! – громко сказал Павлик.
– Есть, – еще тише сказала Аленка.
– А я говорю, что нет! Есть кукурузный, потому что его из кукурузы пекут. Правда, мам? Нет хлеба для твоего пуза, – вдруг выпалил мальчишка.
– Это не для моего… пуза, – еле выговорила девчушка и тут же горько разрыдалась.
Мама сердито посмотрела на Павлика – опять он дразнит сестру! И что делать с этим мальчишкой!
Мама подняла Аленку на руки и стала ее уговаривать:
– Не плачь, Аленушка. Лучше скажи мне, для чьего животика этот кукупузный хлеб?
– Для ку-ку-кукушки, – наконец выговорила Аленка, не переставая плакать.
– Кукушкин хлеб! Ха-ха, – нарочито громко рассмеялся Павлик.
– Ну, хватит! – совсем рассердилась мама. – Павел, прекрати смеяться над сестрой!
Мама всегда звала сына полным именем, если сердилась на него или говорила о чем-то важном.
– Знаете, на самом деле есть кукушкин хлеб, – неожиданно сказала мама. – И я вам его покажу. Только завтра. Договорились?
Аленка перестала плакать и закивала головой. А Павлик от удивления ничего не смог ответить, он не совсем поверил маме. «Это она для Аленки сказала, чтобы успокоить», – решил мальчик.
На следующий день у мамы было много работы: она кормила детей завтраком, готовила обед, помогала бабушке в огороде, ходила с большим эмалированным ведром за водой к колодцу…
– Ну что, пойдем гулять? Покажу вам кукушкин хлеб, – сказала мама.
Павлик и Аленка шли знакомой дорогой. Аленка не успела испугаться, как неожиданно перед ними появились три коровы. Павлик восхищенно смотрел на проходящих мимо великанш.
– Знаете, откуда они идут? – спросила мама детей.
– С пастбища, – важно ответил Павлик.
Он за лето многое узнал – деревенские друзья рассказали, и от этого заважничал.
– Да, Павлик, коровы на лугу паслись. А ели они кукушкин хлеб! – сказала мама.
Павлик остановился от неожиданности.
– Коровы кукушкин хлеб едят?! Разве можно в траве хлеб найти? – затараторила Аленка.
– Можно, Аленушка. Сейчас придем на полянку, я вам хлебушек этот покажу, – ответила мама.
– Пойдем скорей, – запрыгала в нетерпении девочка и побежала по дорожке. Павлик, забыв о том, что уже почти взрослый, помчался за ней.
Вскоре семья вышла на широкое поле. Оно было красно-белое от цветущих красных и белых цветов.
– Вот вам и кукушкин хлеб, – сказала мама.
– Где? – не поняли ребята.
– У вас под ногами, – ответила мама.
У земли слегка покачивались разноцветные головки клевера.
– Мама! – воскликнула девочка, – это же кашка!
Аленка хорошо знала эту траву, частенько варила из нее суп для кукол в игрушечной кастрюльке.
– Белые цветочки – кашка, а красные – кукушкин хлеб, – сказала мама.
– Какой это хлеб?! Не похож вовсе и есть его нельзя, – возразил Павлик.
– А коровы? Они едят и кашку, и кукушкин хлеб, потому молоко у них летом густое и его много, – проговорила мама и присела на траву. – Посмотрите.
Аленка и Павлик сели рядом с мамой и стали смотреть на цветы. По стебельку одного из них ползли муравьи: одни стремились вверх, другие выползали из свернутых трубочкой лепестков и спускались вниз. Божья коровка и какой-то синий блестящий жук встретились на головке цветка. Над полем стоял негромкий гул. Осы и шмели кружили над цветами, собирая их сладкий сок.
– Мам, это же хлеб понарошку, для коров и насекомых разных. Он ненастоящий, – сказал Павлик.
