Цитаты из книги «Декабристы»

Сначала он подыскивал оправдание для такой возможной милости и писал: «Открыв откровенно и решительно, что мне известно, я прошу одной милости: пощадить молодых людей, вовлеченных в общество, и вспомнить, что дух времени – такая сила, перед которой они не в состоянии были устоять»

Быть может, ему не следовало бы говорить так уверенно и открыто о силах южного общества, о руководящей роли, которую в нем играл Пестель; быть может, он напрасно просил своих судей «принять всевозможные предосторожности и как можно скорее, чтобы опять не пролилась кровь и не погибли люди, достойные, может быть, лучшей участи». Такие слова могли исказить заранее точку зрения судьи на того или другого подсудимого и заставить судью предполагать очень важное и значительное там, где этого, может быть, и не было,[642] – но излишняя откровенность Рылеева вытекала опять-таки не из чувства самообороны, а из сентиментального миросозерцания, которое допускало, что победитель может стать нежным опекуном, а грозный судья превратиться в милостивого родителя

Если Ник. Муравьев и Н. Тургенев могут быть заподозрены в стремлении представить движение отнюдь не серьезным,[641] то показания Рылеева писаны с полным сознанием важности того дела, которому он служил

он хотел взять на себя наибольшую часть вины, чтобы она не такой тяжестью легла на плечи товарищей

Что же касается до Рылеева, он не изменил своей всегдашней доверчивости и до конца убежден был, что дело окончится для нас благополучно.

Я знал через старого солдата, что Рылееву было обещано от государя прощение, ежели он признается в своих намерениях; жене его сказано было то же; позволены были свидания, переписка, все было употреблено, чтобы заставить раскрыться Рылеева

вначале обещали прощение; впоследствии, когда все было открыто и когда не для чего было щадить подсудимых, присовокупились угрозы, даже стращали пыткою.

напротив, он, принимая все на свой счет, выставлял себя причиною всего, в чем могли упрекнуть общество.

Дальнейшая борьба была невозможной, оставалось только спасать пострадавших. Этим Рылеев и руководствовался при своих ответах и показаниях. Существует мнение, что признания осужденных были не всегда добровольны; что власть употребляла всевозможные средства к тому, чтобы вынудить признание, какое ей было нужно, что заключенных лишали спокойствия тела и духа и разными средствами, даже очень крайними, заставляли оговаривать других товарищей.[632] Сколько в этом истины, сколько вымысла – проверить трудно, но можно с уверенностью сказать, что к Рылееву меры принуждения не применялись, а его откровенность на допросе была не вынужденная, а добровольная. Что он говорил царю в ночь на 15 декабря, мы не знаем, но, вероятно, говорил откровенно,[633] судя по тому, что царь пожелал иметь от него ежедневные сведения.

Рылеев не был настоящим бойцом, – человеком железной воли, выдержанных решений ума и стойкой последовательности в действиях