Читать книгу «Слияние» онлайн полностью📖 — Натига Расулзаде — MyBook.
cover

Натиг Расулзаде
Слияние

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Первая была Роза. Цветок распустившийся, ароматный, пахучий, источавший сладчайшие запахи. Женщина лет под сорок, она называла себя врачом-косметологом, профессия, надо сказать, в те годы мало популярная, мало почтенная и отсюда – мало востребованная: в стране Советов не очень поощрялось следить за своей внешностью, если только ты не артист, пренебрежительные словечки «стиляга», «пижон», «модница» ярлыками приклеивались к людям, уделявшим слишком много внимания своей внешности; все помыслы граждане должны были отдавать стремительному продвижению к обществу всеобщего блага и еще тому, чтобы как можно скорее перегнать Америку по всем показателям.

Но вернемся к Розе. Врачом косметологом она не была, просто некоторое время проработала медсестрой у настоящего косметолога, профессия ей понравилась, и, уйдя от врача, поднабравшись необходимых сведений о выведение прыщей, она решила сама попробовать себя в качестве практикующего дерматолога. Открыла кабинет у себя на дому (в то время на подобные вещи власти смотрели сквозь пальцы и никакими налогами трудящихся не облагали, так что, все знали женщин, шьющих на дому, вправляющих вывихи на дому, избавляющих от испуга на дому, плиссе, гофре, картоне на дому – если последнее вам еще что-то говорит, если – нет, то и не надо, в том числе и выводящих прыщи и фурункулы на дому) и поначалу, благодаря соседям, сделавшим ей неплохую рекламу, стала принимать в основном мальчишек, подростков, лица которых были усыпаны возрастными прыщами, мазала им лица и лбы дурно пахнувшей горячей, неприятно стягивавшей кожу коричневато-серой массой собственного изготовления; проводила получасовые и двадцатиминутные сеансы, не забывая в процессе напоминать юным пациентам, что неплохо было бы параллельно с её лечением разок пройти переливание крови. Сеансы стоили двадцать копеек, но, учитывая, что страна всего несколько лет назад пережила денежную реформу (что тоже входило одним из пунктов в тотальное соревнование с Америкой и вызывало у трудящихся гордость за советскую валюту, оставившую позади американский доллар) и двадцать копеек были равны дореформенным двум рублям, то плата была далеко не смехотворной, особенно для подростков, которые должны были каждый раз выклянчивать деньги у родителей. Кроме того, Роза работала медсестрой на пол ставки в районной поликлинике, и благодаря этой работе имела частную практику: ходила на дом к больным делать уколы и, как говорили, рука у неё была легкая, «укольщицей» слыла великолепной, а потому и знали её не только в ближайших от поликлиники кварталах, и часто приглашали то уколы делать, то системы ставить больным, так что без работы, а, следовательно и без заработка не оставалась.

Блестящая, как начищенное серебро, монета сверкала и искрилась на ладони, и жаль было с ней расставаться, но лучше было расстаться с ней, чем не расставаться с прыщами.

Товарищ, такой же прыщавый, как и он, уже прошедший два сеанса и готовившийся сделать переливание крови, чтобы избавиться от досаждавших его фурункулов, однажды рассказал ему о враче, принимавшей на дому и на его третий сеанс они отправились вместе.

Конечно, до поры, до времени можно было бы прожить и с прыщами, зная, что это издержки подросткового возраста, но он в очередной раз влюбился и, видя, как любимая девочка из параллельного класса с отвращением смотрит на его усыпанное гнойниками лицо, он страдал, не спал ночами и сердце его обливалось кровью, переливание которой и рекомендовалось делать.

– Да, что ты, Эмин, походишь, примешь несколько сеансов и будет у тебя лицо чистенькое, как…

– Как что? – спросил он, не дождавшись продолжения.

– Как зеркало! Все девчонки влюбляться будут в тебя.

Это ему понравилось, тем не менее, он сказал:

– Мне не нужны все, мне одна нужна.

Сказал это Эмин не очень уверенно, потому что кроме Наргиз, девочки сверстницы, ему, может даже больше, нравилась их учительница, красавица математичка Нина Семеновна, в которую были влюблены почти все мальчики их школы; она ему снилась по ночам, по ней он тосковал, её видел перед собой, занимаясь мастурбацией в туалете; и все существо его будто раздваивалось, не зная, что окончательно выбрать – безответную любовь к девочке Наргиз, или вовсе нереальную, фантастическую, которая никогда не пошла бы дальше бесплодных мечтаний, любовь к Нине Семеновне.

– Одна, одна… – повторил он задумчиво.

