Я подбираю мелок и опускаюсь на корточки, уставившись на ближайший детский рисунок – неровный овал рожицы, уши-треугольники, длинные усы и желтые глаза. Рука выводит на асфальте толстые буквы: «МЕРК». Я спохватываюсь, пытаюсь стереть надпись кроссовком, но ничего не получается. Что теперь делать и куда бежать? Ноги сами уносят меня прочь от этого места все быстрее и быстрее. Хлопает по спине рюкзачок. Солнце дышит жаром, и по спине стекает струйка пота. Улица проносится передо мной как бесконечно длинная фотография, на которой неподвижно застыли дома и прохожие, машины и автобусы, голуби и собаки, деревья и куцые газоны. Эта картинка не имеет ко мне никакого отношения. В отличие от того парня.

Когда я немного прихожу в себя, то обнаруживаю, что прошла уже несколько кварталов. Руки дрожат, в горле пересохло. Я покупаю в киоске бутылку воды и сажусь на скамейку в незнакомом дворе, зажатом между двумя хрущевками. С тем, что у меня в рюкзаке, нужно срочно что-то делать. Это бомба, которая может взорваться в любой момент. На моем веселом рюкзачке в этническом стиле, над которым все время смеется Инга, есть два вида скрапзащиты: от кражи – в виде вышитого висячего замка, и от того, чтобы его случайно где-то не забыть – это желтая кисточка с несколькими узелками «на память». Но я никогда не предполагала, что мне придется опасаться того, что внутри. Это же мой собственный рюкзак, у меня там и кошелек, и мобильник, и визитка Магрина, а я до смерти боюсь засунуть туда руку, словно там прячется гремучая змея. К счастью, SOS-открытка хранится во внешнем кармане.

Она небольшая, примерно с половину обычной открытки, но очень плотная, на основе из толстого картона. Достаточно удобная, чтобы положить в карман рубашки, и в то же время не слишком маленькая, чтобы не потерять ее и не спутать с визиткой. Фон в красно-белую диагональную полоску сразу привлекает к себе внимание, таким помечают на дорогах сложные повороты и участки, где ведется ремонт. Самая крупная деталь карточки – пожелтевший листок с рисунком старого телефонного аппарата. Ниже – надпись: «coordinating pattern on the back». Эту фразу всегда пишут на двусторонней скрап-бумаге, но почему она оказалась здесь, можно только ломать голову. С обратной стороны карточки есть кармашек. Я достаю из него тэг^[2], привязанный красной вощеной ниткой, откапываю в том же внешнем кармане рюкзака карандаш и быстро пишу на тэге: «У меня открытка скрапбукера-самоубийцы. Что делать?» Последнюю фразу можно было и не добавлять. Ах да, чуть не забыла самое главное! Я поспешно дописываю адрес, который вижу перед собой: «Улица Пирогова, 29. На скамейке у первого подъезда». Под телефоном есть небольшое черное поле. Я стираю ногтем этот защитный слой, как на билете мгновенной лотереи, и под ним проступают красные буквы: «S.O.S.».

Теперь кто-то должен отозваться. Кто-то должен подъехать и забрать у меня ЭТО. Я надеюсь, что это будет Эмиль. Я уже представляю себе, как все произойдет: он не станет меня обнимать и утешать, это не в его привычках, просто посмотрит своими круглыми глазами, может быть, сожмет мою руку, и все сразу встанет на свои места.

Я жду, и через некоторое время мне начинает казаться, что я сижу в этом дворе вечно. Я закрываю глаза и отдаюсь одному-единственному ощущению: ветер треплет мои волосы, играет ими, словно запустил в них невидимую ладонь. Открываю глаза снова, но ничего не меняется: все так же колышется белье на веревках, стоят в рядок, как на расстрел, чьи-то серые подушки. В какой-то момент я пугаюсь и начинаю ощупывать руки и ноги, как сумасшедшая. Мне кажется, что я в Меркабуре, и дороги назад уже нет. Иначе почему здесь так пустынно, почему никого нет во дворе? Потом я вслушиваюсь в спасительные, живые звуки: птицы щебечут о чем-то своем, с улицы доносится шум машин, где-то неразборчиво бубнит телевизор.

