Первым делом иду в ванную и проверяю, как выгляжу. Последнее время я только и делаю, что проверяю, как выгляжу. Пожалуй, я немного уродлив. Сейчас объясню. У меня темные волосы и карие глаза. Пока все нормально, да? Однако если взглянуть под критическим углом зрения (а именно так смотрит на тебя общество), то я чем-то похож на паралитика. Лицо слишком вытянутое, глазницы какие-то непропорциональные, из-за чего кажется, будто левый глаз слишком маленький. Волосы густые, но сколько же в них перхоти! (Время от времени мы с Майклом устраиваем дуэль на перхоти: сильно трясем головами, а потом смотрим, с кого больше насыпалось.) Рот вечно приоткрыт и вообще мерзкий. Мочки чересчур длинны. Когда накоплю денег на пластическую операцию, начну с…

– Доброе утро. – В ванную входит папа.

– Привет. – Отрываюсь от зеркала и открываю кран, делая вид, будто умываюсь.

Папа совершенно голый, если не считать черных носков. До десяти утра он не оденется.

– Пап, ну чего ты врываешься?

– Сынок, ты застал меня на середине потока.

– Слышу.

– Да ты не стесняйся. Представь, что мы в армии. Р-р-равняйсь! Смир-но!

– Пап, я никогда в жизни не пойду в армию. – Оборачиваюсь к нему.

Зря. Отцовский зад выглядит жутко. Кажется, что к ягодицам кто-то намертво приклеил лист стекла.

– Ну, чем там занимаются мои мальчики? – щебечущим голоском спрашивает из-за двери мама. – Мне нужно принять душ.

– Я пи-пи-писаю! – Папа трясет членом.

– Господи, ну почему они такие?!

– Ты что-то сказал, Джереми?

– Пап, когда ты доделаешь вторую ванную, а? Закончи поскорее, пожалуйста.

Стою, упершись руками в раковину и закрыв глаза.

– Джереми, – мама приоткрывает дверь и шипит на отца, – прикройся!

– Он же не девочка, – парирует папа. – Девочку мы с тобой еще не рожали.

Я слышу, как он берет полотенце и обматывает его вокруг своей туши.

– Что с тобой, Джереми? – Мама кладет руку мне на плечо.

– Ничего. – Открываю глаза и смотрю в зеркало.

Слева от меня – мама. Она еще не накрасилась, и ее лицо выглядит помятым. Справа горой возвышается папа: безбородый, с необъятным животом. Он придерживает полотенце, чтобы не свалилось, и похож на статую счастливого Будды. Втроем мы выглядим как наглядный пример тех, кто не должен размножаться.

– Бу-э, – говорю я и с топотом выбегаю из ванной.

Одеваюсь, сую в рюкзак очередной «Список унижений» и иду в школу.

10

Чуть не забыл сказать, что хожу в школу пешком. Дело в том, что мой дом совсем рядом, только поле пересечь и гравийку: пяток деревьев, кучу мусора – и я на месте. Так что приходится топать на своих двоих.

В Метучене это не принято. Никто не ходит в школу пешкодралом. Если ты учишься в старших классах – изволь ездить на собственной машине, отполированной до блеска, с автоматическим CD-плеером. Если ты крутой, но до прав пока не дорос, тебя подвозит кто-нибудь из старшеклассников (лучше всего, когда имеются старшие брат или сестра, тут ты становишься крутым автоматически). Всяческих лузеров и инвалидов привозят родители. Новичкам с родителями ездить не полагается, надо найти старшеклассника, который будет тебя подвозить и тем самым повысит твой социальный статус. Нищие ездят на школьном автобусе.

Я же топаю пешком.

Когда вхожу в класс, Кристин уже сидит на своем месте. Проходя мимо, украдкой кошусь на нее. То есть не кошусь и не украдкой. Смотрю в упор извиняющимся взглядом, а у самого душа в пятках. Она ничего не замечает. Сажусь за свою парту.

Угадайте, о ком сегодня рассказывает Дженна?

– …А Элизабет такая: «Я не знаю, как это сделать». А парень: «Берешь смолку и палочку…»

– Заткнись, ты, – кидаю ей. – Осточертела уже всем со своей Элизабет.

Ну ладно-ладно, я этого не говорю, только думаю. Сажусь и принимаюсь смотреть на Кристин.