– Вот одна и влюбится, – покладисто согласился приятель. – Пойдем, а то мне тоже скучно сидеть там по пол часа одному…

Она была в белом халате, видно, рассчитывала произвести этим впечатление на молодежь, и как рассчитывала так и производила. Настоящая врач-косметолог, строгий взгляд сквозь очки со слабой диоптрией, строгая прическа, чистые руки, белоснежный халат. Там уже сидел один на стуле, парнишка лет семнадцати с измазанным дурно попахивающей смесью лицом. Эмин при виде маски на лице незнакомого мальчика, чуть скривился. Она заметила его реакцию.

– Не нравится? – спросила она, мягко улыбаясь.

Он пожал плечами.

– Еще не знаю.

– Я тоже пока не знаю, буду с тобой заниматься, или нет, надо пока обследовать твою кожу, садись. А тебе, – обратилась она к приятелю Эмина, уже на правах старожила усевшемуся на стул в ожидание процедуры, – я же вчера сказала: через день. Кожа должна отдохнуть… Так что – до свидания, придешь завтра, в это же время.

Мальчик ушел.

– Надеюсь, ты будешь более понятливый, чем твой друг, – сказала она Эмину, рассматривая прыщи на его лице через большую лупу.

– Мне тоже через день надо будет?

Она не отвечала, продолжая разглядывать его гнойники.

– Нет, с тобой придется повозиться, поначалу – каждый день.

Она надела резиновые хирургические перчатки и стала месить в миске отвратительную серо-коричневую массу, готовясь нанести её на лицо нового пациента, и строго разглядывая Эмина сквозь очки.

Измазав его лицо этой неприятно жгущей и вонявшей массой, она попросила его сидеть не гримасничая, чтобы маска впиталась в кожу как можно глубже и эффективнее, и перешла к другому пациенту. С его лица она стала снимать маску. Эмин это мог наблюдать только краем глаза, повернуть голову и посмотреть на то, что ожидало его тоже через пол часа, он опасался, чтобы не рассердить врача, но по движениям её рук понимал, что она вытирает мальчику лицо, который уже со снятой маской привычно подошел к умывальнику и тщательно умылся, вытерся полотенцем, и теперь Эмин мог видеть его прямо перед собой. Лицо мальчика было красным как помидор, но женщина, встав перед ним, тотчас заслонила пациента от Эмина, изучая кожу его лица сквозь лупу.

Наконец тот ушел, и женщина, бросив мимолетный взгляд на своего нового пациента, ушла на кухню и стала там греметь посудой, отчего Эмин и сделал заключение, что отправилась она именно на кухню. Квартирка была маленькая, кажется однокомнатная, и комната эта представляла собой застекленную веранду на втором этаже, выходившую во двор…

Как раз тут со двора, нарушив сонную тишину, как выстрел раздался истерический женский голос:

– Миша! Сейчас же домой, пока я тебя не порезала на мелкие кусочки!

Видимо, зов был не первый, и терпение звавшей лопнуло, раз она так серьезно угрожала.

– Иду-у! – раздался столь же истерический крик в ответ.

И вновь наступила тишина.

…В обычный для этого города перезаселенный соседями разных национальностей дворик старого дома с одним туалетом с покосившейся дверью в углу, что из окна веранды был хорошо виден и откуда только что вышел старик с автафой-железным кувшином для подмывания в руке. Посреди дворика, занимая чуть ли не треть его площади стоял котел, в котором двое кирщиков в грязных майках, загорелые почти до черноты кира, орудовали специальными длинными железными лопатами, перемешивая кипящую тягучую массу в котле и непривычно тихо переговариваясь. Дым из котла и запах кира, что готовили для прохудившейся крыши дома, тихие – судя по шипящим и свистящим звукам – ругательства рабочих доносились сюда, влетали в открытое окно веранды, но, тем не менее, окна веранды были распахнуты, не закрывались. Когда старик проходил мимо кирщиков, один из них громко окликнул его:

– Эй, старик, аксакал!

Реакции не последовало.

– Эй, Мамед-киши! – Не отставал кирщик.

– Чего тебе? – неохотно отозвался старик, видимо, утомленный пребыванием в туалете.

– Хочешь, заполним твою автафу киром?

– Заполни свою задницу! – тут же отозвался старик.

Оба рабочих громко захохотали, было заметно – шутка повторялась не раз.

Старик скрылся у себя в доме, и кирщики снова вернулись к своим тихим шипящим и свистящим.

Комната-веранда была разделена надвое плотной занавеской, не до конца сейчас задернутой, за ней была видна неприбранная постель на диване, а на полу, возле дивана – ночной горшок. Женщина, что-то медленно жуя, вернулась в комнату и внимательно посмотрела на лицо Эмина. Но профессиональный взгляд этот был адресован не Эмину, а коже его лица, на которой в настоящее время находилась стянувшая эту самую кожу, косметическая маска. Она склонилась над ним, потрагивая рукой в перчатке отдельные участки этой маски, и он увидел в разрезе белоснежного халата ложбинку между грудей, загорелые груди и фрагмент черного лифчика. Она, не замечая его загоревшегося взгляда, продолжала изучать наложенную маску, корректируя её и полностью уйдя в свое занятие. Он, почти теряя сознание и ничего не соображая от страха, взялся дрожащими руками за её мягкие большие груди.

