О «нецерковном» в жизни христианина

До своего прихода в Церковь человек, как правило, живёт, ориентируясь в большей степени на то, что доставляет ему удовольствие – выгодно для него, приятно ему. Спектр его увлечений может быть очень широким – от каких-то вполне невинных занятий до совершенно порочного времяпрепровождения. Когда же человек приходит в Церковь, то совершенно естественно, что в ходе воцерковления происходит переоценка всей прежней жизни, и человек начинает отсекать от себя то, чего в его новой, христианской жизни, быть уже не должно. Во времена первых христиан люди, готовившиеся к Крещению, сжигали колдовские книги, с которыми они прожили значительную часть своей жизни; подобное порой происходит и сейчас – человек отказывается от ночных клубов, от употребления алкоголя в неумеренном количестве, от какого-то явно греховного способа заработка. Всё это, безусловно, и оправдано, и необходимо.

Но бывает так, что человек, переступив порог храма, начинает отказываться и от того, что, по большому счёту, не является чем-то страшным, греховным, но оказывается в его сознании совершенно несопоставимым с его новой жизнью в Церкви. Это, к примеру, отказ от «светской» литературы, кинематографа, от занятий спортом, каких-то хобби. Безусловно, и в этом человек волен, но к чему это нередко приводит на практике? К тому, что в жизни такого прихожанина образуется огромный вакуум, потому что из его жизни ушли все те интересы, которыми он жил прежде, а взобраться буквально одним рывком на вершину, где всё его существование наполнит жизнь с Богом, он не готов. Зачастую в результате всего этого разрушаются и его социальные связи, поскольку отвергается всё то, что прежде было темой разговоров, областью совместной деятельности с людьми, составлявшими круг его общения. То есть

человек, придя в храм, сперва как-то очень быстро и сознательно разрушает всю ту жизненную базу, которая у него была, а потом оглядывается вокруг себя и не может понять, как ему дальше жить.

В чем здесь ошибка и о чем нужно помнить, чтобы её не совершать? Как говорят святые отцы, по отношению к нашему спасению всё, что нас окружает, делится на три категории: полезное, вредное и нейтральное. Совершенно очевидно, что вредное из своей жизни нужно удалять, полезное в ней должно присутствовать, – а вот нейтральное должно быть тем, к чему мы в той или иной степени обращаемся – в той степени, в которой оно нашу жизнь обогащает. Никто не говорит, что нужно взять и очистить свою жизнь от нейтрального. Безусловно, мы видим примеры жизни древних подвижников и знаем, что многие из них подвизались буквально среди голых скал, в пустыне. Но мы должны понимать, что туда приходили люди, подготовленные к тому, чтобы по этому пути восходить, а человек неподготовленный, не рассчитавший своих сил, там попросту погибнет. Можно провести такую аналогию: не все люди ходят в горы, а среди тех, кто ходит, кто-то занимается горным туризмом, а кто-то – альпинизмом, это совершенно разная степень напряжения и разные риски. Если это перенести на жизнь христианскую, можно сказать, что человек должен сначала привыкнуть к жизни на равнине, потом перейти к горному туризму, а потом уже, возможно, думать об альпинизме. Иначе можно просто в какой-то момент сорваться: когда человек сразу запрещает себе всё то, что в его состоянии, может быть, запрещать бы и не стоило, он как бы сжимает некую пружину, и эта пружина потом в какой-то момент со страшной силой распрямляется, и человек впадает в такие грехи, которых не совершал даже до прихода в храм. Такова бывает сила противодействия излишне жестким запретам, а вернее, соединение двух сил – собственно человеческой и бесовской, вражеской. Причем враг может даже подталкивать человека к чрезмерной ревности, понимая, что в конечном итоге его добрая христианская жизнь в этом недобром пламени сгорит.