– О, вот он. – Дженна внезапно меняет тему.

Делаю вид, что ничего не слышу.

– Кто? – спрашивает Энн.

– Наш воздыхатель. Глянь, глянь. – Дженна кивает на меня.

– Ага.

Энн резко оборачивается. И как еще у нее позвонки не треснули? Смотрит на Дженну, та в ответ ухмыляется. Энн с сожалением косится на меня. Дженна отвечает ей уничижающим взглядом. Я и не знал, что девчонки могут общаться одними глазами. Точь-в-точь – злобные мартышки в зоопарке.

– Только молчи, – шипит Дженна. – А то он и тебя занесет в свой список.

Так это она о «Списке унижений»? Твою мать. Внутри у меня все обрывается. Мочевой пузырь грозит лопнуть. Если Дженна знает о «списке», следовательно, знают и остальные. «Крутые» – они как термиты: за каждым стоит тысяча таких же, объединенных примитивной нервной системой и общим мировоззрением. Потрясенно смотрю перед собой, даже не пытаясь поставить галочку в «Список». Успеется.

11

– В чем дело? – спрашивает меня Майкл после математики. – У тебя все в порядке?

Мой друг сидит на полу в коридоре, скрестив ноги. Я же ищу, куда приткнуться со своим «списком».

– Угу.

Наклоняюсь, чтобы хлопнуть его по руке, но промахиваюсь.

– Давай заново. – Он смеется.

Здороваемся.

– Так-то лучше. Присаживайся, в ногах правды нет.

– Зачем? Терпеть не могу сидеть на полу.

– А надо.

– С чего вдруг?

– Просто надо, поверь мне на слово.

Сажусь.

– Что-нибудь новенькое с Кристин? – Майкл пихает меня в бок.

– Не-а. Просто день такой дурацкий выдался.

– Ничего, сейчас мы это поправим. – Он рассеянно крутит провод от наушников. – Ты только посмотри, какой отсюда вид.

Действительно, у нас отличная позиция для обозрения девчоночьих коленок и голеней. Вот, значит, зачем он здесь расселся. И тут наступает настоящий парад отпадных ножек: по коридору шествуют Катрина, Стефани и Хлоя – наикрутейшие девчонки во всей школе. Интересно, с какого урока они вышли? Небось «Сексуальность человека» – мелькает мысль. Нет, правда! Практикуются, наверное, по три, с Катриной во главе.

Майкл спокоен как танк. У меня же определенные проблемы с моторикой. Сижу будто на иголках. Обалденные ноги проходят мимо. Мое запястье подергивается, горло перехватывает, сердце сжимается, а всю левую половину тела пронзает болью: привет от прошлой ночи, проведенной в Интернете.

– У-у-уф…

До чего же несправедливо ходить в одну школу с Катриной, Стефани и Хлоей. Если вас хоть сколько-нибудь интересуют девчонки, то эта троица с лихвой покроет все ваши потребности: Катрина – блондинка, Стефани – брюнетка, Хлоя – рыжая (крашеная). Первая одевается ярко и ультрамодно, вторая предпочитает готику с ошейниками, третья – стиль «рейв». Их обтягивающие наряды почти эфемерны: ничего не стоит представить, что девчонки голые. Эти три самые сексапильные штучки учатся в моем классе. Они поступили в школу вместе и с тех пор неразлучны. Это сила, с которой считаются, обсуждают и пытаются завоевать все крутейшие парни Мидлборо.

Нас с Майклом проходящая мимо троица вниманием не удостаивает. Опять же, мы с ним на полу.

– Тебе надо приударить за одной из них, чувак, – предлагает Майкл.

– Заткнись.

Обдумываю мысль.

– Считаешь, я мог бы?

– Ну конечно. Ты волен делать все, что хочешь. Кто из нас на бал собирается: ты или я?

Бал я как-то упустил из виду. Вчера вечером я рассуждал о нем чисто теоретически. Сегодня, при свете солнца и рядом с настоящими девчонками, танцы представляются чем-то ужасным. Танцор из меня тот еще. Я не осилил даже допотопных плясок, которым нас учили в пятом классе на уроках современного танца. Короче, не вышел из меня паук, ног не хватило.

