16 квітня 1859. С.-Петербург
В Совет Императорской Академии художеств
художника Академии Тараса Шевченка
Прошение
Получив звание художника в 1844 году, с того времени я постоянно занимаюсь гравированием на меди. Представляя на благоусмотрение Совета две гравюры моей работы: одну с картины Рембрандта, изображающую притчу о виноградаре и делателях, другую с картины Соколова Приятели, покорнейше прошу Совет Императорской Академии художеств удостоить меня звания академика, если мои работы будут признаны удовлетворительными, или же дать мне программу для получения сего звания.
Художник Тарас Шевченко.
1859 года
апреля 16 дня.
28 квітня 1859. С.-Петербург
Жалею очень, что не застал Вас, Тарас Григорьевич, но я теперь знаю Вашу квар[тиру] и постараюсь посетить Вас и час о чем потолковать, авось!
Вас уважающий
Р. Жуковский
28 апреля
1859 г.
Адрес жительст[ва]: у Влад[имира] ц[еркви],
дом барона Фредерикса с Графского переулка,
квар[тира] № 28,
спр[осить] Жуковского.
N. В. С 4-х часов всегда принять готовый.
На звороті листа начерк:
Шевченко Тарас. Автопортрет. 1859. Папір, туш-перо. 20,7×16,7.
4 травня 1859. С.-Петербург
4 мая.
И вчера не мог и сегодня не могу насладиться вашим лицезрением, всемилейшая Наталия Борисовна. В субботу вечером, непременно, буду вас лично благодарить за фотографии, которые вы вручите сегодня вручителю сей неуклюжей и притом лаконической записки.
Искренний ваш Т. Шевченко.
На звороті:
Высокоблагородной Наталии Борисовне Сухановой.
В Большой Конюшенной. Дом Мятлевой.
5 травня 1859. С.-Петербург
В Правление Императорской Академии художеств
художника Тараса Шевченка
Прошение
Покорнейше прошу правление Императорской Академии художеств выдать мне вид на проезд в губернии: Киевскую, Черниговскую и Полтавскую, сроком на пять месяцев, для поправления здоровья и рисования этюдов с натуры.
Художник Т. Шевченко.
1859 года
мая 5 дня.
10 травня 1859. С.-Петербург
1859.
10 мая.
Воистину Христос воскресе!
Мій любий, мій єдиний друже! Спасибі вам, моє серденько, за ваше щиреє, ласкавеє письмо. В той самий день, як я получив його, заходився клопотать о паспорті, та й досі ще не знаю, чи дадуть мені його, чи ні. Перше в столицю не пускали, а тепер з ції смердячої столиці не випускають. Доки вони будуть згнущатись надо мною? Я не знаю, що мені робить і що почать. Утікти хіба нищечком до вас та, одружившися, у вас і заховаться. Здається, що я так і зроблю. До 15 мая ждатиму паспорта, а там що буде, то нехай те й буде. А поки що буде, посилаю вам свій портрет, тілько, будьте ласкаві, не показуйте портрет дівчатам, а то вони злякаються, подумають, що я гайдамацький батько, та ні одна й заміж не піде за такого паливоду. А тим часом одній найкращій скажіть тихенько, щоб рушника дбала та щоб на своєму огороді гарбузів не сажала. Так що ж, позичить, як на своєму не посадить. О! бодай так[о]ї сусіди одцурались!
Оставайтеся здорові, мій любий, мій єдиний друже! В маї або в іюні побачимось, а поки що де набачите, що гарбузи посажені, то так з коренем і виривайте.
Искренний ваш Т. Шевченко.
24 травня 1859. С.-Петербург
24 мая.
Во имя Божие подождите меня в Москве до 28 мая. Если не можете, то с получением сего уведомьте.
Искренний ваш
Т. Шевченко.
25 травня 1859. С.-Петербург
25 мая.
