С сестрой Михаила Васильевича, как повествует «Летопись» Серафима (Чичагина), приключилось еще более удивительное происшествие, также повлиявшее на создание и развитие будущей Дивеевской обители. Елене Васильевне Мантуровой в 1822 году было 17 лет, и она была помолвлена с молодым человеком, которого искренне и горячо любила. Но вдруг, по непонятной ей самой причине, она неожиданно отвергла жениха, а жизнь и характер ее в одночасье изменились самым странным образом. Свадьба расстроилась, а любовь к светской жизни и неуемная жажда веселья и забав пугали родных и не предвещали ничего хорошего. О духовном Елена Васильевна, конечно, не помышляла – до одного происшествия. По дороге на похороны деда девушка испытала очень сильное потрясение. Выходя из кареты на почтовой станции, чтобы выпить чаю, она испугалась чего-то до такой степени, что потеряла сознание. Ее горничная, решив, что барышня умирает, сказала: «Не позвать ли вам священника, барышня?» – и несколько раз повторила этот вопрос. После этого Елена Васильевна начала приходить в себя и даже с радостной улыбкой прошептала: «Да… да…» Когда явился священник, Елена Васильевна была уже в сознании, она исповедовалась и причастилась Святых Тайн, а затем целый день не отпускала от себя священника, как бы в страхе держась за его одежду. После похорон дедушки, вернувшись домой, Елена Васильевна рассказала брату и его жене следующее: «Оставаясь одна в карете, я немного вздремнула, и когда открыла глаза, то никого не было по-прежнему около меня. Наконец вздумала выйти и сама открыла дверцу кареты, но лишь ступила на подножку, невольно почему-то взглянула вверх и увидела я над своей головой огромного, страшного змия. Он был черен и страшно безобразен, из пасти его выходило пламя, и пасть эта казалась такой большой, что я чувствовала, что змий совершенно поглотит меня. Видя, как он надо мной вьется и все спускается ниже и ниже, даже ощущая уже дыхание его, я в ужасе не имела сил позвать на помощь, но, наконец, вырвалась из охватившего меня оцепенения и закричала: “Царица Небесная, спаси! Даю Тебе клятву никогда не выходить замуж и пойти в монастырь!” Страшный змий в одну секунду взвился вверх и исчез… Но я не могла прийти в себя от ужаса!..»^[28]

Далее «Летопись» рассказывает, что после этого характер Елены Васильевны совершенно изменился. Она сделалась серьезной, духовно настроенной, бросилась читать сочинения святых отцов, желая поскорее уйти в монастырь. Мирская жизнь ей опротивела. Вскоре Елена Васильевна поехала в Саров к отцу Серафиму просить его благословения на монашество. Батюшка крайне удивил ее, сказав: «Нет, матушка, что ты это задумала! В монастырь – нет, радость моя, ты выйдешь замуж!» «Что это вы, батюшка!! – испуганно сказала Елена Васильевна. – Ни за что не пойду замуж, я не могу, дала обещание Царице Небесной идти в монастырь, и Она накажет меня!» Но старец стоял на своем и твердил одно: «Нет, нет, радость моя, тебе уже никак нельзя, ты должна и непременно выйдешь замуж, матушка!» Елена Васильевна уехала недовольная, разочарованная и, вернувшись домой, много молилась, плакала, прося у Царицы Небесной помощи и вразумления. Чем больше она плакала и молилась, тем сильнее разгоралось в ней желание посвятить себя Богу. Много раз проверяла она себя и все более и более убеждалась, что все светское, мирское ей не по духу, и она совершенно изменилась. Несколько раз Елена Васильевна ездила к отцу Серафиму, но он все твердил, что она должна выйти замуж. Так целых три года готовил ее святой к предстоящей перемене в ее жизни и к поступлению в Серафимову общину, которую он начал устраивать в 1825 году, и заставлял работать над собою, упражняться в молитве и приобретать необходимое терпение. Она, конечно, этого не понимала, доходя чуть не до отчаяния. Сильно негодуя на отца Серафима, она решилась более не обращаться к нему и съездить в Муром в женский монастырь. Там ей игуменья, конечно, сказала только приятное, и Елена Васильевна тотчас купила себе в Муромском монастыре келью. По возвращении домой она стала совсем уже собираться, прощаться, но перед окончательным отъездом все-таки не вытерпела и отправилась в Саров проститься со старцем. Каково же было ее удивление и каков ужас, когда вышедший к ней навстречу отец Серафим, ничего не спрашивая, прямо и строго сказал ей: «Нет тебе дороги в Муром, матушка, никакой нет дороги и нет тебе и моего благословения! И что это ты? Ты должна замуж выйти, и у тебя преблагочестивейший жених будет, радость моя!» Прозорливость старца обезоружила Елену Васильевну. Она почувствовала, что без отца Серафима и его духовных наставлений не сможет жить. Отец Серафим приказал ей пожертвовать Муромскому монастырю данные за келью деньги и не ездить больше туда. Но Елена Васильевна на этот раз не почувствовала отчаяния, а, напротив, вполне смирилась и возвратилась домой, заливаясь слезами. Она опять заперлась в своей комнате, молилась, постилась, а через полгода опять поехала в Саров и стала неотступно, но смиренно просить старца благословить ее на подвиг монашества. На этот раз отец Серафим сказал ей: «Ну, что ж, если уж тебе так хочется, то пойди вот, за 12 верст отсюда есть маленькая общинка матушки Агафьи Семеновны, полковницы Мельгуновой, погости там, радость моя, и испытай себя!» В восторге и радости из Сарова Елена Васильевна направилась прямиком к матушке Ксении Михайловне, после чего обосновалась в Дивееве, не прекращая духовно и умственно повторять Молитву Иисусову. Ей было тогда 20 лет.

