Горный тролль

В высокой чёрной скале жил горный тролль. Только раз увидел он солнце – и окаменел.

Веками лежал он в мрачных горных чертогах и стерёг богатства: серебро, золото и драгоценные камни. Своим сиянием груды сокровищ озаряли тёмные своды, а когда тролль шевелился, раздавался звон золотых монет.

Однажды услыхал тролль про небесное золото – солнце – и захотел заполучить его. Не для того, чтобы радоваться его лучам, – просто чтобы владеть им, прятать его в своём огромном медном сундуке.

И вот как-то ночью вылез тролль из горы и принялся рыскать по ущельям, опрокидывая на ходу каменные глыбы и обломки скал. Рёв его раздавался на всю округу. Так тролль искал солнце. Подумать только, как бы оно сверкало в его медном сундуке! Ночь долгая, так что в конце концов он непременно найдёт небесное золото! И тролль раскидывал и крушил камни так, что грохот стоял повсюду и искры сыпались с гор.

Далеко-далеко меж горных вершин будто бы что-то блеснуло. «Что ещё может так сверкать в темноте. Наверное, это и есть солнце», – подумал он.

Тьфу, да это лишь жалкое озерцо!

Нет, так солнце не найдёшь, это ясно. Лучше взяться за дело поосновательнее.

Но как?

И он уселся на вершину горы Ротанутен и задумался.

Но и думать оказалось нелегко – не легче, чем найти солнце. Ой, как трудно двенадцатиголовому троллю договориться с самим собой. Какой уж тут покой для размышлений! Головы орут, перебивают друг друга – одни ссоры да склоки. Да-а, в ту ночь на Ротанутен была страшная перебранка! Головы плевались так, что слюна летела во все стороны, корчили друг другу рожи и даже бились лбами от злости. Спокойным оставалось только туловище, на котором они сидели. Всю ночь так и проругались. Фу, страсть какая! Будто стучали по жестяному ведру, по стеклу камнем возили, били стенные часы, грохотали отбойные молотки, да в придачу гнусаво орали коты – такой стук, визг, рёв и шум разносились в темноте.

«Горный тролль», 1905.

…Между тем рассветало. Медленно струясь, разливался свет. Солнце согреет и обрадует всех – никого, ничего не забудет. Скорбящих и счастливых, ликующих и трусливых – всех покроет оно своими нежными поцелуями. Лучи солнца не знают ненависти…

И вот первая заря восходит над тёмной горной грядой. Словно отнялись языки у голов. Ужас охватил тролля, в диком страхе бросился он бежать, перепрыгивая горные пики и вершины. Прочь! Быстрее, спрятаться в темноте, среди золота и серебра! В бессильной ярости тролль заскрежетал зубами и до крови прикусил свои злые языки, скрючились грубые пальцы, жилы напряглись, словно стальные дуги.

И тут настигло его солнце. У тролля закружились головы, подкосились ноги, он упал и окаменел. А в это время маленький горный цветок в расщелине распускал свои лепестки с серебристыми каплями росы навстречу новому дню.

…Далеко внизу, в долине, где светятся маленькие окошки, живёт бедный народ, и терзает его страшная нужда. Зима там долгая и суровая. Слишком долгая для таких бедных людей. Только снег да ветер, ветер да снег… А наверху, на горе, так высоко, что кружится голова, застыли в камне скалящиеся гримасы! Тёмными ночами снятся они людям, пугая и угрожая.

Ведьма

Про то, что старый Чёрт рыскает по горам и долам и все подмётки себе истёр, все знают.

Но есть у него и свита. Погляди-ка на старую ведьму, притулившуюся на горном уступе; верно служит она старому Чёрту, вернее служанку ещё поискать. Жалованье у неё, правда, невелико, но она довольна. Последний раз Чёрт отплатил за носки, что она ему связала, пощекотав её в подмышке: «У-тю-тю-тю!». Щекотал до тех пор, пока у неё ноги судорогой не свело. И спросите меня, чем не достойная плата!