Магрин не отвечает. Вода в бутылке кончилась. Я смотрю на часы – прошел уже почти час. Быть такого не может! Если Эмиль пообещал, что SOS-открытка работает быстрее пожарных и скорой помощи, вместе взятых, значит, так оно и есть. Что мне теперь делать?

Из подъезда выкатывается румяная и круглая, как булка, тетка в возрасте, с гладко зачесанными в кубышку волосами. За ней, подпрыгивая, семенит худенький мальчонка лет пяти в рубашонке, зеленых шортах и белой вязаной беретке. Пока тетка оглядывает меня с подозрением, мальчик успевает забраться в кусты.

– Здравствуйте, – отвечаю я на ее вопросительный взгляд, натянуто улыбаюсь и добавляю: – Жара-то какая сегодня!

Тетка-булка напряженно хмурит лоб, потом кивает:

– Здрасьте. Жарко, да.

Мальчик шуршит в кустах.

– Петька! Вот сорванец, куды ты подевался-то? А и черт с тобой, без тебя пойду.

– Бабуля, подожди!

Мальчонка выбирается обратно к подъезду, хитро улыбается, что-то прячет в руках. Тетка выплывает на дорожку неспешно, как баржа на гладкие речные просторы, мальчик разжимает ладошку и, высунув язык, на ходу украшает юбку бабушки сзади узором из репейников. Я чувствую дыхание потока – тонкое и легкое, как едва заметное дуновение ветерка, и улыбаюсь теперь уже от души.

До моего слуха доносится мелодичный перезвон. Кто-то открыл дверцы застекленного балкона в доме напротив. Там, под потолком, висит «музыка ветра». На миг ко мне возвращается то на редкость неприятное ощущение, которое вызвала у меня открытка самоубийцы. Металлические трубочки со звоном ударяются, отделяя друг от друга два мира: один, где мальчишка вместе с потоком играют с репейниками, и другой, в котором человек без видимой на то причины делает смертельный шаг из окна.

Надо ее достать. Прямо сейчас, пока не поздно и ничего больше не случилось. Ради Меркабура. Надо достать эту чертову открытку! Надо понять, сделал ли парень ее сам, в чем я практически уверена, или же… нет, лучше не думать о том, что еще может произойти, если ее автор – кто-то другой. Я сижу, положив руку на рюкзак, и медлю. Взять эту открытку – все равно, что проявить фотографию, на которой изображено что-то очень страшное. И, кроме меня, сделать это некому. Ветер продолжает играть мелодию, и мне слышится в ней просьба.

Когда бабушка с внуком скрываются за поворотом, я вздыхаю, подтягиваю к себе рюкзак и дергаю застежку. Как назло, ее заело, и я долго вытаскиваю из собачки молнии застрявшую подкладку.

Как только я достаю открытку самоубийцы, то сразу же понимаю: все изменилось. Такое же ощущение возникает, когда случается что-то непоправимое. Тебе сообщают о неожиданной болезни близкого человека, и ты отчаянно отказываешься в это верить. Твоя жизнь уже перешла невидимую границу, а ты сам еще остался там, в прошлом. Хочется вернуть все как было. И все, что было раньше, даже то, что не нравилось, теперь кажется просто отличным, классным и замечательным. Ты по инерции двигаешься в будущее, которого уже никогда не будет, а тебе, на самом деле, пора менять планы. Ты должна покупать не купальник, а шприцы и лекарства, выбирать не курорт на море, а дешевую аптеку.