– Нет, Павлик, он настоящий. Без него насекомые и травоядные животные не могут жить! А в давние времена хлебопеки сушили листья и цветки клевера, мололи в муку и добавляли в тесто для хлеба. Нераспустившиеся цветки даже квасили, как капусту, и клали в супы. Так что кукушкин хлеб – самый настоящий! И не дразни сестру в следующий раз – ведь и ты можешь многого не знать…
Е. Шутилова
Мама долго уговаривала сына лечь спать, а тот без конца обещал: сейчас-сейчас, еще чуточку-пречуточку. Только мультик досмотрит или в машинки доиграет.
Мама начала сердиться.
– Смотри, Никитка. Завтра вставать рано. Опять тебя не добудиться будет, – сказала мама.
– Что ты, мама! – возмутился Никита. – Я сам встану.
Он, и правда, сам встал. Проснулся и заметил: уже светлеть начало. А обычно, когда мама его будит, за окном еще темно.
Взглянул Никита на большие настенные часы, а там – без двадцати девять. А в школу к девяти надо.
Никита как подпрыгнул на кровати, чуть ли не до потолка, вскочил скорее, бросился в родительскую комнату.
– Мама! Проспали! – закричал он.
Мама лежала лицом к стене и даже не повернулась. Только недовольно пробурчала что-то и сердито ногой лягнула.
Никита затряс мамино плечо.
– Вставай, мамочка! – проговорил он.
– Вот еще! Я спать хочу! – пробормотала мама и натянула одеяло на голову.
– Уже без пятнадцати девять! – отчаянно воскликнул Никита. – Мне в школу пора. А тебе – на работу. Почему ты лежишь?
Мама зашевелилась под одеялом, выглянула наружу, проговорила сонным голосом:
– Ой, Никитушка, что-то я сегодня плохо себя чувствую. Заболела, видимо.
И она громко и старательно закашляла. Совсем не по-настоящему.
Никита растерялся.
– А как же работа? – спросил мальчик.
Мама надула губы, но через секунду хитро сощурилась.
– Ты мне записочку напишешь, что у меня нога болела, и я ходить не могла, – ответила она.
– Какая нога? – опешил Никита.
– Вот эта! – мама выставила из-под одеяла правую ногу. – Палец большой болит. Ой-ой-ой! – громко застонала она и жалобно протянула, – видишь, какой красный!
Никита уставился на мамин палец.
Вовсе он не красный. Обычный, розовый.
– Ой-ой-ой! – опять застонала мама. – Как мне плохо!
А часы уже ровно девять показывали. На первый урок Никита точно опоздал. На второй бы успеть!
– Да что ты пристал со своей школой? – рассердилась мама. – Подумаешь, пропустишь денек. Ерунда!
– Как это – ерунда? – не согласился Никита. – А что я завтра Анне Юрьевне скажу?
– Придумаешь что-нибудь, – мама нехотя села. – Ну-у, что у нас трубу прорвало, все вещи из квартиры смыло, и мы их целый день по этажам ловили.
У Никиты глаза изумленно округлились.
– Чепуха какая! – проговорил мальчик.
– Тогда сам придумывай, – обиделась мама. – А я есть хочу. Чего там у нас на завтрак? – она вопросительно посмотрела на сына.
Обычно на завтрак у них были бутерброды или каша. Что мама приготовит. Никита так и сказал. Но сегодня мама готовить ничего не хотела, а бутерброды и каша, она заявила, ей уже надоели.
Мама проковыляла на кухню, демонстративно припадая то на правую, то на левую ногу, распахнула холодильник.
– О-о-о, Никитка. Да у нас со вчерашнего дня шоколадный торт остался. Им и позавтракаем.
Никита обрадовался. Шоколадный торт вместо каши – здорово!
Мама выбралась из-за стола первая, Никиту ждать не стала. Оставила на столе грязную посуду, прошлепала в комнату, включила телевизор.
– Ура! Мое любимое кино показывают! – воскликнула мама радостно. – Никитушка, ты там со стола убери, а я потом вымою. Вечером. Или завтра.