В записках протоиерея Василия Садовского и Н. А. Мотовилова говорится, что через месяц после переезда Елены Васильевны в Дивеево ее потребовал к себе батюшка отец Серафим и сказал: «Теперь, радость моя, пора уже тебе и с женихом обручиться!» Елена Васильевна, испуганная, зарыдала и воскликнула: «Не хочу я замуж, батюшка!» Но отец Серафим успокоил ее, говоря: «Ты все еще не понимаешь меня, матушка! Ты только скажи начальнице-то, Ксении Михайловне, что о. Серафим приказал с Женихом тебе обручиться, в черненькую одежку одеться… Ведь вот как замуж-то выйти, матушка! Ведь вот какой Жених-то, радость моя!» Много и усладительно беседовал с ней отец Серафим, говоря: «Матушка! Виден мне весь путь твой боголюбивый! Тут тебе и назначено жить, лучше этого места нигде нет для спасения; тут матушка Агафья Семеновна в мощах почивает; ты ходи к ней каждый вечер, она тут каждый день ходила, и ты подражай ей также, потому что тебе этим же путем надо идти, а если не будешь идти им, то и не можешь спастись. Ежели быть львом, радость моя, то трудно и мудрено, я на себя возьму; но будь голубем, и все между собою будьте как голубки. Вот и поживи-ка ты тут три-то года голубем; я тебе помогу, вот тебе на то и мое наставление: за послушание читай всегда Акафист, Псалтирь, псалмы и правила с утренею отправляй. Сиди да пряди, а пусть другая сестра тебе все приготовляет, треплет лен, мыкает мочки, а ты только пряди и будешь учиться ткать; пусть сестра сидит возле тебя да указывает. Всегда будь в молчании, ни с кем не говори, отвечая только на самые наинужнейшие вопросы, и то „аки с трудом“, а станут много спрашивать, отвечай: я не знаю! Если случайно услышишь, что кто неполезное между собою говорит, скорее уходи, „дабы не внити во искушение“. Никогда не будь в праздности; оберегай себя, чтобы не пришла какая мысль; всегда будь в занятии. Чтобы не впадать в сон, употребляй мало пищи. В среду и пяток вкушай только раз. От пробуждения до обеда читай: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешную! А от обеда до сна: Пресвятая Богородица, спаси нас! Вечером выйди на двор и молись 100 раз Иисусу, 100 раз Владычице и никому не сказывай, а так молись, чтобы никто того не видал, даже бы и не подумал, и будешь ты аки Ангел! И пока Жених твой в отсутствии, ты не унывай, а крепись лишь и больше улыбайся; так молитвою, вечно-неразлучною молитвою и приготовляй все. Он и придет ночью тихонько и принесет тебе кольцо, перстенек, как Екатерине-то великомученице матушке. Так вот три года и приготовляйся, радость моя, чтобы в три года все у тебя готово бы было. О, какая неизреченная радость-то тогда будет, матушка! Это я о пострижении тебе говорю, матушка; через три года постригайся, приуготовив себя, ранее не нужно; а как пострижешься-то, то будет у тебя в груди благодать воздыматься все более и более, а каково будет тогда! Когда Архангел Гавриил, представ пред Божией Матерью, благовестил Ей, то Она немного смутилась и тут же сказала: „Се раба Господня! Буди Мне по глаголу твоему!“ Тогда вот и ты скажи также: „Буди мне по глаголу Твоему!“ Вот о каком браке и Женихе я тебе толкую, матушка; ты слушай меня и никому до времени того не говори, но верь, что все мною реченное тебе сбудется, радость моя!»^[29]