Смешно было думать, что мир устаканился. Я успела привыкнуть к своему новому образу жизни и полюбить его. Мне казалось, что теперь все так и будет: моя крохотная, но отдельная квартирка, моя мастерская, любимая работа – заказы на открытки, над которыми я колдовала с неизменным удовольствием и получала неплохие деньги, знакомства с интересными людьми, наши посиделки с Ингой и ее мамой, Надеждой Петровной, завтраки с Эмилем, походы к родителям на ужин по субботам. Я завела новые привычки: повсюду носить с собой любимые ножницы в специальном чехле, фотографировать все свои работы на память, дарить маленькие подарки тем, кто заказывал больше двух открыток.

И вдруг – бабах – все опять переворачивается с ног на голову. Что-то сдвинулось в Меркабуре, вот что страшнее всего. Словно в кого-то близкого и родного, самого верного и надежного, вселился злой дух.

«Черный сюр» – так я окрестила про себя карточку сразу же, как только посмотрела на нее поближе. Сначала кажется, что на открытке изображен человек. Так бывает с сюрреалистическими картинами – бросаешь первый взгляд и видишь одно, а потом приглядываешься – и понимаешь, что это совсем другое. На самом деле на карточке клетка, укрытая плащом-шкурой, а на ней лежит шляпа. Из-под плаща с одной стороны торчит нарисованная рука, держит тросточку. Издалека похоже на сидящего человека. Решетка клетки сплетена из проволоки, а внутри – мертвый голубь со свернутой шеей. От черной шкуры, из которой сделан плащ, пахнет ветошью, словно специально для этой карточки на помойке подобрали старую шубу. Из картонной шляпы-котелка торчит настоящее белое перо с шероховатой каплей крови на конце, словно его выдрали с корнем из живой птицы. В уголке, там, где некоторые скрапбукеры ставят свою монограмму, примостилась завитушка, похожая на крендель.

Черная шкура… Однажды мне приходилось прикасаться к чему-то подобному. Вот почему я узнала фальшивую ноту в потоке там, в магазине. Этот давно забытый эпизод моей жизни я бы предпочла не вспоминать. Тогда дело происходило в том же торговом центре. Что за проклятое место? Но в тот раз шкура не была такой явной, физически осязаемой. Странное ощущение: словно мой давний кошмар воплотился в реальность, и теперь я держу его в руках. Тяжелый запах старья становится все сильнее и сильнее, отнимает воздух, поглощает его внутрь себя. Кажется, что сквозь открытку в наш мир вползает противоестественное пространство, вывернутое наизнанку и перекошенное, как в самом сумасшедшем доме на свете. Я пытаюсь сжать руку в кулак, пальцы слушаются меня медленно, с трудом, а открытка совсем не мнется, будто стальная. Мышцы затекают все сильнее, я даже голову не могу повернуть. Наверное, со стороны я сейчас похожа на восковую фигуру. Я пытаюсь думать. Еще раз прокручиваю в памяти сцену в магазине. Почему мне показалось, что на голове у парня мешок? Черт его знает, но теперь я понимаю, отчего я подумала, что он падает вниз словно уже мертв. Эта открытка убила его еще до того, как он сделал свой последний шаг. От этой мысли я впадаю в панику и начинаю считать предметы вокруг себя: напротив меня шесть подушек, спинка скамейки из двух широких досок, в подъезд ведут три кривые ступеньки. Такая у меня привычка: когда сильно нервничаю, начинаю все подряд пересчитывать. Обычно это успокаивает. Но сейчас я паникую так, что забываю цифры. «Один, два, три…» – считаю я голубей, которые топчутся на пустой детской площадке, и вдруг обнаруживаю, что не помню следующую цифру. Мне хочется заплакать, но слез почему-то нет.

– Привет, Пална! Ну и видуха у тебя! – Меня трясут за плечо. – Эй, Пална!

Илья! Он получил сообщение через SOS-открытку. Вот ни черта себе! Не думала, что его уже назначают дежурным. И почему я об этом ничего не знаю?!