Она тихо ахнула, чуть не подавившись тем, что жевала, сглотнула, возмущенно, гневно задышала.

– С ума сошел!

Он схватил груди крепче, не зная, что делать дальше.

Она ударила его по рукам.

– Я тебя сейчас выгоню! – спокойно пригрозила она. – Прямо вот так. В маске.

Странно: чем больше она ругала и грозилась, била его по рукам, тем больше он возбуждался, тем хуже воспринимал реальность, тем больше ничего не соображал, тем сильнее кровь кидалась ему в голову и шумела так, что он не слышал ни одного её слова. А она говорила, говорила без умолку, говорила какие-то слова, которые должны были по её понятиям, отрезвить его, заставить оценить обстановку.

– Ты, идиот! – кричала она тихо ему в уши, чтобы не услышали соседи. – Сейчас дочка из школы вернется, скотина!

Но он не слышал и не мог ничего оценить. Он уже тащил её к постели, неприбранной с ночи постели за занавеской с ночным горшком возле дивана. Они рухнули в такой последовательности: она на спину, он на нее, на живот, на её и соответственно – на свой тоже. Она, шипя отбивалась, сколько было сил. У него сил было больше, и, естественно – больше желания. Он добивался.

– Погоди, – вдруг обессилев, прошептала она. – Дверь закрою.

Эту фразу он услышал, и она, эта фраза еще больше возбудила и вдохновила, тем не менее, он не стал слушать её, не мог погодить, не отпустил её. И добился своего именно при незапертой двери. Победа! Но, боже, какая это была победа!? Хуже поражения. Но разве он в свои шестнадцать лет с первой своей женщиной мог отличить победу от поражения?.. К тому же в экстремальных условиях, когда тебя бьют, царапают и, кажется, хотят убить.

Стояло лето, как уже было сказано. Или нет? Тогда скажем: было лето, жара стояла почти под сорок, и не только малолетние неопытные мальчишки, но и взрослые женщины, разведенные почти десять лет назад и не имевшие любовника, женщины с пятнадцатилетними дочерьми, старавшиеся забыть о любви и хоть что-то заработать на жизнь себе и своему ребенку, лишенные алиментов от злостного неплательщика-мужа – бывшего мужа, бывшего – да, даже такие взрослые женщины порой были подвержены столь же жарким, как и июльская жара южного города, мечтам, заставлявшим их краснеть наедине с собой.

В снах своих он часто видел женщину, не какую-то конкретную женщину, а вообще – женщину, женское тело, он неумело ласкал это тело, шептал какие-то слова, плакал от тоски, пенис поднимал одеяло и был так возбужден, словно хотел выпрыгнуть из самого себя; он гладил подушку, представляя на ней лицо учительницы математики Нины Семеновны, в которую был влюблен, как многие мальчишки, лицо красавицы-математички, никому не давал плохо отзываться о ней, был по-мальчишески влюблен в неё; но тела её никак не мог себе представить, будто она была бестелесной, одно красивое лицо на подушке, он целовал это лицо, обнимал во сне самого себя и к утру обнаруживал, что снова была поллюция и он лежит в неприятной липкой остывшей лужице. А наяву он частенько задумывался: как же это должно произойти, если у него вдруг появится женщина, готовая на самом деле отдаться ему, молокососу, как бы ни было это невероятно, но мечты, мечты… Как же должно произойти, что надо будет сказать, что делать, как подступиться, или в таких случаях женщина сама за него все сделает? Последнее его устраивало, все остальное страшило.

Капли пота, смешанные с отвратительной массой, капали на её белый халат, который она не успела и даже не думала снять. Хорошо, хоть недолго. Она с отвращением оттолкнула его, поднялась, с таким же отвращением посмотрела на свой испачканный халат, одернула его на себе, поправляя, торопливо подошла к умывальнику, умыла лицо, вытерлась… И тут к своему изумлению обнаружила его сидящим на стуле на своем месте как ни в чем ни бывало, с почти сошедшей от пота лечебно-гигиенической маской на лице. От неожиданности, она не сразу сообразила, что сказать и несколько секунд смотрела на его обезображенное лицо.

– Умойся, – наконец, произнесла она, протягивая ему полотенце.