«А как же старик без носков-то будет, горемычный! Свяжу ему тёплые да ноские. Нелегко Чёрту нынче, почти никто и знаться с ним не желает – разве что те, на кого ему самому наплевать. Вот и приходится бегать язык на плечо из-за какой-то пары-тройки жалких душонок, да и то попадается одно барахло, годное разве что на блошином рынке торговать средь прочего хлама. Куда ни придёт, всюду ему от ворот поворот: “Не знакомы с тобой, мил человек. Извиняйте! Прощайте!” Да, уж свяжу носки бедняге, он их честно заслужил.»

«Р-р-р-р-р», – рокочет прялка.

– Да разве ты не дарила ему пару носков к Рождеству?

– Дарить-то дарила, да вот только поистрепались они изрядно – смотреть больно. А чего ж ещё ждать? Ведь шалопай какой, носится повсюду и в дождь, и в снег, и в жару, и в стужу – нет бы переобуться хоть раз. В конце концов на ногах остались одни паголенки^[2]. И что вы думаете – старик стянул их пониже, а дыру пенькой замотал. Так и бегал, пока всё в клочья не изодрал.

Иллюстрация к рассказу «Ведьма» из книги «Волшебство»,1892.

И, знаешь, шерсть для чёртовых носков не простая, а то проку от неё было бы мало. Ворсистая да вычесанная, лежит она в ведьминой корзинке, однако уж больно чудна на вид. Смешана шерсть эта и с глупостью, и с оговорами, и со сплетнями, и с завистью, и со злобой – словом, с чертовщиной всякой. Но больше всего – с глупостью: её, почитай, больше половины – потому как глупость придаёт нити лёгкий сероватый оттенок, и носки получаются наимягчайшие, о таких лишь мечтать.

Но не только носки Чёрту вяжет ведьма. Рядом с корзинкой у неё ворох всякой всячины для распрекраснейших пакостей и ворожбы. С этой работой тоже надо поспеть к сроку. Так что крутись прялка, чтоб только искры летели!

На горе Колсос

Давеча в гостях у мадам ^[3]Сювертсен йомфру ^[4]Энерсен горевала о зле и греховности мира. Из глаз капали слёзы величиной с кофейные зёрна, а из носа текло так, что клетчатый носовой платок не знал роздыху.

И кто бы, чёрт возьми, мог подумать, что она ведьма?! Однако через пару часов она уже смазывала дома свою метлу.

На горе Колсос готовился великий шабаш. Сам Чёрт обещался пожаловать, да ещё и скрипку с собой прихватить. Как тут не принарядиться! И потому все ящики комодов йомфру Энерсен были выдвинуты, и везде раскиданы кружева, панталоны, флакончики с нюхательными солями, кринолины, шиньоны и всякая прочая красота. Долго ли, коротко ли, наконец йомфру Энерсен собралась в дорогу. Села верхом на метлу, крикнула: «Неси на гору Колсос!» – и вылетела через дымоход, только сажа заклубилась.

Но на сей раз за дверью пряталась кухарка Анна и подсматривала за хозяйкой сквозь замочную скважину. Сначала она никак не могла взять в толк, с чего это вдруг йомфру Энерсен наряжается на ночь глядя, но, когда увидела, как та достаёт из ящика рог и мажет чем-то метлу, Анне всё стало ясно. И ей страсть как захотелось тоже попасть на шабаш. Ну хоть один-единственный разочек! «Греха великого ведь в этом не будет, – подумала она. – Веселья в жизни и так никакого – отскребай день-деньской котлы да сковородки».

Взяла Анна ящик от комода и намазала его дно погуще тем же зельем. «Надо только раньше госпожи вернуться, она ничего и не заметит», – решила кухарка.

Правда, через дымоход в ящике протиснуться было трудновато, но когда Анна вылетела на простор, оказалось, что лучшего перевозочного средства и не придумаешь – во всяком случае, то, на чём обычно сидят, в аккурат разместилось. Тут Анна перевернулась вверх тормашками, и ей показалось, будто весь шар земной падает из комодного ящика в глубокую чёрную дыру.