Я пытаюсь сделать выразительные глаза и показать ему взглядом на открытку. Но он уже и сам все понял. Не глядя, Илья вырывает карточку у меня из рук и кладет на скамейку лицевой стороной вниз.

– Ну рассказывай.

Елки-палки, и этот туда же! «Рассказывай» – самое меркабурское слово. Смешно. Главное в этом мире – то, что можно увидеть и пощупать: бумага, ножницы, открытка. Однако отчего-то все, от кого здесь хоть что-нибудь мало-мальски зависит, до ужаса любят потребовать от тебя: «Рассказывай». Вот и Илья – парню еще и шестнадцати нет, а он уже умеет заявить это особым скрапбукерским тоном, не терпящим возражений.

Первым делом я глубоко вдыхаю. После удушающего запаха шкуры воздух вокруг сияет и пахнет солнцем. То, что час назад казалось удушливой жарой, становится для меня звенящим пространством, наполненным теплом и светом. Я с трудом встаю, разминаю затекшие руки и ноги и пытаюсь прийти в себя.

– Ты конверт принес? – спрашиваю я.

– Какой конверт? – в недоумении отвечает он.

– Ну как… У дежурного скрапбукера должен быть конверт-нейтрализатор.

– Пална… я не дежурный скрапбукер. Ты разве не в курсе?

– Тогда откуда ты узнал? И чего приперся? – Я ворчу, но на самом деле я так рада его видеть, что мне даже хочется кинуться ему на шею.

– Ну… – Он мнется и поправляет очки.

– Рассказывай! – Я невольно передразниваю его тон.

Илья садится на скамейку, принимает виноватый вид, будто школьник, не выучивший урок, и сразу кажется младше. Я сдерживаю желание чмокнуть его в макушку, едва прикрытую ежиком светлых волос.

– Интересно было, зачем нужны эти ваши SOS-открытки, – объясняет он. – Я подобрал настройки и подключился к меркабурскому каналу, на котором они работают. Пришлось повозиться с дешифратором, но я смог разобраться.

Щеки у него слегка порозовели. Парень гордится собой и одновременно смущен.

– Нашелся меркабурский хакер, – ругаюсь я. – Понимаешь, как это опасно? А если Магрин узнает? Мне же отвечать! Ты обо мне подумал?

– Не узнает, Пална. И потом, я же тебя спас! – оправдывается он.

– А чего ты так долго?

– Как только сигнал получил, так сразу и примчался. Я вон там за кустом прятался, – показывает он. – Все ждал, когда появятся дежурные, и гадал, чего ты торчишь здесь столько времени, не сходя с места. Потом, как увидел, что достала открытку, не выдержал, подошел поближе. Как на твое лицо посмотрел, так сразу понял, что тебя пора тормошить.

– Мне кажется, я ее с полчаса разглядывала, – задумчиво говорю я.

– Две минуты, не больше, – возражает Илья.

– Вообще-то тебя надо наказать. Отобрать ножницы – хотя бы на недельку.

Он сначала морщится, как будто ему прописали горькое лекарство, а потом кивает и улыбается, мол, так ему и надо, и тогда я сдаюсь:

– На этот раз, так и быть, я сделаю исключение. – Он ждет еще чего-то. Я вздыхаю и добавляю: – Спасибо, Илья…

Он снова кивает и тут же переключается на другую тему:

– Что там, на открытке?

Сказать ему или не стоит?

– Илья, там… В общем, это открытка самоубийцы. Сегодня у меня на глазах парень выпрыгнул с пятого этажа и разбился насмерть. Эта карточка была у него в руках.

– Он сам ее сделал?

Молодец, парень. Сразу задает правильный вопрос.

– Нет, Илья, не сам.

Мы оба молчим, потому что оба знаем, что это означает. И оба задаем себе мысленно один и тот же вопрос: где Магрин и дежурные скрапбукеры? Почему они не услышали сигнал SOS? И что теперь делать с открыткой самоубийцы? У кого просить помощи?