Помню, как однажды, в самом начале 90-х, мне – тогда ещё новоначальному христианину – довелось побывать на выборах членов приходского совета одного московского храма. Кандидаты в новый состав кратко рассказывали о себе, и один мужчина, перечисляя вехи своего воцерковления, говорил: «В таком-то году я пришел в храм, в таком-то – выбросил телевизор, в таком-то – избавился от библиотеки…». Оставалось только ещё книжный шкаф топором порубить… Для того времени и для того состояния церковной жизни это было довольно типично и даже как-то трогательно – такое кардинальное «отречение от телевизора» является характерной чертой неофитства, а неофитами тогда было абсолютное большинство наполнивших храмы людей. Но то, что с нами происходит в неофитстве, мы должны обязательно, став уже в полной мере церковными людьми, христианами, подвергнуть пересмотру. Не все неофитские привычки в нашей жизни останутся, не все они будут нам полезны. Это можно сравнить с костром: когда его разжигают, то используют различные жидкости для розжига, чтобы ни влага, ни ветер не затушили разгорающийся огонек, но когда костёр уже горит, никто не плещет туда горючее, потому что тогда дрова могут прогореть очень быстро и в результате огонь погаснет.

Так что не надо торопиться ни выкидывать телевизор, ни жечь библиотеку, ни раздавать знакомым свой «светский» гардероб или спортивный инвентарь – всё это уже не будет занимать прежнего места в нашей жизни, но ещё вполне может нам пригодиться.

О книгах, литературе в жизни христианина хотелось бы сказать особо. Бытует мнение, что человеку воцерковленному стоит ограничить круг своего чтения литературой аскетической. Но

если мы посмотрим на жизнь духовных писателей, самих авторов этих творений, то увидим, что их интерес распространялся на самые разные области знаний.

Если мы обратимся к житиям святителей Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, то от нас не скроется тот факт, что их учителями были языческие философы. Если возьмем святителей Феофана Затворника или Игнатия (Брянчанинова), то это тоже были люди широко образованные, разбиравшиеся и в искусстве, и в медицине, и в общественной жизни, и в современных проблемах как таковых. Или можно вспомнить, например, преподобного Нектария Оптинского, который уже в скиту прочитал практически всю библиотеку мировой литературы. Есть и много других примеров. И мы можем увидеть, что служение многих подвижников – особенно миссионерское – опиралось на их кругозор, на базу полученных прежде знаний.

Вы помните, наверное, евангельские слова о книжнике, который, будучи научен Царству Небесному, подобен хозяину, который выносит из сокровищницы своей новое и старое (Мф 13, 52)? Вообще если у человека есть какая-то культурная, интеллектуальная база, это зачастую помогает ему избежать в своей христианской жизни многих ошибок, поскольку ему известен, скажем так, определённый набор прецедентов: в чём вообще ошибки человеческие заключаются, к чему они приводили и приводят. И для такого человека очень легко, естественно спросить себя: «Не ошибаюсь ли я?». Словом, культурный опыт человека являет собой некую вспомогательную конструкцию, которая не может быть вредна для него.

В том же начале 90-х часто звучал вопрос: «Может ли христианин читать стихи? Может быть, из поэзии стоит читать только Псалтирь?». Может быть, и я даже скажу, когда. Если Псалтирь стала для человека единственной поэзией, наполняющей его и услаждающей, то за томик стихов можно уже не браться. Но если мы просто по неразумию такой огромный пласт культуры, как поэзия, из своей жизни выкинули, ничто не мешает нам его вернуть обратно.

Могу сказать, что у меня в жизни есть целый ряд «светских» книг, которые мне дали колоссально много. Это, например, романы Торнтона Уайлдера – «День восьмой», «Мост короля Людовика Святого», «К небу мой путь». Это произведения Грэма Грина, который был, безусловно, человеком весьма легкомысленным и даже порочным и всю жизнь от этого страдал. Это роман Артуро Переса-Реверте «Кожа для барабана, или Севильское причастие», который многие считают антиклерикальным, но при этом я убежден, что он может принести человеку верующему большую пользу. Вообще, необязательно читать только тех авторов, которые пишут о Церкви исключительно хорошо. Для меня, к примеру, стала открытием книга Уильяма Лобделла «Теряя веру», в которой автор, американский религиозный журналист, пишет о том, почему он не стал членом Католической Церкви, разочаровался в католицизме и потерял христианскую веру в принципе. Впрочем, я убеждён, что если вера у человека подлинная, её невозможно потерять оттого, что что-то в окружающем нас мире или в Церкви не так. Всё Евангелие говорит нам о том, что вокруг нас всегда всё будет не так, поскольку мы по-прежнему живём в том самом мире, который Христа распял.