Спасибі тобі, моя доню любая, моя единая, що ти мене хоч у Дрездені згадала. Я ще й досі тут, не пускають додому. Печатать не дають. Не знаю, що й робить. Чи не повіситься часом? Ні, не повішусь, а втечу на Україну, оженюсь і вернуся як умитий в столицю. Коли ви вернетесь до нас? Якби через рік, то дуже добре було б. З Кожанчиковим я бачився позавчора, і він мені нічого не казав про «Ледащицю». Серденько моє! Не посилайте поки що нічого отим книгарям – поки вас лихо не прискрипало. Бо вони не бачать, а носом чують наші злидні. А втім робіть, як самі знаєте. Восени буде у нас свій журнал під редакцією Белозерского і Макарова. Підождіть трошки. А поки що нехай вам Бог помагає на все добре. Тричі цілую вас і вашого Богдася, амінь.
Т. Шевченко.
Як матимете час, то пишіть до мене через Камінецького, бо він знатиме, де я повертаюсь.
Травень 1859. С.-Петербург
Вручителю сего вручите сало.
Т. Шевченко.
На звороті:
Благородному Василию Васильевичу
малому
Тернавскому.
В доме Федорова.
Травень 1859. С.-Петербург
Любезнейший Тарас Григорович!
Не знаете ли Вы адреса, где живет художник Трутовский, мне необходимо видеться с ним по поручению Николая Аркадича Ригельмана. Завтра мы надеемся уехать; итак, до радостного свидания на милой Украине.
Вам преданная
Л. Тарновская.
2 червня 1859. Рачкевичі
Друже мой дорогой! На днях я узнал от молодого Чарноцкого, который встречал тебя у графини Толстой, твой адрес и хотел тебе писать, когда мне отдали твое письмо. Я хотел сказать тебе, как искренному моему другу, о величайшей милости Божьей, постигшей ныне меня. Так, друже мой дорогой! В Вильне, в том же месте, где одиннадцать лет тому назад я, кажется, навсегда прощался со всем дорогим в жизни, вблизи той чудотворной иконы Матери Божьей мне довелось встретить чудную женщину, которая согласилась быть спутницей моей на последние годы жизни… Я женюсь, мой милый Тарасе, и нахожусь в таком блаженном состоянии, какого даже в мечтах моих я не надеялся на земле. Невеста моя, лет 25-ти, высоко девственная, нравственная и эстетически даже богатая натура. Она несколько лет прожила за границей, искренняя подруга Богдана, любящая все нам дорогое, почитающая искусство и красоту во всех созданиях Божьих и глубоко религиозная. Три недели тому назад это совершилось, и я до сих пор не могу опомниться, не могу надивиться милосердию Божьему, пославшему мне, грешному, такой луч счастия. Она сама училась живописи, и мы скоро поедем на несколько месяцев за границу любоваться произведениями искусства и учиться, – пока предполагаемая реформа не потребует присутствия нашего здесь. Новые горизонты деятельности, любви и труда раскрыл Бог передо мной. Порадуйся и помолись за меня, друже мой дорогой!
Как истинный эгоист, я начал мое к тебе послание собственною моей историею, но я уверен, что ты в благородном сердце твоем обрадуешься моему счастью, и этих несколько слов родят в твоем воображении целую, по-твоему выражению, роскошную библиотеку, так, как я обрадовался содержанием твоего коротенького письма. Да, друже мой, как ты теперь счастлив, и как я сочувствую твоему теперешнему, так мне понятному счастью. Ты увидел Киев, широкий Днепр, твой хутор, твою Украину и все, все твое! Да благословит всякое создание Господа Бога и дивные дела его.
«Трио» твое, друже мой дорогой, не знаю совершенно, где ныне находится, может быть, ты с ним встретишься теперь на родине. Знакомые несколько лет тому назад люди разбрелись, и многих из них не знаешь, где искать, как же знать судьбу картины! Но у меня есть копия, помнишь, та, которую я делал в Каратау, я ее хранил в память тебя, друже мой дорогой, и незабвенных этих дней. Ныне посылаю ее тебе, друже мой дорогой; она, натурально, не заменит оригинала, на ты ее исправишь и во всяком случае она может пригодиться тебе. По миновении в ней надобности ты мне ее возврати так, как воспоминание, с которым мне тяжело было бы расстаться. Есть у меня еще подобная копия «Цыгана» – все, разумеется, к твоим услугам.