Елена Васильевна с радостью возвратилась в Дивеево, и, облачившись в монашескую одежду, стала нести прежние свои подвиги, пребывая в непрестанной молитве, в постоянном созерцании и совершенном молчании. Батюшка Серафим благословил Михаила Васильевича Мантурова построить для сестры небольшую новую келью, в которой она и поселилась со своей крепостной девушкой Устиньей, чрезвычайно любившей ее. Устинья скончалась, и после ее ухода Елена Васильевна пригласила к себе жить Ксению и Агафью, которые были послушницами.

Отец же Серафим после исцеления М. В. Мантурова продолжил принимать посетителей. А также принимал участие в устроении Дивеевской общины – прежде всего, духовно окормляя насельниц, но не только. Он узнавал о планах на будущее этой общины, отправляя к начальнице Ксении Михайловне послушниц, о которых молился каждый день. Со своей стороны, сестры при необходимости обращались за духовными советами и благословением к батюшке Серафиму. Это было в начале 1820-х гг., а около 1825 года стала ходить и сама добродетельная начальница Дивеевской общины, Ксения Михайловна, которую батюшка называл: «огненный столб от земли до неба» и «терпуг духовный». Конечно, старица Ксения глубоко уважала и высоко почитала отца Серафима, но так и не согласилась изменить устав, который казался тяжелым, как Преподобному, так и всем спасавшимся в общине сестрам.

Старица Прасковья Ивановна, впоследствии монахиня Серафима, показала, что отец Серафим незадолго до своей кончины говорил ей: «У вас, матушка, первоначальница-то мать Александра больших и высоких лиц была! Я и поднесь ее стопы лобызаю! Вот она обитель заводила, а я возобновлю! Она почивать в мощах у вас будет, матушка!»

Между тем, число дивеевских сестер уже настолько умножилось за это время, что требовалось увеличить и их владения; но это было невозможно. Батюшка Серафим, призвав к себе Ксению Михайловну, стал уговаривать ее заменить тяжелый Саровский устав более легким, но она и слышать не хотела. «Послушайся меня, радость моя!» – говорил отец Серафим – но непоколебимая старица, наконец, ответила ему: «Нет, батюшка, пусть будет по-старому, нас уже устроил отец строитель Пахомий!» Тогда отец Серафим отпустил начальницу Казанской общины, видя, что заповеданное ему великой старицею матерью Александрою более не лежит на его совести. Или же, рассудил он, не пришел тому еще час воли Божией. Временно святой перестал вникать в дела общинки, и только иногда, если ему было специально открыто свыше, посылал избранных Божьей Матерью сестер на жительство в Дивеево, говоря: «Гряди, чадо, в общинку, здесь, поблизости, матушки-то полковницы Агафии Семеновны Мельгуновой, к великой рабе Божией и столпу, матушке Ксении Михайловне – она всему тебя научит!»^[30]