Подводя итог, хотелось бы сказать, что в этом мире невозможно знать всё, но тем не менее возможно овладеть механизмами узнавания всего. И эта универсальность мышления, универсальность познания должна быть христианину нашего времени, на мой взгляд, обязательно присуща. Это важно потому, что без этого трудно быть человеком сильным, трудно быть человеком мужественным и трудно быть человеком по-настоящему искусным. И в христианской жизни, и в жизни как таковой.

О недостатках церковной жизни

Очень часто бывает так, что когда собираются вместе верующие люди, их разговор так или иначе переходит на обсуждение того, что в Церкви не так. Причем сначала речь заходит о недостатках церковной жизни, её несовершенствах в целом, потом это плавно переходит в беседу о недостатках и несовершенствах знакомых церковных людей, а затем – в обсуждение несовершенств тех людей, которые лично говорящим не знакомы, но о которых они что- то слышали и читали. И, конечно же, возникает вопрос: почему именно недостатки, изъяны церковной жизни становятся такой излюбленной и постоянной темой общения православных христиан?

Прежде всего, нужно признать как факт, что в нашей современной церковной жизни недостатков действительно много. Однако не было такого исторического периода, когда бы их не было. Даже если мы откроем Деяния Апостолов, где показано самое лучшее, самое чистое, самое святое время в истории Церкви – время первых христиан, то найдём там и пример Анании и Сапфиры, которые обманным путем утаили часть своего имущества (см.: Деян 5, 1-11), пример Симона Волхва, пытавшегося купить апостольские дары за мзду (см.: Деян 8, 14–25). Наверняка были и иные примеры, и это говорит о том, что даже в древней Церкви, святость членов которой была явной, очевидной чертой, находились подчас люди совсем не совершенные. А если взять, допустим, такую книгу, как «Крестный путь Иоанна Златоуста», можно узнать много такого, о чем современный христианин зачастую даже не подозревает. Например, о гонениях внутри самой Церкви:

если мы откроем месяцеслов, то увидим в нем имена мучеников и даже священномучеников, пострадавших не от неверующих мучителей, а от собратьев-христиан – за свою верность Златоусту и любовь к нему.

Всё это было, поэтому удивляться каким-то недостаткам и человеческим порокам в Церкви не стоит. Как и во все времена, есть в наше время и христиане, достигающие совершенства, и борющиеся с грехом, и подвластные греху люди. А есть и не только подвластные греху, но и возлюбившие грех и живущие греховной жизнью во всей её полноте. Таких людей в церковной жизни бывает очень легко заметить, и наше внимание привлекается к ним, – а вот людей, борющихся и побеждающих свои грехи, бывает заметно гораздо меньше, и потому намного реже обращается на них наш взор.

Таким образом, первая причина того, почему мы так часто говорим о недостатках церковной жизни, очевидна: этих недостатков действительно довольно много. Вторая же причина очень тесно с первой сопряжена: мы сами имеем огромное количество недостатков, и нас тянет поговорить о том, в чём мы чувствуем себя как рыба в воде. Говорить о добродетелях нам сложно, поскольку у нас с ними плохи дела; поддержать беседу, требующую глубокого и основательного знания богословских дисциплин, мы тоже не можем, а вот о недостатках – пожалуйста. При этом мы порой можем и преувеличивать, и видеть то, чего на самом деле нет: говоря о недостатках чужих, мы все хотим ощущать, что сами на этом фоне не так уж и плохи. Более того, у нас, как правило, есть оправдание для наших собственных недостатков, грехов, а чужие поступки мы судим по всей строгости. И в этом – ещё одно основание того, почему разговор, который должен огорчать наше сердце, бывает нам приятен.