Гравюр твоих не прислал мне еще Сова, но я надеюсь получить их – во всяком случае, ты меня не оставишь без них – правда, мой друже? Многие оценят их лучше, правильнее меня, но более искреннего по сердцу приветствия они, ей-богу, не найдут нигде, и помни, что ныне не я один буду любоваться ими, а я вдвоем.
Почти три недели тому назад я дал моей невесте фотографию с этого знакомого тебе св. Петра, рисованного, помнишь, в Каратау – фотография отправлена к Богдану вместе с одним письмом твоим, именно тем, где ты упоминаешь о книжке его стихотворений. Он хранит несколько твоих рисунков и просил убедительно достать ему твой автограф, и во имя любви моей для обоих вас я расстался с этим письмом.
Возвратившись в Петер[бург], напиши мне, друже мой дорогой, – у меня теперь так преисполнено сердце, что я совершенно не способен писать длинные письма, но зато люблю всех моих друзей, кажется, еще искреннее.
Письма твои найдут меня всегда, где бы я ни был, если их адресовать будешь чрез Слуцк в имение Рачкевичи.
Целую тебя от целой души —
Твой Бронислав.
2 июня 1859 г.,
Рачкевичи.
Дописка М. М. Лазаревського:
20 июня 1859, Спб.
Третьего дня я получил это письмо с картинкою, которую оставил до твоего приезда. Кажется, на след[ующей] неделе я уезжаю домой.
Тв[ой] М. Лазаревский.
На четвертій сторінці:
Тарасу Григорьевичу Шевченке.
Початок червня 1859. Дрезден
Учора одібрала Ваш лист, добрий мій та щирий Тарас Григорович. Тілько шкода, що Ви мені не сказали, куди се Ви замислили втікати і де будете мені мачухи шукати?
Жити у Дрездені добре, тихо. Робота йде дуже швидко. Більш тут зробиш у місяць, як де-небудъ у два роки. А Богданко поступив у німецьку школу і дуже з своєю вченостію несеться, а проте Вашої примовки не забув. «Щоб вас лихо не знало!» – каже німченятам, а вони тілько цікаво уші наставляють та дивляться на його. Коли б то Ви та перебігли якось за границю! Тут би Ви й діла багато наробили і одпочили б трохи. Ви сього слова не занедбайте, а, коли Ваша ласка, подумайте.
Ми ще й самі не знаємо, коли повернемось: тут живеться, кажу, і тихо, і добре, то, може, воно буде і по Вашому слову.
З роботою я не хапаюся і не спішуся, а «Ледащицю» тому послала, що була вже написана, то нехай не лежить. Печататься, здається, до осені нічого не буде, будемо «Хату» дожидати. Та скажіть, мені, чи схочуть «Інститутку» для першої книжки? Чи для першої їм треба якої новини. А ще ви мені скажіть, як іде перевод у Кожанчикова і чи багато зосталось ще книжок? Що ж Ви, чи пишете? Що написали? Чи співаєте «Зіроньку»? Що малюєте? Бувайте ж здорові та пишіть, та по-батьківськи цілий листок запишіть, а не те, що три слова черкнути та й бувайте здорові. Низенько кланяємось усім землякам. Чи поїхав Мих[айло] Матв[йович] на Вкраїну? Чи втік куди-небудь Ченстоховський? Чи не разом з ним отсе Ви захожуєтесь втікати?
Щиро Вам прихильна
М. Марков[ич].
P. S. Коли встигнете, то пришліть з Николаем Яковлевичем свій портрет, отой, що у свиті.
Чи вже Білозерські поїхали? Що Мотря робить? Чи здорова вона? Чому Вас[иль] Михайл[ович] мені не одпише? Чи одібрав він мій лист?
Опанас Вам дуже кланяється.
О проекте
О подписке