Никита нехотя составил тарелки в мойку и тоже прошел в комнату. Пробовал смотреть мамино кино, но оно совсем неинтересным оказалось. Герои в нем только и делали, что плакали да целовались.
Тогда Никита поплелся в свою комнату, вывалил из коробки солдатиков, но только расставил их для сражения, появилась мама.
– Пошли гулять. Нечего дома сидеть, – сказала она.
– У тебя же нога болит, – напомнил Никита.
– Какая нога? – удивилась мама, но сразу спохватилась, – Так она прошла. Я ее, наверное, просто отлежала.
На улице было неуютно. Небо низкое и серое. И ветер, так и не высохший, так и не согревшийся после ночного дождя, влажный и студеный. Он сразу забрался под куртку и прогнал по Никиткиной спине отряды колких мурашек. А маме – хоть бы что! Выскочила со двора на улицу.
– Смотри, Никита, какая огромная лужища! У-у-у! Глубокая, наверное, – сказала мама.
Мальчик не успел ничего ответить, а мама уже прошлепала до середины лужи. Прямо в своих красивых туфельках. Стоит, ногами притоптывает, любуется на разлетающиеся брызги. А потом прыгать стала. Руками начала размахивать. Еще и песню запела:
– На асфальте ме-е-лом ты рисуешь ле-е-то. Ласковое мо-о-ре трогаешь ладонью.
Никита смотрел на нее с открытым ртом и не знал, что ему делать.
– Тополиный пух, жара, июль… – на всю улицу восторженно завопила мама, да как подпрыгнула, да как потом приземлилась… Точнее – приводнилась. Брызги полетели выше Никитиной головы, засверкали серебром. А мимо, как назло, дяденька проходил. Толстый, лысый и недовольный.
– Женщина! Вы в своем уме? – сердито прикрикнул он на маму.
Она ойкнула и спряталась за Никиту. Даже немного вперед сына подтолкнула, прямо под суровый дяденькин взгляд.
Увидев Никиту, толстяк нахмурился еще сильнее.
– Ты, мальчик, плохо за своей мамой присматриваешь. Ай-ай-ай! – укорил его прохожий.
Потом развернулся и пошел своей дорогой. А мама ему вслед язык показала.
Тут Никита заметил, что дрожит. От холода. Или от страха. Или от стыда. А, может, от всего сразу. Схватил он маму за руку и повел домой. Простудится же с мокрыми ногами!
Дома пообедать решили. Мама приподняла крышку кастрюли.
– Фу-у! Суп! Не хочу! – заявила она.
Мама полезла в морозилку, вытащила большой, покрытый инеем пластиковый контейнер, от одного вида которого Никите стало еще холоднее.
– Мороженое! Класс! Вот пообедаем! – сказала мама.
Никита нехотя ковырял ложкой твердую ледяную горку. Он так замерз на прогулке, что горячий суп съел бы с большим удовольствием. Никита даже представил, как кусочки мороженого лежат в его замерзшем животе и не тают, и задрожал еще сильнее. Согрелся он, только завернувшись в одеяло. А мама сидела довольная, уплетала мороженое за обе щеки и поговаривала:
– Каждый бы день так обедать!
Потом они на компьютере играли. До тех пор, пока у Никиты перед глазами не зарябило.
– Не могу больше, – жалобно простонал мальчик. – В голове шумит.
Поужинали конфетами и мармеладом. Никита из-за стола еле встал. Живот у него разболелся, а во рту было так сладко, что просто противно. Никите казалось, что и сам он стал сладким и липким. Мальчик шел из кухни и боялся к чему-нибудь приклеиться. И спать он отправился без лишних напоминаний. Так устал, что едва до кровати добрался. Но заснуть долго не мог. Из-за боли в животе. А еще оттого, что в голове без конца палили компьютерные танки, а пучеглазые компьютерные свинки испуганно визжали: «Что завтра будет?»
О проекте
О подписке