Мне в жизни нередко приходилось встречать людей, которые на борьбу с тем, что в Церкви, с их точки зрения, не так, полагали буквально все свои силы, всё свое время. Как правило, это принимало форму борьбы с чем-то глобальным: с масонами, с мировым правительством, с новыми паспортами и прочее. И могу сказать, что все эти люди, помимо своих устремлений, имели одну общую черту: у них творилось не пойми что в их собственной жизни. Никто из них, мягко говоря, не являл собой образ христианского подвижника, и очевидно, что им на самом деле было бы гораздо лучше направить эти усилия на борьбу с собственными грехами. Но чаще всего бывает именно так: человек живет, допустим, в гражданском браке и даже гражданской супруге умудряется изменять, не задерживается долго ни на одной работе, но при этом борется с наступлением враждебных внешних сил на православие и со всё более усиливающейся апостасией (вероотступничеством. – Прим. ред.) всех и вся.

У старца Паисия Святогорца есть замечательная мысль:

каждый человек, который видит в церковной жизни недостатки, должен озаботиться тем, чтобы исправить хотя бы крошечную частицу церковного тела – самого себя.

Ведь каждый из нас – это клеточка в теле Церкви, и клеточки эти точно так же связаны между собой, как и клетки человеческого организма, поэтому если человек исправляет себя, то он, безусловно, приносит огромную пользу всем тем, кто его окружает. Что касается борьбы с церковными недостатками на каком-то ином уровне, есть важное правило: обличать и исправлять недостатки церковной жизни может тот человек, которому предписано это его церковным послушанием и ответственностью за конкретную деятельность. Скажем, настоятель храма может и должен бороться с недостатками приходской жизни храма, ему вверенного; епископ – с проблемами церковной жизни на территории управляемой им епархии.

В том, что касается обсуждения и осуждения недостатков знакомых нам церковных людей, важно понять один момент. Есть такая расхожая фраза: верить можно только тому, что ты видел своими глазами и слышал своими ушами; но дело в том, что и уши, и глаза – тоже очень несовершенные инструменты познания, и когда мы видим что-либо, мы порою видим только какую-то часть. В психологии многократно в разных вариациях совершался эксперимент: на глазах у нескольких людей происходило одно и то же событие, потом их разводили по разным комнатам и просили рассказать о нём – и все рассказывали очень по-разному. Человек усваивает из увиденного только некую часть – то, что соответствует его восприятию. Поэтому, когда говорится что-то компрометирующее о людях в Церкви – будь то священники, будь то архиереи, будь то миряне, не стоит сразу же безоговорочно принимать услышанное на веру, поскольку мы чаще всего достоверно не знаем, так это или не так. Бывает даже, что кто-то, кому мы доверяем, рассказывает, что лично был свидетелем того или иного неблаговидного поступка знакомого нам человека – а оказывается в конце концов, что он просто обознался, и это был другой человек, внешне похожий. А мы уже выразили свое возмущение какой-нибудь разговорчивой Марье Сергеевне и к тому же написали что-то по этому поводу в соцсетях. Мы для себя всё прояснили, но цепочка уже запущена, и вернуть доброе имя оклеветанному с нашим участием человеку бывает сложно.

Безусловно, есть вещи, которые доказываются вполне объективным образом, и мы узнаём о чем-то по-настоящему дурном, по-настоящему скорбном в церковной жизни и убеждаемся, что это действительно так. И опять-таки возникает вопрос: как к этому относиться? Думаю, что давать этому в своей жизни слишком много места было бы огромной ошибкой. По одной простой причине: ну вот есть чей-то недостаток, есть чей-то грех – что конкретно меняет это в жизни нашей? Это отменяет для нас необходимость жить по Евангелию? Или необходимость участия в Таинствах церковных? Или смягчает требования к нам нашей совести? Нет, не смягчает и ни в коем случае смягчать не должно. А раз от этого ничего не меняется в нашей жизни, зачем придавать этому большее значение, нежели оно для нас имеет?… Почему это есть в жизни чужой, как это вошло в жизнь чужую, мы не знаем. Не знаем, в какой момент человек надломился, надорвался, каким образом враг его уловил. Преподобный авва Дорофей говорит, что

когда ты видишь падение брата, вспомни, что ты не видел его подвига перед этим, не знаешь, каким образом он подвизался, сколько времени он страдал и с какою силою он боролся.