– Я… но…

Из класса выходит Кристин. Наверное, общалась с мистером Гретчем или с какой-нибудь подружкой. Ее коленки прямо перед моим носом. Это самые великолепные ножки в мире, куда там ногам Крутой Троицы. Думаю о компьютерщиках, создающих сложные спецэффекты для кино. Если бы кому-то из них потребовалось изобразить, пиксель за пикселем, как отражается свет от девчоночьих ног, то лучшей модели они бы не нашли.

В моей голове борются две великие силы: страх и похоть. Когда им удается заключить перемирие, я говорю Майклу:

– Да, собираюсь.

– Правда, что ли? – Он встает.

– Ага. Ты не пойдешь?

– Именно в этом и заключается мой план.

– Тогда, может быть, подбросишь меня кое-куда после школы? Вернее, после репетиции. Хочу шмотки купить.

– Шмотки? Приятель, кого же ты собираешься пригласить на бал?

– Думаю, никого. Однако… – смотрю вслед удаляющейся Кристин, – я обязательно должен туда попасть.

12

На репетиции опять занимаю место рядом с Кристин. (За перекусом для мистера Рейеса ходила девчонка по имени Джессика, пока мы, мальчишки, расставляли на сцене стулья в неровный круг.) Зачем? Сам не знаю. Мое сердце наверняка будет навеки разбито, однако у меня хорошие рефлексы, и действую я инстинктивно.

Начинается читка. Моя рука придвигается к руке Кристин. Она так близко, что статическое электричество топорщит волоски на коже: мои темные притягиваются к ее светлым. Если мы сейчас вспотеем, то капельки пота сольются, образовав микроскопический Берингов пролив, и микробы с ее кожи переплывут на мою. Все, что мне теперь надо, – это произнести что-нибудь умное, что-нибудь такое, что заставит Кристин заговорить со мной. Например: «Прикинь, что я слышал о матушке Тупака». Или: «Лично мне Пикассо нравится больше Матисса». Нет, все это не то. Скорее, одна десятая одной сотой одной сто семидесятой того, что мне действительно требуется.

– Кристин, ты знаешь, что человечество давно не эволюционирует?

– Что? – Она оборачивается ко мне, на ее лице – досада пополам с изумлением.

Ничего, лиха беда начало.

– Я серьезно. – Кошусь на дремлющего мистера Рейеса. – По… «Дискавери» рассказывали. У нас… это… эволюционный застой.

Кристин переводит взгляд на листки с текстом, лежащие у нее на коленях:

– «Я лес кругом весь обошел, а человека не нашел, на чьих глазах мой царь желает цветочек этот испытать».

А, ну да. Сейчас ее реплика. Закончив, она поворачивается ко мне и произносит самые восхитительные слова на свете:

– Правда? Я тоже что-то об этом слышала.

– Неужели? – забывшись, восклицаю чуть ли не в голос.

– Разумеется, нет, Джереми. – Ее губы красиво изгибаются. – Только ты у нас можешь интересоваться подобными вещами. Но ты прав: идея любопытная.

По кругу летит заговорщицкий шепот. Кристин тычет меня в бок (к сожалению, карандашом, а не пальцем):

– Твоя реплика.

– Э-э-э… «Прекрасная, ты, верно, утомилась, так по лесу блуждая?»

– Поболтаем после репетиции, хорошо? – говорит Кристин.

Расплываюсь в такой широкой улыбке, что приходится мысленно одернуть самого себя. Широкая улыбка меня портит. Кристин проводит кончиком ручки по зубам. Вроде как случайно касаюсь рукой ее руки. Лед тронулся! Я знал, что смогу его растопить.

После репетиции мы с Кристин разговариваем. Она помогает мне убирать стулья, а я как можно точнее пересказываю ей все, что услышал от Майкла.

– …Вот потому-то и выходит, что у нас, у людей то есть, генетический застой.

– Обалдеть!

По ее виду не скажешь, что она думает на самом деле. Поджатые губы напоминают маленькую розовую сумочку, вполне под стать кенгуровой крысе или мыши-полевке.

– Ведь люди эволюционируют, чтобы стать умнее, правда?

– Кто знает… – разглагольствую я. – Женщины, естественно, выбирают богатых и достигших успеха, а эти качества не имеют ничего общего с умом.

Хе-хе.