Как раз в этот момент незапертая дверь распахнулась и в комнату ворвалась девочка, на которую он не успел обратить внимания, и крикнула с ходу, будто вовсе не замечая возле умывальника его, тщательно трущего лицо:

– Ма, я с подружками в кино! С Натой, Фирой, Гюлей! – она привычная к чужим людям в доме, мельком поглядев в его сторону, забежала на кухню, тут же выбежала оттуда с булкой в руках и исчезла за дверью, успев на ходу с набитым ртом бросить ему:

– Привет!

Произошло все молниеносно, так что человеку неподготовленному могло показаться, что девочка привиделась, а её крик – слуховые галлюцинации.

Через минуту после нее в дверь постучали и, не дождавшись приглашения, вошел молодой человек лет двадцати, поздоровался и уселся на стул возле того стула, на котором только что сидел Эмин. Женщина, было видно, пока все еще пребывала в шоке, который постепенно переходил в простую растерянность, была заторможена и даже не ответила на приветствие нового посетителя. Эмин, кончив умываться, тоже уселся на свой стул, не зная, что делать. Женщина подошла к молодому человеку, оглядела рассеянно его лицо и будто через силу произнесла:

– Нет, пока рано… Завтра придете… А вы, – обратилась она вдруг к Эмину, – пока останьтесь.

При этих словах, сердце Эмина облилось горячей волной радости от неоправданных ожиданий, и он почувствовал, как медленно просыпается и взлетает его воробышек, на лету превращаясь в орла. Но зря он надеялся, зря думал, зря размечтался, забыв поговорку: думай о плохом, но надейся на хорошее. Он и думал, и надеялся, и мечтал только о хорошем, а это понятно: при несбывшихся надеждах приводит к стрессу и дисбалансу в организме, особенно в молодом, темпераментном организме.

– Вот что я вам скажу, – проводив пациента и заперев за ним дверь, налетела на него женщина, потрясая указательным пальцем у него перед носом и сердито перейдя на «вы». – Если только вы осмелитесь кому-нибудь… кому-нибудь… – видно было, что она плохо владела собой, была разъярена до крайности и даже грудь у нее покраснела, но говорила она шепотом, – кому-нибудь о том… что произошло…

И опять её груди были в опасной близости от его носа, его глаз, его рук.

– А как вас звать? – спросил он тоже шепотом.

Она опешила, стала мягче, остекленевший от ярости взгляд утратил свою безадресную направленность, она удивленно посмотрела на него, не находя слов, и первое что пришло ей в голову – ответить на вопрос.

– Роза, – сказала она опять очень тихо.

– Извините меня, Роза, – по школярски сказал он, поднимаясь со стула. – Я больше не буду.

Но роскошное тело зрелой женщины с ослепительно чистой кожей было слишком близко от него, как он не успокаивал себя, он не мог совладать с собой, и он вцепился в это тело, словно в нем в этом теле, словно в ней, в этой женщине было его спасение, будто она только могла спасти его от чего-то страшного, что мучило изо дня в день, не давало покоя по ночам и старалось опозорить каждую минуту днем.

– Вы… Ты!.. – только и могла произнести она.

Теперь он владел ситуацией и, успешно преодолев несколько раундов утомительной схватки, все ощущал, все чувствовал отчетливо, и обладал ею, как ему показалось бесконечно долго. Он грубо вошел и полностью поместился в ней, причиняя боль и даря наслаждение, она мычала, тихо стонала, закусив зубами край подушки, чтобы не дать вырваться крику, чтобы мычание не превратилось в вопли.

Стоял жаркий июльский день, как не раз уже было сказано, забывчивый мой читатель, и по этому поводу все окна на веранде у Розы были открыты, впуская в квартиру и выпуская из квартиры малейшие звуки в сонную тишину послеполуденного застывшего в ленивом ничегонеделание дворика. Итак, она стонала, он все активнее продолжал свои непристойные телодвижения, и, наконец, она помутневшими от счастья глазами попросила пощады, попросила отпустить её. Но разве он, мальчишка мог понять такие взгляды женщины? Нет, не мог. И домучил её до конца.

Некоторое время оба, отлипнув друг от друга, неподвижно лежали на взмокшей от трудов богоданных постели. Она не в силах была произнести ни слова, а хотела сказать многое.

– Ты… больной? – наконец, отдышавшись, спросила она, чувствуя, что задает ненужный риторический вопрос.

– В каком смысле?

– В смысле: с головой у тебя все в порядке? – пояснила она.

– Ну…вроде бы – да… – сказал он.

На этой странице вы можете прочитать онлайн книгу «Слияние», автора Натига Расулзаде. Данная книга имеет возрастное ограничение 18+, относится к жанру «Современная русская литература». Произведение затрагивает такие темы, как «повороты судьбы», «мужчина и женщина». Книга «Слияние» была написана в 2014 и издана в 2014 году. Приятного чтения!