Облака были точно сваляны из мягкой шерсти, и луна перекатывалась из одного в другое словно начищенная до блеска монета. Анне так захотелось дотронуться до неё!.. Но это она решила оставить на потом. Ящик стремительно нёсся вперёд.

Вдруг он стал падать. Теперь облака клочьями висели прямо у неё над головой. Ба-бах! – и вот Анна уже лежит на горе Колсос, болтая в воздухе руками и ногами, а дно ящика рассекла большая трещина.

Всего в двух шагах на вершине горел огромный костёр. Тут следует поостеречься! Анна нашла три тяжёлых камня и опустила в ящик, а сверху сложила крест- накрест две палки. Затем подкралась поближе к костру и спряталась в расщелине.

Вокруг костра сидело множество ведьм: кто на спицах вязал, кто на коклюшках^[5] плёл.

Ты, наверное, думаешь, они кружева плели? Да уж, чудесные то были кружева! На первый взгляд вроде бы ничего, а если приглядеться – змеи вместо ниток, а внизу шипящие змеиные головы болтаются. И носить носки, связанные ведьмами, тебе вряд ли захотелось бы! Паголенок на вид вполне сгодился бы, но заканчивались носки большим пузырём, до краёв наполненным желчью.

Сплетни рекой лились. Ведьмы хохотали, злословили и судачили, перебивая друг друга, – слушать противно.

Анна сидела в своей расщелине и от души развлекалась: не удастся ли ей отыскать кого-нибудь из знакомых?

«А вот и йомфру Энерсен… А вон Северине Трап!.. И Малла Бёрресен, та, что вечно зубами мается, тоже здесь. Нет, вы только поглядите! Да это же старуха Берте Хаугане, торговка черникой, от которой вечно воняет навозом… И сидит она будто ровня с чопорной фрёкен^[6] Ульриккой Пребенсен. Подумать только! Рядом с самой благородной фрёкен, которая всегда говорит лавочнику: “Будь любезен, голубчик, обслужи меня первой!”».

Анне пришлось закусить губу, чтобы не расхохотаться.

Языки мололи будто мельничные жернова. Ведьмы только что живенько перемыли косточки пасторше: ох уж эта тихоня-книгочейка, подцепила себе муженька, да такого толстого, что, как проповедь читать, он еле на кафедре умещается. Уж мы её! Пусть поостережётся!.. Затем настал черёд губернаторши, жены судьи, полицмейстерши, а потом и всех остальных.

Казалось, они совсем с ума посходили от злобы. Йомфру Энерсен как закричит: «Плевать нам на них всех вместе взятых! Тьфу!».

«Тьфу!.. Тьфу!.. Тьфу!..» – раздалось со всех сторон.

«И я на них плювать хотела!» – гаркнула Берте Хаугане. И все расхохотались.

Тут появился страшный чёрный ворон. «Едет! Едет!» – заголосил он.

И откуда ни возьмись прилетел и бухнулся среди них длинный чёрный оборванец. А в подмышке у него скрипка.

«Вечер добрый, друзья мои!» – выкрикнул он.

«Добро пожаловать, любезный Сатана!» – ответили все хором.

От радости чуть было не забыли, что кофе Чёрту приготовили. А кофеёк-то был ядрёный! Напились они им допьяна. Однако Чёрту, известное дело, не привыкать к горяченькому. Каждую чашку кофе он закусывал горстью раскалённых углей.

Вдруг Чёрт возьми да и прыгни прямо в костёр и заиграй ведьминскую плясовую, так что от струн искры посыпались. Ведьмы взялись за руки и давай вокруг него плясать.

Такой гадости Анна отродясь не видывала и не слыхивала – точно камнем по стеклу скребли. А отвратительнее урода с рогами, что восседал посреди жаркого огня, на всём белом свете не сыщешь.