– Неправда. – Кристин идет за своим рюкзаком и делает мне знак следовать за ней. – Те, кто добивается успеха, всегда умные.

– Мой отец много чего добился. Он – полный идиот.

– Некрасиво так говорить. А чем он занимается?

– Адвокат по бракоразводным делам. А твой?

– Диспетчер аттракционов в парке «Большое приключение».

– Видать, большое приключение в его карьере. Крутой вираж.

– М-м-м… Смешно. Прежде он работал на AOL. Его уволили.

– Нет-нет, ты меня не так поняла. Я просто хотел пошутить, сказать что-нибудь остроумное.

– Угу.

– Извини.

Молчание.

– Паршивый из меня собеседник.

– Но ты же только что со мной беседовал. Вернее, мы беседовали.

– Беседовали. А теперь вот не беседуем.

– Верно. – Кристин хмурится. – Знаешь что? Мне не нравятся парни, не умеющие общаться. – Она качает головой. – Они невыносимы.

Приехали. Она берет свой рюкзак, и тут на пол что-то вываливается. Кристин как-то нервозно принимается искать упавший предмет, я бросаюсь ей помогать. Вдруг замечаю у самой ее ноги белый цилиндрик. Наклоняюсь, чтобы поднять, Кристин делает то же самое и утыкается носом мне в шею.

– Ай!

– Ой!

– Не трогай! – Кристин отталкивает меня и быстро поднимает с пола предмет.

– Извини.

Она сдавленно фыркает и сует предмет в рюкзак.

– Джереми, никогда не прикасайся к девчачьим вещам, – говорит она мне и смотрит как-то по-новому (нехорошо, в общем, смотрит).

– Я просто хотел помочь…

Кристин идет к двери, я обреченно топаю за ней. Мы вместе выходим из актового зала, она – через одну створку, я – через другую.

– Раз твой отец работает в «Большом приключении», значит, «хвосты» тебе не грозят. В смысле, «хвосты» очередей к аттракционам, а не «хвосты» по контрольным, – выдавливаю натужный смешок.

– Прежде всего он диспетчер, а не оператор, и работает в офисе, а не на аттракционе.

– Ясно.

– Но, в принципе, ты прав. Если ты родственник их сотрудника, то можешь предъявить у аттракциона специальную «семейную карту друзей “Большого приключения”», и тебе дадут листок, на котором указано время, когда подойти…

– И что дальше?

– Не перебивай. С их карточкой ты, вместо того чтобы битый час стоять в очереди, можешь погулять, а потом просто вернуться в нужное время.

– Здорово! Что я должен сделать, чтобы получить такую? Может, жениться на тебе?

Твою мать! Что же я ляпнул?!

– Ну-у-у, – Кристин смотрит на меня словно на «неведому зверушку», – ты можешь заболеть проказой. Это сработает. Для инвалидов много всяких скидок. Только подожди, пока не сгниет пол-лица.

Мы вместе направляемся к выходу из школы. Я судорожно пытаюсь придумать напоследок что-нибудь особенно остроумное (надо же как-то закрепить наш союз) и тут вижу в дверях Джейка Диллинджера. Выглядит он именно так, как должен выглядеть трахальщик чешских моделей и глава школьного клуба. Джейк складывает ладони рупором:

– Джереми…

Больше ничего не могу разобрать. Судя по всему, он со мной поздоровался. Впрочем, уделив мне аж десятую долю секунды, он сразу переключается на Кристин. С ней ему говорить незачем.

– Пока. Завтра договорим, – бросает она и несется к Джейку.

Точь-в-точь Пак, спешащий по лесной чаще. Джейк что, околдовал ее вчера, а я и не заметил? Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Не желаю смотреть, как они обнимаются, целуются, обжимаются, или что там еще они друг с другом собираются делать.

Покидаю школу через черный ход.

13

Майкл ждет меня на школьной стоянке. Ему удалось выпросить машину у предков. Мы обнимаемся.

– Как делишки?

В руках у Майкла гандбольный мяч. Вероятно, пока я торчал на репетиции, он играл на деньги. Майкл с ленцой бьет мячом о стену школы, украшенную граффити.

– Полное дерьмо, – отвечаю. – Я-то думал, что Кристин свободна, а она встречается с Джейком Диллинджером.

– Хреново. – Майкл качает головой. – Ничего не попишешь, временами приходится признавать достоинства других парней. Согласен?

– Нет, не согласен.

Он кидает мне мяч. Пытаюсь поймать, тот проскальзывает из пальцев и больно бьет по подбородку.

– Давай, Джереми, вдарь мячом о стенку. Стенку-то видишь?

– Заткнись.

Швыряю мяч ему обратно слишком сильно. Майкл кидается, чтобы его отбить и отбивает, похоже, запястьем. Я слышу отчетливый щелчок. Поднимаю глаза на друга, но он улыбается, а мяч уже летит в меня, попадает мне в лоб и, отскочив, ударяется в машину кого-то из учителей. Мы с Майклом гогочем.

– Поехали, – говорит он. – Если ты в самом деле намылился на школьный бал, у нас осталось двадцать минут.

Я толком не в курсе, имеются у Майкла водительские права или нет. Ученические у него наверняка есть, но с ними он может управлять автомобилем только в присутствии взрослого. Впрочем, на громоздком коричневом «Бьюике», выжимающем двадцать пять миль в час, нарушить правила дорожного движения непросто, поэтому проблемы нам не грозят. Забираюсь в машину. Внутри воняет чем-то вроде горелого арахисового масла с ветчиной.

Трогаемся. Майкл включает жуткую эмо-музыку. Смотрю в окно. Школа быстро удаляется.

– Черт, я и забыл, что ты терпеть не можешь такое. Поставить «Пинкертона»?

– Да ладно, все норм.

Майкл может слушать, что ему заблагорассудится (за исключением разве что «Пинкертона»). Ужасно люблю ездить в машине, с самого детства. Никогда не понимал ребят, канючащих «ну когда мы приедем?» или бесперечь просящихся пописать. Я с двух лет (тогда у нас был «Вольво») обожал наблюдать за проносящимися мимо пейзажами. Тогда мне просто нравилось смотреть на холмы и чужие дома, но это – Джерси, здесь все приедается быстро. Теперь я пытаюсь представлять, кто живет в этих домах: старики или молодые, симпатичные или не очень. Вдруг где-то там есть девчонка, которой я понравлюсь.

Нарушает молчание Майкл:

– Давай колись: как это ты умудрился втюриться в Кристин?

– Ну, она мне нравится. – Поворачиваюсь к нему.

– Почему?

– Она классная и умная, – добавляю торопливо.

– И ты прямо хочешь с ней встречаться и все такое? Просто общение тебя не удовлетворит?

– Ага.

– Хм-м-м. А тебе нравятся твои футболки?

Оглядываю себя. Футболка как футболка, с рисунком из «Звездных войн».

– По-моему, нормальная.

– Если любишь свои футболки, тебе лучше два раза подумать, прежде чем встречаться с девчонками. Девчонки – заклятые враги футболок и рубашек.

– Правда, что ли?

– А то. Футболки у них считаются трофеями. Сужу по своему братану. Последняя его девчонка обзавелась по меньшей мере тремя его рубашками. Он то и дело возвращался в куртке на голое тело. Так что, если не хочешь лишиться всех своих футболок, не ходи на свидания с девчонками. Да ты не дрейфь, девчонки в конце концов наверняка появятся и, может быть, даже не станут забирать все твои рубашки.

Тут я кое-что припоминаю.

– Слушай, Майкл, а что там насчет таблетки, которую принял твой брат? Ну, той, которая сделала его умнее? Как она в точности действует?

– Я полагал, ты в это не веришь.

– Просто в голове не укладывается, что он смог получить тысячу пятьсот тридцать баллов.

– Ага! А я тебе что говорил?

– Он получил какую-то электронную поддержку, да? Что-то такое я слышал о парнях из Колумбийского…

– Нет, чувак. – Майкл покрепче перехватывает руль. – Тут все по-другому. Кажется, эта штука называется «скрипт».

Сижу, стараясь не пропустить ни слова.

– Вроде как в твою башку внедряют сценарий, потому компьютер-таблетка и называется скриптом, усек? Экспериментальное правительственное дерьмище.

– Ясно. Значит, он раздобыл себе такой скрипт?

– Ага. – Майкл подруливает к «Хеллоуинскому приключению». – Поторапливайся, они закрываются.